Статья. Сержио Бенвенуто. Отпрыски означающего. Родина

Статья. Сержио Бенвенуто. Отпрыски означающего. Родина

Сержио Бенвенуто

ОТПРЫСКИ ОЗНАЧАЮЩЕГО: РОДИНА

Автор полагает, что в то время как стремление иметь «дом» довольно укоренено среди людей, идея «моей страны» напротив – основана на произвольном характере означающего, как его определял Фердинанд де Соссюр и применял в психоанализе Жак Лакан. Это означает, что в то время как этнических идентификаций не существует, идентификация с «означающим родины» обладает силой структурировать политическое поле.

Термины для «родной страны» в индо-европейских языках имеют одну общую особенность: они связывают страну с происхождением семьи. Французская patrie, итальянская patria, немецкая Vaterland и так далее, соединяют государство с отцовством. В других языках родина напротив связана с материнством, например в украинском. В общем, сама идея родины является расширением и усилением понятия семьи, греческого ойкос.

Несмотря на эту псевдо-идентификацию с семьей, многие ученые полагают, что греческий полис, то что греки называли городом, выходит за пределы ойкос, дома или семьи. Понятие полиса имеет отношение к проекту гармонии, взаимной братской любви, которая должна царить в каждой семье. Но это ни в коем случае не связано с тем, как обстоят дела на самом деле. Французский ученый, Николя Лоро[1] (Nicole Loraux) демонстрирует, как то, что задумано было быть полисом, городом, как расширением семьи, на деле оказывается местом конфликта и гражданской войны. Греки связывали гражданскую войну со стасисом. Стасис в свою очередь проистекает из того факта, что отношения в полис оказываются противоречивыми, в отличие от семейных, в ойкос.

Стоит отметить, что в древнегреческом стасис, восстание, означал «стояние». Другими словами, гражданский мир был эквивалентен комфортному пребыванию сидя. Для греков был решающим факт принятия гражданами той или иной стороны в борьбе двух партий, важно было, что они принимали участие в гражданской войне. Если они не делали этого, их постигало наказание атимия, они теряли свои гражданские права, согласно законам Солона. И когда война заканчивалась, провозглашалась амнистия: никто из принимающих участие в конфликте не мог быть наказан. Мы можем сказать даже, что вся политическая жизнь Древней Греции была результатом существования амнистий.

В недавнем эссе под названием “Stasis”, итальянский философ Джорджио Агамбен, развивая теорию Лоро, спорит с ним, что гражданская война по сути отнюдь не кризисное время и распад родины, а вообще-то основополагающий элемент, образующий полис как таковой. Не может быть родины без гражданской войны, без братоубийственного сопротивления. По крайней мере так это было для греков. Но мы можем доказать, что греки безусловно основали западное понятие родины как расширения семьи, постоянно находящейся в состоянии напряжения и конфликта. Стоит отметить, что Фрейд, говоря о семье более, чем о родине, в своей теории Эдипа, говорит что-то очень похожее: что если Эдип является фундаментальной основой для всех отношений в семье, тогда семья по определению конфликтным союзом, местом соперничества, зависти и ревности. Родину следует рассматривать как результат конфликта – стасиса – не менее, чем семью.

Агамбен пишет:

По своей сути, стасис, или гражданская война, является «войной внутри семьи», которая приходит от ойкос, а не откуда-то извне. Именно потому, что это так присуще семье, стасис действует как вскрывающая сила и свидетельствует о его неотъемлемом присутствии внутри полиса[2].

Если наш полис, родина, это в идеале результат гражданской войны, продукт амнистии, мы можем также сказать, что наши враги извне по сути являются нашими «гостями». Другими словами, враг становится членом домашнего хозяйства. Так как у врага две возможности: если он побежден, то становится рабом, или он становится гостем и перестает быть врагом.

Французский лингвист Эмиль Бенвенист ясно пишет:

Понятия враг, незнакомец, гость, которые образуют для нас три различные сущности – семантически и юридически – очень тесно связаны в индоевропейских языках.

От латинского hostis происходит понятие hospes, гость. В древнегреческом xènos обозначает «незнакомец, чужак», в то время как глагол xeinízō отвечает за поведение гостеприимства. Бенвенист добавляет:

Мы можем понять это только тогда, когда начинаем с идеи о том, что незнакомец обязательно является врагом – и, соответственно, враг обязательно незнакомцем. Потому как всегда тот, кто рожден извне враг априори, и что взаимные обязательства является необходимым установить, между ним и я, отношения гостеприимства, которые бы не были возможными внутри самого сообщества. Эта диалектика «друг-враг», как мы уже видели, играет роль в понятии philós: враг, кто-то против кого мы боремся, может временно стать philós…

Здесь мы видим симметрию в основании понятий друг и враг в индоевропейских цивилизациях. Гражданин всегда может быть нагружен стасисом, междоусобной войной, и для него становится обязанностью бороться: никто не может воздержаться от этого под страхом наказания атимии. Но, с другой стороны, незнакомец, поскольку он всегда потенциальный противник, может всегда быть превращен в гостя, и гостеприимство – это святое, обязанность быть другом, я бы сказал. Дружба и вражда могут поменяться местами. В стасисе граждане должны стать врагами, в гостеприимстве враги должны стать частью самой семьи.

В общем, в Западной традиции, роли врага и со-гражданина всегда колеблются, соскальзывают одна в другую. Наши со-граждане были когда-то, или могут оказаться нашими врагами, и наши враги всегда могут стать нашими друзьями.

Современное понятие родины связано с понятием государства: я бы никогда не сказал, что Неаполь – город, в котором я родился – моя родина; я бы просто сказал, что это мой родной город. Я бы сказал, что моя родина – Италия, потому что у меня паспорт этой страны. Точно так же я бы никогда не сказал, что моя родина – Европейский Союз; и тот факт что в Европе никто не может сказать этого, доказывает факт, что Европейский Союз не существует как государство.

«Родина», таким образом, очень политическое понятие. В английском языке, когда кто-то говорит, что вернулся в родную страну, это звучит как «Я вернулся домой» или «Я вернулся в свою страну», но никогда «Я вернулся на родину», в то время как говорить о национальной безопасности означает обращаться к политическому организму. Можно сказать, что родина – это идеологическое понятие, знамя, флаг: каждый определяет свое место по отношению к государству.

В истории Запада мы находим по-крайней мере три типа государственности, которые я бы обозначил как: цезаризм, этно-лингвистический тип и этико-философский. Я бы сказал, что понятие родины берет свое начало в Американской и Французской революциях 18 века, и, таким образом, связано с идеей демократии, где реальным властителем является народ. Родина является понятием, через которое государство, управляемое людьми, рассматривается как расширение их собственных семей. Но это государство, образованное через убийство (в некоторых случаях символическое, в иных реальное) короля. Родина – это государство, в котором я гражданин в связи с тем, что была гражданская война называемая революцией, что король или деспот был свергнут или убит, и что власть была отдана народу.

На самом деле, в состоянии цезаризма нет родины. Это государство задумано как Империя или Королевство: каждый принадлежит императору, королю или королеве, и имеет императора или императрицу, короля или королеву.

Этно-лингвистическое государство преобладало в 19 веке. Распад Советского Союза произошел в связи с идеей этно-лингвистического государства, и Россия и Украина были сформированы на этой основе. Ключевая идея заключается в этнической однородности. Но что делает этническую группу таковой? Это всегда единство созданное означающим, я заимствую этот термин из структурной лингвистики.

Моя страна, Италия, тоже эффект означающего Италия. В 1861, когда возникло Королевство Италия, итальянцы говорили на нескольких диалектах, не на одном языке. Если бы встретились пьемонтский и сицилийский крестьянин, они бы не смогли понять друг друга с помощью языка. Итальянский, то есть тосканский диалект, стал действующим национальным языком постепенно, через обязательное обучение в школе и помимо этого благодаря радио и телевидению. Итальянское государство создало итальянцев, а не наоборот. Это придает знаменитым словам, произнесенным королем Убю Альфреда Жарри полный смысл: «Да здравствует Польша, ибо если бы не было Польши, не существовало бы и поляков!» Изречение, произнесенное в тот момент, когда Польша еще не существовала как самостоятельное государство. Его цитирует Лакан, чтобы проиллюстрировать первенство означающего. В этом случае, Польша – означающее, ставшее государством.

Есть и этико-философские государства, основными примерами которого будут США и Советский Союз. Вы являетесь (или были) гражданами этих стран не по причине своего этнического или лингвистического происхождения, но поскольку вы «принимаете (приняли)» идеологию, которая стоит за гражданством. В случае Советского Союза вы были советским гражданином, поскольку принадлежали к социалистическому движению, вдохновленному марксистско-ленинистской философией. И вы можете быть гражданином США, независимо от этнической принадлежности, расы или религии, до тех пор пока принимаете ценности свободы и принципы американской конституции. Европейский союз, в настоящее время пребывающий в трудном положении и, возможно, движущийся по направлению к провалу, был выстроен шаг за шагом, очень медленно, в соответствии с этическими и философскими критериями, очень похожими на таковые в Советском Союзе и США, но до сих пор этно-лингвистическое устройство государств преобладало. Европа не является, ни государством, ни родиной.

Можно припомнить, что во время финального матча Чемпионата мира по футболу 2014, в поединке оказались две команды – Аргентины и Германии. Большинство итальянцев болели за Аргентину. Но моей реакцией за кого болеть, было «За Германию, потому что я европеец»,  что вызвало у всех удивление. Никто и не подумал, что быть европейцем может стать критерием для того, чтобы стать фанатом определенной команды. И это было свидетельством того, что Европа не является родиной.

Есть еще также и очень своеобразные родины. Ограничив себя Европой, давайте возьмем, к примеру Бельгию и Испанию. В Бельгии говорят на двух разных языках, в Испании аж на четырех. Оба государства позиционируют себя как «родины», потому как у них есть король. Можно сказать, что в обеих странах пустующие означающие заполнены монархией. Означающие, которые работают настолько хорошо, насколько это возможно.

Но даже лингвистической однородности недостаточно, чтобы построить родину. В Великобритании все говорят на английском и только на английском, но шотландцы, северные ирландцы и уэлш любят отличать себя от англичан и объединенность королевства порой ставится под сомнение. Когда люди делят один язык, мы можем запечатлеть всю мощь означающего: что отличает шотландца от англичанина? Тот факт, что шотландец идентифицирует себя с шотландским, а англичанин с английским. Точка. Они являются произвольными различиями. Вот почему я заимствую понятие означающего, взятого у Фердинанда де Соссюра, который говорит о произвольности знака. Знак произволен потому, что ознащающее не имеет никакого сходства с означаемым – английский, который произносится для лошади не будет иметь никакого сходства с лошадью. Быть шотландцем и быть англичанином – означающие, которые несут никакого сходства для их означаемых, по той простой причине что шотландскость и англичанскость не существуют; или, скорее, они существуют только как воображаемые эманации означаемых «быть шотландцем» или «быть англичанином»[3].

Соссюр также говорит, что означающие образуются также согласно их различиям; что определяет их – не нечто полное, но различия по отношению к другим означающим. В самом деле, что определяет мое «быть итальянцем», так это не факт что я говорю на итальянском, потому как на итальянском также говорят в швейцарском Тичино, хотя швейцарцы не итальянцы. Также оно не определяется католической религией, потому как много не-католиков итальянцев. Мое «быть итальянцем» определяется тем, что я не француз, не швейцарец, не хорват, не украинец… Это негативная идентичность.

Если у кого-то есть итальянский паспорт, это потому, что в 19 веке группа интеллектуалов, которые называли себя патриотами, изобрели Италию. Другими словами, они хотели государственную структуру, чтобы отвечать означающему – государственную структуру, которая переместила другие государства, ими в то время были Королевство двух Сицилий, Королевство Сардиния и так далее. Потому и нет итальянской идентичности, как и нет другой этнической идентичности, но только идентификация с означающим «Италия» или другими означающими. Вот то, чему нас косвенно учит психоанализ.

Но именно потому, что «родина» является означающим, и таким образом чистой различающей сущностью, оно обязательно создает оппозиции, и рано или поздно, родина заканчивает противопоставлением другим родинам; и в стасисе противостояние образуется внутри самой родины, потому что означающее может вмещать в себя другие оппозиции.

Но что мы можем сказать об «истинной» родине, земле, к которой мы ощущаем себя принадлежными, и по отношению к которой испытываем ностальгию? Является ли она тоже результатом означающего? Но это никогда не случайность, что мы никогда не назовем родиной землю, которой мы принадлежим как мы принадлежим своей семье. В определенном смысле, наша земля это земля, которую мы уже всегда потеряли, как мы потеряли навсегда наше детство; но сила означающего «родина» побуждает нас верить, что эта земля нашего детства не была утеряна, что родина существует, и когда ей угрожают, она просит нас умереть за нее.

В 1994 году мы стали свидетелями одного из самых ужасающих геноцидов прошлого века: в Руанде во время гражданской войны всего за три месяца было убито между 500 тыс и 1 млн человек, по существу гражданского населения. Этот холокост явился выражением конфликта между двумя этническими группами, хуту и туси. Но кто были эти хуту и туси, и откуда пришла эта взаимная летальная ненависть?

По сути нет четкого означающего для того, чтобы быть туси или хуту. Обе группы говорят на одном языке, руанда-рунди. Никто не знает что в точности породило это смертельное различие между хуту и туси. Вероятно, оно было порождено немецкими и бельгийскими колонистами. Кажется, бельгийские колониальные власти отличали группы туси от групп хуту в зависимости от того, владели ли они домашним скотом, или нет, а также по их росту! В общем, разница между хуту и туси чисто произвольная. Но тем не менее, это изобретение стало причиной смерти сотен и тысяч, привело к 1 млн беженцев, уничтожению и разорению.

Homa sapiens очевидно воюющее животное. Абсолютный пацифизм обречен на провал, потому что, как заметил Фрейд, существует природная склонность к агрессивности в каждом человеке; эта тенденция стоит на службе у дарвиновского механизма, который позволяет оптимизировать репродукцию наших генов. Позыв защищать себя, прибегать к насилию и яростно атаковать других неистребим из человеческих существ. Но когда мы рассматриваем означающее, мы должны также заключить, что этот импульс прорывается сквозь дарвиновские механизмы, посколько оно глубоко прочерчено логикой означающего, которое побуждает нас определять, кто есть враг, а кто друг. И политика по сути измерение, которое имеет дело с друзьями и врагами, как сказал Карл Шмидт. Мы также можем видеть как логика означаюшего приводит нас к тому, чтобы находить врагов среди наших друзей, даже среди очень дорогих, но также приводит нас к обратному, через ритуалы гостеприимства, превращает наших врагов в друзей.

Перевод с английского Елизаветы Зельдиной

[1] [1] “La guerre dans la famille”, in “Clio”, V, 1997. La Cité divisée. L’oubli dans la mémoire d’Athènes, Payot, Paris 1997.

[2]   Agamben, Stasis: Civil War as a Political Paradigm, Stanford University Press, 2015, p. 11.

[3] Единственное заметное различие, возможно, это религия, так как англичане принадлежат англиканской церкви, а шотландцы пресвитерианской (хотя только 12% шотландцев официально члены цервки Шотландии). Сегодняшние движения независимости в Шотландии не аппелируют к религионзным различиям.