Проективную идентификацию называют самой продуктивной концепцией психоанализа со времен открытия бессознательного⁽¹⁾. Разумеется, когда произносятся заявления подобного рода, то сразу же в ответ раздается возражений, в частности, указывающих на значение Эдипова комплекса. Возможно, более приемлемым было бы утверждение, что ПИ – очень важная концепция. Элизабет Спиллиус (1988) говорит о ней более скромно как о самой популярной кляйнианской концепции, а Дональд Мельтцер (1991) называет ее самой плодотворной кляйнианской концепцией за последние тридцать-сорок лет. Хиншельвуд (1991) считает ее одной из, если не самой, плодотворной кляйнианской концепцией, но также самой запутанной и запутывающей. Однако, она не становится от этого ошибочной или бесполезной.

Р.Янг, ссылаясь на других авторов, говорит о том, что такова судьба большинства важных идей – в силу своей плодотворности они открыты для множества различных толкований, и преодоление двусмысленности и противоречий в их понимании составляет важнейший период развития соответствующей науки. Он провел специальное исследования возникновения и развития дарвиновской концепции естественного отбора, и нашел интересные и обнадеживающие параллели с развитием концпеции ПИ. Он называет ПИ базовым механизмом, лежащим в основе любого обучения, любого знания, и утверждает, что концепция ПИ позволяет понять связь примитивного с социальным. Ощущения и опыт также есть следствие проективных механизмов. Р.Янг сравнивает проективные процессы в обучении с так называемой «отрицательной обратной связью» в кибернетике; человек «настраивает» свои мысли и поведение в соответствии с обратной связью, полученной в ответ на его действия, точно также как артиллерист изменяет направление выстрела в зависимости от того, приземлился предыдущий снаряд ближе или дальше цели.

С точки зрения теории развития идей, ПИ можно рассматривать как часть фундаментальных достижений в истории, философии, социальных науках и других смежных областях. В последние годы появилось все больше исследований, в которых утверждается, что наше представление о природе и наука в целом «социально сконструированы», и основываются на тех вопросах и гипотезах, которые и формируют наше понимание мира. Позитивистская и эмпирическая эпистемология отступают. «ПИ оказалась в хорошей компании. Она составляет часть эпохального изменения в нашем представлении о знании и природе, человеческой природе и человеческих отношениях и звучит в резонанс с феноменологическим и герменевтическим мышлением в философии (имеющим свои аналогии в психоаналитических работах Лакана и Лапланша)».

Возвращаясь к психоаналитической теории и практике, можно привести утверждения Томаса Огдена (1979), который, обобщая идеи ряда аналитиков (Harold Searles, Robert Langs, A.Malin & James Grotstein), делает вывод, что ПИ является сущностью терапевтического отношения. Терапия состоит в работе с ПИ. ПИ – базовая единица исследования терапевтического отношения. Бион также «рассматривает ПИ как самую важную форму взаимодействия между пациентом и терапевтом в индивидуальной терапии, равно как и в группах любого типа». «Связь между пациентом и аналитиком, или младенцем и грудью, есть механизм ПИ» (Bion, 1967). В своем исследовании, посвященном развитию концепции с момента ее первоначальной формулировки до наших дней, Хиншельвуд отмечает, что в изложении Биона она становится «базовым строительным элементом для генерации мыслей из ощущений и восприятий».

С точки зрения того же уровня обобщения, Сегал описывает ПИ как «самую раннюю форму эмпатии» и «основу самой ранней формы формирования символов» (Segal, 1973). Обобщая последние достижения в развитии психоанализа, Ниншельвуд описывает концепцию «контейнера-контейнируемого» Биона как «попытку поднять концепцию ПИ на уровень общей теории человеческого функционирования – теории отношений между людьми и между группами, теории отношений между внутренними объектами, и отношений в символическом мире между мыслями, идеями, теориями, ощущениями и т.п.»

В вышеприведенных высказываниях относительно ПИ говорится о возвышенном и конструктивном. Однако, действие этого же самого механизма Мельтцер и его коллеги находят в самом сердце аутизма. Мельтцер также описывает его как «механизм нарциссической идентификации… и основу ипохондрии, состояний спутанности, клаустрофобии, паранойи, психотической депрессии и, вероятно, некоторых психосоматических заболеваний” (Meltzer et al., 1975). Это также полновластная защита против сепарационной тревоги (Grinberg, 1990). Мельтцер описывает отказ от избыточной проективной идентификации как предварительное условие полномерного внутреннего мира. Другой кляйнианец, Leslie Sohn, напоминает, что первоначально в Британском психоаналитическом обществе ПИ рассматривалась как «защита против невыносимой зависти и вытекающей из нее ненависти к зависимости». Р.Янг называет ПИ базовым механизмом (вместе с расщеплением как его составляющей) всякого рода сектантства, яростного национализма, фанатичной религиозности и слепого подчинения политическим и преступным лидерам.

Элизабет Спиллиус (1988) указывает еще на одну проблему, связанную с ПИ. «Этот термин постепенно стал самой популярной кляйнианской концепцией, единственной, которая получила широкое распространение и постоянно обсуждается среди некляйнианских аналитиков, особенно в Соединенных Штатах». Проблема в том, что «она часто обсуждается в терминах, несопоставимых с кляйнианским пониманием». Ниншельвуд также приходит к неутешительному выводу: «По-видимому, вне кляйнианской школы не существует консенсуса относительно ценности термина ПИ». Он говорит также об опасности вырождения этого понятия в «расхожую фразу для описания всех интерперсональных явлений», судьба, которая постигла концепцию объектных отношений, когда многие аналитики редуцировали все объекты до людей. чтобы приблизить кляйнианский анализ к идеям Салливана и др. аналитиков.

Американские аналитики восприняли концепцию с энтузиазмом и много писали о ней. Хотя лучшие из этих работ очень интересны и богаты клиническим материалом, эти авторы имеют тенденцию концентрироваться преимущественно на интерперсональной форме механизма в ущерб чисто интрапсихической. По мнению Р.Янга, это обедняет концепцию и не оставляет значительного пространства для внутреннего мира и внутренних объектов.

Ключевым здесь является вопрос, является ли внешний другой, который подвергается воздействию проекции, неотъемлемой частью понятия ПИ. Британские аналитики говорят нет, некоторые американские авторы говорят да.

Спиллиус обобщает проблему следующим образом: «В отношении определения и использования концепции имеют место значительные противоречия. Самый часто задаваемый вопрос – существует ли различие между проекцией и ПИ».

«Однако, другие вопросы не менее важны. Следует ли использовать термин только для описания бессознательной фантазии пациента, независимо от воздействия на реципиента, или его надлежит использовать только в случаях, когда реципиент проекции эмоционально реагирует на то, что было спроецировано в него? Следует ли термин использовать только для проекции аспектов собственной личности (self), или его следует также использовать для проекции внутренних объектов? Что касается множества возможных мотивов для проекции, следует ли включать в определение их всех? Следует ли использовать термин только в случаях, когда пациент утрачивает осознание той части себя, которую он проецирует, или его можно также применить в случаях, когда такое понимание сохраняется? Что касается проекции хороших качеств и хороших частей селф, должна ли концепция использоваться и в эти случаях, поскольку эта мысль очевидна в работах Кляйн, или ее применение следует ограничить для проекции плохих качеств, в соответствии с доминирующей тенденцией? Обязательно ли проекция связана с наличием специфической телесной фантазии, как думала Кляйн, или вполне достаточно говорить о фантазии в ментальных терминах?»

«Из всех этих вопросов большая часть дискуссий посвящена вопросу о том, следует отличать Пи от проекции, и если следует, то как… В этих дискуссиях чаще всего различие проводится на основе того, оказала ли фантазия проецирующего эмоциональное влияние на реципиента или нет… Однако, ограничение термина ПИ такими случаями значительно снижает полезность концепции и полностью противоречит тому, что имела в виду сама Кляйн. Английские аналитики придерживаются взгляда, что термин лучше сохранить как общую концепцию, достаточно широкую для того, чтобы включить в себя оба случая, в которых реципиент подвергается эмоциональному воздействию, и в которых нет… Множество мотивов для ПИ – контролировать объект, присвоить его качества, избавиться от своих плохих качеств, защитить хорошее качество, избежать сепарации – все их полезнее всего объединить под одним зонтиком общей концепции» (Spillius, 1988).

Следует отметить, что определение Ханны Сегал объединяет ее со сторонниками внешнего объекта: «В ПИ части селф и внутренние объекты отщепляются и проецируются во внешний объект, который затем попадает во владение к проецируемым частям, которые контролируют его и идентифицируются с ним». Бион также говорит о проекции «во внешний объект».

Р.Янг подчеркивает, что ПИ может возникать исключительно внутри бессознательного проецирующей личности, и совсем необязательно включает в себя поведение, бессознательно направленное на то, чтобы вызвать определенную реакцию другого человека. Другой может пребывать исключительно во внутреннем мире человека, который прибегает к ПИ. В этот случае имеет место отношение одной части внутреннего мира к другой. Книга Дональда Мельтцера «The Claustrum» полностью посвящена ПИ во внутренние объекты (1992). Как он пишет в этой книге, он на протяжении нескольких лет чувствовал некоторый дискомфорт, связанных со статьей «Об идентификации», написанной Кляйн в 1955 году, и наконец «обнаружил причину своего дискомфорта: в статье миссис Кляйн сохранилась тенденция считать ПИ психотическим механизмом, который имеет дело с внешними объектами, главным образом или исключительно». Он подчеркивает, что важная часть ментального пространства находится внутри внутренних объектов».

В целом, определение Сегал такое же широкое, как и у Спиллиус: «ПИ имеет множество целей: она может быть направлена на идеальный объект, чтобы избежать сепарации, или на плохой объект, чтобы получить контроль над источником опасности. Различные части селф могут проецироваться и с различными целями: плохие части селф могут проецироваться для того, чтобы избавиться от них, а также для того, чтобы атаковать и разрушить объект, хорошие части могут проецироваться, чтобы избежать сепарации, уберечь их от плохих внутренних объектов или улучшить внешний объект через примитивную проективную репарацию. ПИ начинается, когда в отношении груди устанавливается ПШП, но она продолжает действовать и часто усиливается тогда, когда мать начинает восприниматься как целостный объект, и проективная идентификация направляется на вхождение в ее тело как целое» (Segal, 1973).

В случае, если при ПИ имеет место поведение, направленное на получение бессознательно желаемого резонанса от другого человека может быть очень тонким, едва уловимым. Бетти Джозеф посвятила детальному пониманию подобного взаимодействия отдельное исследование. В частности, она обращает внимание на вызывающую удивление способность пациентов «подталкивать» терапевта к отыгрыванию с соответствии с проекцией пациента – пациент выбирает в репертуаре терапевта чувства, которые он отрицает в себе (disowned), и заставляет его ощущать и, возможно, репроецировать их» (1989).

С связи с этим Р.Янг подчеркивает важный аспект ПИ, которому, по его мнению, уделяется недостаточно внимания. Он пишет, что «существует важное различие… Оно касается помещения чего-то в другую личность как отличающегося от выделения чего-то из репертуара реакций и преувеличения этой реакции… В этом процессе проекция попадает в цель, человек, на которого направлена проекция, вступает в бессознательный «сговор» с проецирующим». Согласно Р.Янгу, «такая манифестация интерперсональной формы процесса [ПИ] распространена намного больше, чем та, при которой происходит вторжение совершенно чуждого, постороннего чувства. Реципиент ощущает [reprojects] степень или силу чувства, которые выглядят странными, но, несмотря на преувеличение или расширение, это все-таки его собственное чувство».

Р.Янг указывает, что наиболее полное понимание этого аспекта ПИ можно найти у Гародьда Сирлза, который, однако, не является кляйнианцем и делает акцента на использовании самого термина. Центральной для его работ является мысль о честности, необходимой для признания интуиции пациента (prescience – предвидение). Описывая своих открытия в своей первой работе, посвященной этой теме, он говорит о себе, что «с поразительной регулярностью обнаруживал в себе некоторую реальную основу для тех качеств, которые его пациенты – все пациенты, независимо от того, был ли данный конкретный пациент ярко выраженным параноиком, или обсессивно-компульсивным, или истеричным и т.д. – проецировали на него. Похоже, что все пациенты, а не только предрасположенные к паранойе, были способны «читать бессознательное» терапевта. Этот процесс чтения бессознательного другого человека основан, в сущности, не на чем-то потустороннем, а на чувствительности к малейшим вариациям в позе другого человека, выражению его лица, тону голоса и т.д., которые сам человек не осознает. Все невротические и психотические пациенты, из-за необходимости приспосабливаться к чувствам других, должны были научиться в детстве – обычно в связи с крайне и болезненно непредсказуемыми родителями – этой чуткости к нюансам поведения другого человека» (1978-9).

Наконец, что касается исходного определения самой Кляйн, то оно дано в ее статье «Заметки о некоторых шизоидных механизмах». Эту статью Кляйн впервые представила коллегам 4 декабря 1946 года. Многие авторы называют ее самой значительной работой Кляйн. Она заканчивает описание ранних параноидных и шизоидных механизмов следующим образом (раздел «Связь расщепление с проекцией и интроекцией»): «До сих пор, рассматривая страх преследования, я выделяла оральный элемент. Однако, хотя оральное либидо все еще остается ведущим, либидные и агрессивные импульсы и фантазии от других источников постепенно выступают вперед и ведут к слиянию оральных, уретральных и анальных желаний, либидных и агрессивных. Также атаки на грудь матери развиваются в атаки соответствующей природы на ее тело, которое ощущается как продолжение груди, прежде чем мать начнет восприниматься как целостная личность. Атаки на мать в фантазиях следуют по двум направлениям. Одно направление определяется преимущественно оральными импульсами высасывать досуха, кусать и отнимать у материнского тела его хорошее содержимое… Другая линия атак развивается из анальных и уретральных импульсов и предполагает выделение опасной субстанции (экскрементов) из себя в мать. Вместе с этими вредными экскрементами, выделяемыми в ненависти, расщепленные части Эго также проецируются на, или точнее, в мать. [В этой критической точке Кляйн добавляет сноску, в которой подчеркивает, что она описывает примитивные, превербальные процессы и что проекцию «в другую личность» она считает «единственным способом описания тех бессознательных процессов, о которых идет речь». Значительная доля непонимания и злословия в отношении кляйнианской теории вообще не имела бы места, если бы эту фразу читали с большим вниманием.] Эти экскременты и плохие части собственной личности означают не только повреждение, но также контроль и обладание объектом. И, поскольку мать теперь содержит плохие части собственной личности, она воспринимается не как отдельная личность, а как плохая часть себя».

«Большая часть ненависти против частей себя направляется теперь на мать. Это приводит к специфической форме идентификации, которая устанавливает прототип агрессивных объектных отношений». Р.Янг подчеркивает, что речь идет «о модели – образце, фундаментальном опыте – всех агрессивных черт человеческих отношений». Через шесть лет Кляйн добавит следующую фразу: «Я предлагаю для этих процессов термин “проективная идентификация”».

Завершая обзор различных точек зрения на ПИ, следует добавить, что, согласно Х.Сегал, Кляйн сформулировала определение этого механизма почти случайно и сомневалась относительно ценности этой концепции из-за легкости его ошибочного использования. Однако, это не должно нас сильно беспокоить: ведь то же самое можно сказать об определении Фрейдом понятия контрперенос. Итак, проективная идентификация – основа всех отношений, и в то же самое время базовый механизм наиболее тяжелых душевных заболеваний. Неявное предписание пациенту – «возьми свои проекции себе обратно» – служит хорошим описанием того, как помочь пациенту закрепиться в ДП, поскольку, согласно Бренман Рик, попытка вызвать движение от ПШ к ДП является целью всякой интерпретации. Таким образом, в одной из кляйнианских формулировок ПИ является моделью терапевтического процесса, тогда как в другой, ослабление ПИ есть цель этого процесса. Р.Янг подчеркивает, что все эти формулировки верны, и отказ о одной из них был бы непродуктивным, и предлагает попытаться вынести вызванную этой «смесью» тревогу ДП.

В отношении литературы о групповых процессах Р.Янг делает вывод, что в ней по поводу термина ПИ присутствует та же неоднозначность. В частности, в наиболее важных книгах на эту тему в предметном указателе понятие ПИ не присутствует (Р.Янг перечисляет такие работы: Jaques, The changing Culture of a Factory (1951), Malcolm Pines, ed., Bion and Group Psychotherapy (1985, где, кстати, нет и упоминания о «контейнере-контейнируемом»), высоко оцениваемая книга Gareth Morgan, Images of Organization (1986), превосходная работа R.Hinshelwood, What happens in Groups (1987), сборник Group Therapy in Britain (1988)? Didier Anzieu, The Group and the Unconscious (1984)). В середине 80-х годов Леонард Горовиц заявил, что концепция ПИ «не получила широкого распространения ни в литературе по психоанализу, ни в групп-аналитической литературе», и объясняет эту неудачу концептуальной путаницей. И все же, мимолетные ссылки на ПИ можно найти в ряде книг З.Фукса и некоторых других.

Р.Янг подчеркивает контраст между литературой недавнего времени и теми работами, что опубликованы в настоящее время. Как пишет Лиза Рафаельсен в журнале «Групповой Анализ», «ПИ стала модной концепцией. мы видим ее здесь, мы видим ее там, мы видим ее повсюду… несмотря на ее расплывчатость, это одна из немногих концепций, которые могут охватить и описать процесс интрапсихические и интерперсональные процессы и взаимоотношения между ними» (1992).

Имеется вполне резонное возражение, что концепция, распыленная столь широко, что ее можно найти здесь, там и везде, не может описывать ничего конкретного. Это действительно, серьезная опасность, но мы еще не достигли этой опасной точки. В данный момент было бы полезным посмотреть, что мы может увидеть нового, если посмотреть на знакомые идеи и явления через призму этой, кажущейся вездесущей, разнородной и всемогущественной концепции. Многие явления в семье и группе являются очевидными кандидатами на рассмотрение в терминах ПИ.

Вот пример из групповой психоаналитической терапии с семьей⁽²⁾. ПИ иллюстрируется на примере женщины по имени Ф., во втором браке, с двумя детьми подросткового возраста. В детстве мать внушила ей, что мужчины являются более важными и о них надо заботиться, тогда как все женщины тупые и рождены служить мужчинам. Оба ее мужа соглашались с философией ее матери, так что Ф. провела большую часть своей жизни, угождая им. Когда семья пришла в терапию, дети имели серьезные эмоциональные проблемы. Сын пристрастился к кокаину. У его сестры были серьезные проблемы в школе.

Ф. в свою очередь внушала дочери, что она неважная и глупая. Почему Ф. проецировала эти чувства в свою дочь? Ф. воспитывалась так, что не могла иметь планов относительно своей карьеры, поскольку ее ближние игнорировали ее желание поступить в колледж. Чтобы Ф. смогла почувствовать себя достаточно компетентной и достичь некоторого профессионального успеха, она должна была избавиться от чувства, что она глупая и неважная. Поэтому она проецировала эти чувства на свою дочь, и после этого смогла организовать свой собственный небольшой бизнес. Чтобы мать не отвергла ее полностью, дочь подчинилась, превратившись в тупую и незначительную. Автор статьи, где описан этой случай, пишет, что «отыгрывание Ф. с ее дочерью представляло собой «форму ПИ, называемую «идентификацией с агрессором», потому что Ф. действовала так, как если бы она была своей матерью, а ее дочь – ею самой».

Н. Мак-Вильямс так описывает свое представление об отличии ПИ о проекции: «и проекция, и интроекция имеют целый континуум форм – от самых примитивных до самых зрелых. На примитивном конце спектра они слиты, поскольку в них смешано внутреннее и внешнее. Эти слияние мы и называем ПИ»⁽³⁾. Для иллюстрации отличия ПИ от «зрелой проекции» она предлагает рассмотреть гипотетические высказывания двух молодых людей на предварительной беседе перед госпитализацией:

Пациент А (несколько извиняющимся тоном): «Я знаю, что у меня нет причин считать, что вы меня осуждаете, но я все равно так думаю и ничего не могу с этим поделать».

Пациент В (обвинительным тоном): «Вы, психиатры паршивые, все любите вот так сидеть в кресле и судить людей, но мне плевать, что вы там думаете!»

Оба пациента проецируют на терапевта интернализованный критикующий объект. Однако, их коммуникации сильно отличаются по следующим аспектам.

Во-первых, пациент А обнаруживает признаки наблюдающего Эго, которое может видеть, что его фантазия совершенно не обязательно соответствует реальности, его проекция Эго-дистонна. Пациент В, с другой стороны, переживает проецируемое как точное описание позиции терапевта; его проекция Эго-синтонна. Мак-Вильямс видит здесь «слияние когнитивных, аффективных и поведенческих измерений опыта, характерное для примитивных процессов».

Во-вторых, проективные процесс двух пациентов различаются в том, насколько они достигают защитной цели – избавления от неприятного чувства. «Пациент А вывел вовне критическую позицию и испытывает облегчение, сообщая о ней. Пациент В проецирует и, в то же время, сохраняет ее. Он приписывает ее другому человеку, но это не избавляет его от того обстоятельства, что он чувствует себя осуждающим. Кернберг характеризует данный аспект ПИ как «сохранение эмпатии» со спроецированных содержанием».

«Наконец, коммуникации пациентов имеют совершенно разное эмоциональное воздействие. Терапевту легко симпатизировать пациенту А. Между ними должен быстро сформироваться рабочий альянс. С пациентом В терапевт столь же быстро начнет ощущать себя именно таким, каким тот его воспринимает: равнодушным, осуждающим и не собирающимся тратить энергию, необходимую для того. чтобы попытаться проявить заботу об этом пациенте. Иными словами, контртрансфер терапевта с первым пациентом будет позитивным и мягким, со вторым – негативным и интенсивным».

Однако, такое объяснение не кажется удовлетворительным и вызывает чувство неловкости. Во-первых, о тестировании реальности. Сама же Мак-Вильямс говорит о свойстве ПИ действовать как самоактулизирующееся пророчество», и отмечает, что при ПИ терапевт «быстро начнет ощущать себя именно таким, каким его воспринимает пациент». Во-вторых, не очевидно, что проекция достигает защитной цели лучше, чем ПИ. Странно, что считается большим успехом, когда человек видит несоответствие своего восприятия реальности и «ничего не может с этим поделать». Наконец, критерий оценки защитного механизма по степени приятности его для терапевта, достаточно красноречив сам по себе, к тому же, не все терапевты будут реагировать столь однозначно.

В изложении Кернберга отличие ПИ от проекции выглядит более строго не столь эмоционально: «Я считаю, что этот феномен… крайне полезен клинически, особенно когда он рассматривается наряду с механизмом проекции. ПИ – это примитивный защитный механизм. Субъект проецирует невыносимое интрапсихическое переживание на объект, сохраняет эмпатию (в смысле эмоционального сознавания) с тем, что проецируется, пытается контролировать объект в постоянных попытках защититься от невыносимого переживания и бессознательно, в реальном взаимодействии с объектом заставляет объект переживать то, что на него проецируется»⁽⁴⁾.

«Проекция как таковая – это более зрелая форма защиты, состоящая, во-первых, из вытеснения невыносимого переживания, проецирования его затем на объект и. наконец. отделения и дистанцирования себя от объекта, чтобы укрепить защитные усилия». «Коротко говоря, хотя пациент может применять как проекцию, так и ПИ. проекция типична для более высокого уровня функционирования, тогда как ПИ типична для пограничной и психотической организации личности».

«Проекцию можно рассматривать как «более здоровый», более адаптивные исход ПИ, по крайней мере на ранних стадиях интеграции Я-концепции и консолидации барьеров вытеснения. Но, в конце концов. проекция имеет дезадаптивные последствия, поскольку в результате происходит искажение внешней реальности».

С технической точки зрения, «хотя все пациенты выражают информацию невербальными средствами, но чем глубже патология пациента, тем сильнее преобладание невербального поведения. ПИ вступает в действие в качестве невербальных аспектов коммуникации пациента и диагностируется через активацию у самого аналитика мощных аффективных состояний, отражающих то, что проецирует пациент… Когда преобладает вербальная коммуникация субъективных переживаний, то ПИ менее очевидна, труднее обнаруживается… Пациенты с тяжелой патологией … облегчают аналитику возможность обнаружения данного феномена, хотя и затрудняют его интерпретацию…»

В данном описании содержится косвенный намек на то, что пациент с высоким уровнем развития, способный к вербальной коммуникации, не прибегает к невербальным способам воздействия, или что вербальный способ коммуникации не может вызвать сильных контрпереносных чувств. Однако, следующий критерий, предложенный Кернбергом, отличается завидным изяществом: «Коротко говоря, преобладание расщепления или вытеснения в качестве главного средства защиты определяет, доминирует ли ПИ или проекция»⁽⁵⁾.

Интересное описание процесса ПИ приводится в работе Дж.Сандлера под названием «О коммуникации от пациента к аналитику: не все есть ПИ». Вне он различает три формы коммуникации: аналитическое понимание, первичная идентификация и, наконец, ПИ. «Если пациент выражает свой гнев на терапевта, то терапевт может разозлиться или испугаться. Если от пациента сильно пахнет потом, это может раздражать аналитика. Однако, такие реакции не являются ПИ, если пациент не имеет бессознательного намерения получить эти специфические ответы аналитика…» (1993)⁽⁶⁾. «В ПИ мы должны в некоторой степени осознавать, что то, что мы спроецировали, есть наше собственное, чтобы чувствовать облегчение от избавления…»⁽⁷⁾

В словаре Хиншельвуда раздел «Проекция и ПИ» имеет 5 подразделов со следующими названиями: Абрахам, Проекция суперэго, селф или объект, построение эго и объекта, и ПИ и контреперенос. Логика такой рубрикации проявляется в контексте.

Абрахам в 1924 году представил описание маниакально-депрессивных состояний как состоящих из циклов, состоящих из проекции и следующей за ней интроекции. Анальное устранение объектов стало важным аспектом развивающейся теории объектных отношений, особенно в Британии, т.к. многие лондонские аналитики (в т.ч. Кляйн) прошли свой анализ у Абрахама в Берлине.

С другой стороны, первоначально экстернализация во внешний мир формулировалась главным образом в терминах экстернализации суперэго или его частей, поскольку в те годы психоаналитический мир был увлечен ассимиляцией этой новой концепции Фрейда (1923).

До 1946 года Кляйн в своих работах делала акцента на объекте, пока Фейрберн не указал ей на то, что она недооценивает значение частей селф. После этого Кляйн сконцентрировалась на фрагментации эго и их проекции. Они могут идентифицироваться с внешними объектами через процесс проекции, который она назвала ПИ. Она выбрала этот термин, потому что в то время имели место оживленные дебаты по поводу взаимосвязи интроекции и идентификации, основанной на инкорпорации. ПИ позволяла описать симметричное явление.

Возникает искушение ограничить термином «проекция» в смысле Абрахама проекцию объектов, тогда как ПИ оставить для проекции частей селф. Однако, Кляйн подчеркивала, что части селф проецируются вместе с внутренними объектами: «Вместе с этими опасными экскрементами, выделяемыми в ненависти, также проецируются отщепленные части эго» (Кляйн, 1946). Более того, как утверждают последователи Кляйн, проекция объекта, способного к контейнированию проекции, является необходимым условием проекции частей селф во внешний объект.

Психологическое построение объектов и эго как различной степени смеси и интеграции селф и внешнего мира еще более осложняет дело. Ощущение того, когда нечто является частью селф и когда отделется от него как объект – внешний или внутрений – очень непостоянное и изменчивое.

Хиншельвуд делает вывод, что не существует четкой границы между проекцией и ПИ и цитирует работу Спиллиус: «Я не думаю, что полезно отличать П и ПИ. То, что сделала Кляйн, на мой взгляд, так это добавила глубины и значения фрейдовской концепции П, подчеркнув, что нельзя проецировать импульс, не проецируя часть эго, что подразумевает расщепление, и, далее, импульсы не исчезают, будучи спроецированными; они входят в объект, и они искажают восприятие этого объекта» (1983).

Хиншельвуд замечает, что Фрейд упоминал в своих работах этот более глубокий аспект проекции. «Переходя из пассивности переживания к активности игры, ребенок причиняет своему товарищу по игре то неприятное, что случилось с ним самим, и мстит за себя на этом заменяющем его лице»⁽⁸⁾. Т.о., Фрейд, описывая попытку преодолеть травматический опыт, демонстрирует, как переживание субъекта передается (is transferred) объекту и становится его ощущением.

Понятие контрпереноса связано в ПИ двояко: во-первых, многие считают его неотъемлемой частью ПИ, во-вторых, ПИ легче описать через контрперенос, чем дать ее точное определение. Именно второй аспект этой взаимосвязи указан в словаре Ниншельвуда. Прежде всего, он приводит слова самой Кляйн: «Описание этих процессов наталкивается на серьезное препятствие, т.к. эти фантазии возникают в то время, когда ребенок еще не начал думать словами»⁽⁹⁾.

Субъективное ощущение аналитика при ПИ пациента Бион описывает так: «на мой взгляд, это ощущение контрпереноса имеет весьма характерное качество, позволяющее аналитику отличить случаи, когда он является объектом ПИ, от тех, когда он таковым не является. Аналитик чувствует, что им манипулируют так, чтобы он играл некую роль, возможно, очень сложно распознаваемую, принадлежащую фантазии другого человека – или он чувствовал бы, если бы не то, что в последствии я мог бы назвать временной утратой инсайта, переживание сильных чувств и в то же самое время вера, что их существование совершенно адекватно и соответствует объективной ситуации. С точки зрения аналитика, ощущение состоит из двух тесно взаимосвязанных фаз: в первой имеется чувство, что все, что бы ты не делал, определенно не будет корректной интерпретацией; во второй фазе возникает ощущение, что ты являешься исключительной личностью в исключительных эмоциональных обстоятельствах. Я считаю, что способность сбросить с себя вызывающее оцепенение чувство реальности, свойственное этой ситуации, является важнейшим качеством» .

В этом описании контрпереноса аналитика, работающего в группе, Бион пытается передать интенсивность и парализующее качество субъективного переживания аналитика, являющегося объектом ПИ. Хиншельвуд называет это определение Биона одной из самых лучших попыток описания ПИ. Намного легче указать на присутствие этого субъективного качества, чем попытаться дать его определение.

Бетти Джозеф также прибегает к описанию этого процесса на клиническом материале, не формулируя четкого определения. Если человек никогда не видел красного, ни одно определение не заменит того, что ему просто покажут какой-нибудь красный объект. Джозеф описывает, как пациент может использовать аналитика, и его восторг, когда это использование достигает успеха. Это не использование аналитика для репрезентации чего-либо – родительской фигуры и т.п. – но использование, чтобы избежать некоторого аспекта отношений с аналитиком, которые угрожают пациенту болезненными переживаниями и дестабилизацией его личностной структуры.

«Я думаю, что скорее всего я совершила техническую ошибку, когда интерпретировала фантазию о корове слишком полно, или, точнее сказать, преждевременно, в терминах материнского тела, и таким образом поощрила у пациента бессознательное чувство, что он успешно втянул меня в мир своих фантазий и, следовательно, он может еще дальше развивать эти фантазии», – пишет Джозеф в статье «Трудный пациент» (1975). Этот пример иллюстрирует достаточно распространенный и трудно распознаваемый случай, когда аналитик оказывается захваченным врасплох, потому что пациент спровоцировал его действовать как аналитик. При подобных промахах пациент получает острое удовольствие от власти над своим аналитиком, от того, что он контролирует его поведение. Следовательно, многие пациенты, хорошо знающие своего аналитика, вполне могут «подстраивать» такие ситуации.

Бион (1959, 1962) пришел к выводу, что ПИ можно подразделить на две категории: нормальную и патологическую. Основными признаками анормальной ПИ (которую еще называют «массивной» или «чрезмерной») являются:

(а) степень ненависти и жестокости при расщеплении и интрузии;

(b) качество всемогущественного контроля и слияния с объектом;

(с) часть эго, которая утрачивается; и

(d) особая цель разрушить осознание, особенно внутренней реальности.

Напротив, «нормальная» ПИ имеет целью коммуникацию и эмпатию, и играет свою роль в приобщении к социальной реальности. Таким образом, ПИ может иметь две существенно разные цели: во-первых, яростное избавление от болезненного состояния ума, ведущее к насильственному вторжению в объект, которое, в фантазии, обозначает мгновенное облегчение, и часто сопровождается контролем над объектом; во-вторых, ввести в другой объект состояние некоторое ментальное состояние, с целью коммуникации относительно этого состояния. Это различие целей имеет решающее значение, хотя в каждом конкретном случае могут присутствовать обе эти цели.

Развивая представление Кляйн о развитии эго через повторяющиеся циклы интроекции и проекции, Бион высказал утверждение, что эти циклы в действительности являются циклами проективной и интроективной идентификации. Он так описывает проявление ПИ в клинической ситуации: «На протяжении анализа пациент прибегает к ПИ с настойчивостью, которая внушает мысль, что это тот механизм, который он никогда не мог себе позволить в достаточной мере; анализ предоставляет ему возможность применить этот механизм… пациент чувствовал, как будто некий объект запрещает ему использование ПИ… что частям своей личности, которые он хотел поместить в меня, доступ в меня был запрещен… Когда пациент стремился избавиться от страха смерти, который он ощущал как слишком сильный, чтобы его личность могла это выдержать, он отщеплял свои страхи и помещал их в меня, идея, по-видимому, состояла в том, что, если этим страхам позволялось находиться во мне достаточно долго, они подвергались в моей душе модификации и могли быть затем безопасно реинтроецированы. Однажды я заметил, как пациент почувствовал… что я эвакуировал эти чувства слишком быстро, так что они не были модифицированы, но стали еще более болезненными… он стремился внедрить их в меня с еще большим отчаянием и насилием. Его поведение, изолированное от контекста анализа, могло показаться проявлением чистой агрессии… но я хочу показать пациента в несколько ином свете: его агрессия была реакцией на то, что он ощущал как мою враждебную защищенность… аналитическая ситуация вызвала у меня ощущение, что я являюсь свидетелем очень исключительно ранней сцены. Я чувствовал, что этот пациент в раннем детстве столкнулся с таким поведением матери, когда она формально реагировала на его эмоциональные проявления… Я считаю, что для того, чтобы понимать, что хочет ребенок, мать должна относиться к плачу ребенка не просто как к требованию ее присутствия… Понимающая мать способна ощущать чувство страха, с которым ребенок пытается справиться с помощью ПИ, и при этом сохранять уравновешенное состояние духа. Этому пациенту пришлось иметь дело с матерью, которая не могла вынести таких чувств, и реагировала либо тем, что закрывала им доступ к себе, либо наоборот, становилась жертвой тревоги, возникающий в результате интроекции этих тяжелых чувств ребенка… Для меня это описание является ответом тем, кто упрекает нас в слишком большом внимании к переносу в ущерб прояснению ранних ситуаций» (1959).

В словаре Хиншельвуда в главе о ПИ есть специальный раздел, посвященный фантазиям, связанным с ПИ. Школа Кляйн всегда делала акцент на анализе содержания бессознательной фантазии. Однако, такое выделение фантазии при рассмотрении ПИ имеет еще одну причину. С одной стороны, характер фантазий при ПИ значительно усложняет возможность найти не только корректное определение, но и само название процессов, обозначаемых термином ПИ. Хиншельвуд еще раз приводит цитату из Кляйн о том, что описание процессов, связанных с ПИ, «наталкивается на серьезное препятствие, т.к. эти фантазии возникают в то время, когда ребенок еще не начал думать словами»⁽¹⁰⁾. Можно добавить, что только что процитированное описание клинического случая Бион обобщает такой фразой: «Для некоторых такое описание может показаться неуместно причудливым…». Мельтцер (1967) пишет, что ПИ «в конечном счете может быть заменена чем-то типа «интрузивной идентификации», если только не найдется другого более подходящего слова для описания фантазии, которая так далеко отстоит от сознания и сохраняется разве только в волшебных сказках».

С другой стороны, развернутое описание фантазий при ПИ открывает путь для более или менее полного систематического описания этого явления. У О’Шонесси есть такое весьма удачное определение: «ПИ есть общее имя для ряда различных, но взаимосвязанных процессов, связанных с расщеплением и проекцией». Розенфельд (1983) предлагает целый каталог фантазий, относящихся к ПИ:

(i) ПИ в защитных целях таких как избавление селф от нежелательных частей.

(a) всемогущественное внедрение, ведущее к слиянию или смешиванию с объектом;

(b) конкретная фантазия о пассивном проживании внутри объекта (паразитизм);

(с) вера в единство с объектом (симбиоз);

(d) избавление от напряжения человеком, который в детстве получил травму в результате насильственного вторжения.

(ii) ПИ используемая для коммуникации.

(а) метод обращения к объекту, которые воспринимается как посторонний;

(b) реверсия отношений ребенок/родитель;

(с) идентификация с сходными чертами объекта в нарциссических целях.

(iii) Пи с целью понять объекты и идентифицироваться с ними (эмпатия).

ПИ, будучи функцией фантазии, участвующей в построении идентичности селф и объектов, имеет важные последствия для восприятия индивидуума. Есть множество способов того, как человек ощущает дислокацию своего селф:

(i) составляющее основу процесса расщепление приводит к ощущению расколотости на части; (ii) ощущение опустошенного и ослабленного это вызывает жалобы на отсутствие чувств и желаний, ощущение пустоты; (iii) эта утрата эго может восприниматься как потерю ощущения собственной личности (деперсонализация); (iv) идентификация с объектом приводит к размытости границ между я и объектом; (v) эго может чувствовать, что его части были насильно оторваны от него, насильно удерживаются в заключении и контролируются (клаустрофобия); (vi) идентификация может привести к особенно стойкому прилипанию к объекту, в котором размещены части селф; (vii) возникают тревоги из-за вреда, причиненного объекту в результате интрузии и контроля; (viii) могут также возникнуть тревоги, связанные с возмездием объекта за насильственное вторжение; (ix) судьба объекта в ПИ есть судьба утраченного селф, ощущаемого как чуждое и преследующее.

Появление концепции ПИ привело к бурному развитию кляйнианской психоаналитической теории, в которой с середины 50-х гг. наметились радикальные изменения. Новые направления исследований оттеснили на задний план другие области интереса, в частности, относительно малое внимание уделяется интроективным проблемам.

(i) Психоз: Сама Кляйн заинтересовалась психозами почти случайно. Развитие игровой техники, опирающейся на процесс символизации, лежащий в основе игры, побудило ее заняться изучением детей, которые не могли играть и были заторможены в своей способности формировать и использовать символы. Появление концепции ПИ сразу же привело к лучшему пониманию психотических явлений. Розенфельд (1952) привел детальное описание сессий с шизофреником, где речь шла в том числе и о фантазиях пациента о вторжении в аналитика. В 1956 году Сегал описала шизофреническую проекцию депрессии в аналитика, ведущую к характерному чувству отчаяния, свойственному тем людям, которым приходится заботиться о больных шизофренией. С 1953 года Бион начал изучать шизофрению с точки зрения нарушения мышления. Он показал, что шизофреник отщепляет определенную часть эго, а именно, аппарат восприятия, что ведет к патологической форме ПИ. когда функции восприятия начинает выполняться внешними объектами.

(ii) Связывание (Linking): Бион расширил теорию шизофрении до общей теории сознания. Несвязность мыслей при шизофрении он представил как результат активных атак на связь между ментальными содержаниями. По Биону, атака на связь между ментальными содержаниями есть атака на связь между родителями. В данном контексте родительская или Эдипова связь понимается в очень широком смысле: «В своей базовой форме эта связь между вагиной и пенисом или ртом и соском». «В теории Биона самые высокоорганизованные функции мышления состоят из базовых эмоциональных блоков, ядром которых является Эдипова связь». В согласии с характерной для него тенденцией к обобщению, Бион, исходя из рассмотрения двух объекта, один из которых входит в другой (ключевое свойство отношения контейнер-контейнируемое), расширил ПИ до абсолютно вездесущей функции, объясняющей различные проблемы психологии, философии и др. наук.

(iii) Мышление: Бион рассматривал «нормальную» ПИ в качестве базового строительного блока для генерации мыслей из ощущений и восприятий. (Интересно было бы прояснить взаимосвязь между двумя типами строительных блоков – Эдиповых и проективных). Всего Бион представил три модели мышления, с ПИ более явно связана первая из них, согласно которой в генерации мыслей из ощущений внутренняя пре-концепция, подобная нейтральному и анатомическому предвкушению ртом соска, встречает реализацию (реальный сосок входит в рот), результатом чего является концепция. Концепции возникают благодаря благоприятному соединению, в котором пре-концепция встречает адекватную реализацию. Концепции затем становятся доступными для мышления. Заметим, что хотя эта теория мышления объясняется Бионом в терминах «рот – сосок», сам термин концепция в английском языке несет дополнительное сексуальное значение: «понимание, понятие, концепция, замысел, зачатие, оплодотворение». Третья модель мышления в данном контексте интересна тем, что в ней базовую альфа-функцию превращения сырых восприятий в пригодные для мышления альфа-элементы на ранних этапах развития для ребенка выполняет его мать.

(iv) Формирование символов: С формированием символов связана комплексная проблема особой модификации, которой подвергается биологический организм при переходе из мира физического удовлетворения в символический мир человеческого общества. Кляйн показала, что символизму принадлежит главная роль в построении «либидного моста», позволяющего эго установить добрососедские отношения с материальным миром. Сегал описала отличие собственно символизма от«символического приравнивания», при котором субъект не видит различия между символом и символизируемой вещью. Она приводит элегантный пример: «Когда врач спросил пациента, почему он перестал играть на скрипке… тот с возмущением ответил: «Как, вы хотите, чтобы я мастурбировал на публике?» Сегал показала, что эта путаница между символом и символизируемым объектом есть результат ПИ, которая направлена против ощущения сепаратности.

(v) Контейнирование и изменение: Теория контейнера-контейнируемого, предложенная Бионом, представляет собой попытку поднять концепцию ПИ до уровня общей теории человеческого функционирования – отношений между людьми и между группами; отношений с внутренними объектами; отношений в символическом мире между мыслями, идеями, теориями, ощущениями и т.д. Отношение К-К есть отношение между двумя элементами, один из которых содержит другой, в результате чего может возникнуть третий элемент. Прототипом является сексуальное отношение. Однако, это отношение не ограничивается сексуальным отношением, но может быть представлено как брачный союз, который включает в себя сексуальную активность. Это может быть также содержание (контейнирование) значения в слове. Ментальная активность к-ся в структуре мыслей и ожиданий, каждое изменение сопровождается разрушением существующих контейнирующих теорий (мельчайшие ментальные распады, катастрофы) и установлением новых связей (эти постоянные есть колебания между ПШ и Д позициями).

(vi) Контрперенос: Сама Кляйн с предубеждением относилась к контрпереносу. Тем не менее, он стал главным элементом (пост-кляйнианской) кляйнианской техники. Цель анализа стала пониматься как получение аналитиком ПИ пациента (Money-Kyrle, 1956). Более того, после принятия ПИ, аналитик модифицирует ту часть пациента, которую он теперь содержит в себе, посредством своей собственной внутренней ментальной активности. Затем он репроецирует обратно в пациента эту его модифицированную проекцию. Пациент получает пользу не только от интроекции этой свой части себя, но также некоторого аспекта аналитика, его понимающей части, которая может затем стать внутренним ресурсом пациента в его понимании себя. В описании Мани-Кирла этот циклический процесс выглядит ре-проекция аналитика происходит в виде «произнесения интерпретаций», а реинтроекция пациента осуществляется «в форме интерпретации аналитика». Немного странно, что Мани-Кирл, так расширив понимание взаимодействия пациента и аналитика, сохранил при этом такой узкий канал коммуникации (вербальную интерпретацию) и не рассмотрел симметричного процесса помещения частей селф аналитика в пациента. Описание невербальной стороны коммуникации от аналитика к пациенту ограничивается случаями, когда аналитик не справляется с контейнированием ПИ пациента и реагирует реактивной ПИ в пациента. Это «печальное, но распространенное» явление получило название проективной контридентификации (Grinberg, 1962). Возможно, через некоторое время будут признаны позитивные аспекты и этого явления.

(vii) Идентификация прилипания (adhesive): Эстер Бик (1964-8) в результате непосредственного наблюдения за младенцами пришла к выводу, что благодаря своему первому объекту младенец начинает ощущает свое собственное существование и идентичность. Когда ребенок ощущает сосок у себя во рту, он получает представление об объекте, который закрывает отверстие, ограниченное кожей, и тем самым обеспечивает целостность личности. Согласно Бик, первая интроекция есть интроекция объекта, который обеспечивает пространство, в которое объекты могут быть интроекцированы. До того, как станет возможной проекция, должен существовать внутренний объект, способный контейнировать, который можно спроецировать в объект для того, чтобы этот объект мог ощущаться как содержащий проекцию. Без такого внутреннего объекта ребенок не может не проецировать, ни интроецировать, личность ощущается как вытекающая в безграничное пространство. Ряд авторов считают эти идеи важными при работе с аутистичными детьми, которым обычно свойственна механическая мимикрия, отражающая фантазию о прилипании к объекту (идентификация прилипания).

(viii) Структура: Первоначально Кляйн придерживалась классической взгляда на ментальную структуру, представленную инстанциями ид, эго и суперэго. Позже она перешла к более гибкому представлению о внутреннем мире. Личность в этой модели структурируется отношениями с многочисленными внутренними объектами. Эго может идентифицироваться с тем или иным внутренним объектом, некоторые внутренние объекты могут ассимилироваться с эго, другие воспринимаются как чужеродные. Идентификации могут изменяться в зависимости от контекста. Например, на работе человек может идентифицироваться с неким авторитетным лицом, дома – со своим отцом и т.д. Гибкость такой структуры находится в соответствии с адаптируемостью человека к его окружению, и представляет собой «полюс континуума, противоположный фрагментации». ПИ, когда части эго проецируются во внешние объекты, создает нарциссическую структуру, при которой эго идентифицируется с объектами, ощущаемыми как само эго или часть его. Розенфельд предложил также понятие негативной внутренней структуры, объединяющей негативные аспекты личности.

(ix) Социальный контейнер: Эллиот Жак (1953) применил концепциюю П и И идентификации к описанию социальных структур. Также, как и отдельные индивидуумы, группа может абсорбировать чувства одного или группы индивидов. Похороны представляют собой случай, когда горечь утраты близких разделяется более широким кругом лиц. Группа, которая держится благодаря общему внешнему врагу, является проецирующей. Группа, которая сохраняет свою целостность благодаря общей преданности единому лидеру, также представляет собой пример коллективной проекции определенных качеств членов группы на лидера. С другой стороны, успешный лидер отвечает встречной проекцией комплиментарных качеств. которые его последователи коллективно интроецируют и с которыми они идентифицируются. Жак расширяет понятие ПИ для объяснения важных процессов целостности группы и преданности группе и ее лидеру отдельных членов группы. В своей теории массовой психологии Фрейд прибегал к редукции массы к паре гипнотизера и гипнотизируемого (гипноз как масса из двух людей) и заменял одну загадку (гипноза) другой (гипнотизер будит у субъекта часть его архаического наследия)⁽¹¹⁾. Его аналогию интересно было бы продолжить, показав, насколько изящным окажется объяснение гипноза в терминах П и И идентификации.

Не-кляйнианское использование ПИ Хиншельвуд связывает с американской школой эго-психологии. Интерес к концепциям Британской Школы психоанализа он объясняет тем, что «психоанализ в США постепенно начал терять свою почву и статус». В результате стали развиваться новые направления эго-психологии, в частности, селф-психология и теория объектных отношений. Усилился интерес к Британской Школе психоанализа и к концепции ПИ. Поскольку в американском психоанализе делается акцент на адаптационных аспектах эго и на межличностных и культурных воздействиях на развитие человека, ПИ оказалась полезной (1) как описательная концепция при рассмотрении состояний спутанности между эго и объектами, встречающихся у психотических и пограничных пациентов; (2) как интерперсональная концепция, помогающая лучше понять адаптационной процессы и влияние в социальном контексте. По словам Хиншельвуда, эта концепция была вырвана из контекста кляйнианской теории и пересажена на почву американской эго-психологии. В этом процессе были утрачены важнейшие аспекты этого понятия (ее многообразие, ее специфическая интрапсихическая цель, ее необъемлемая связь с бессознательными фантазиями и т.п.). Появилась опасность, что концепция превратится в расхожую фразу для описания всех интерперсональных явлений. «К сожалению, концепция ПИ оказалась таким же сильным источником путаницы в мышлении, как и тот механизм, который она описывает». Вопрос о значении получившейся в результате такой трансформации концепции «вероятно, уже больше не является проблемой кляйнианской школы», замечает Хиншельвуд.

Кернберг считается эго-психологом, который ближе всего подошел к позиции британской школы. Он делает искренние попытки соединить вместе эти две теории: «в противоположность традиционной психоаналитической точке зрения. что сперва имеет место нарциссическое инвестирование либидо и только позже объектное инвестирование… я считаю, что развитие … нарциссизма всегда включает в себя отношене селф к объект-репрезентациям и внешним объектам». На применение Кернбергом концепции ПИ Хиншельвуд реагирует с явным предубеждением. Например, Кернберг считает, что ПИ возникает только тогда, когда сформированы границы эго. Так как ПИ представляет собой процесс, при котором части селф воспринимаются как находящиеся в другом объекте, следовательно, она зависит от существования границы селф-другой и, возможно, влияет на их формирование и усиление. По Хиншельвуду, такое понимание ПИ противоречит ее первоначальному описанию, данному Розенфельдом (1965), в котором он приводит клинические примеры спутанности между селф и объектом. Однако, в своем порыве отрицать наличие правильного понимания вне кляйнианского лагеря, Хиншельвуд здесь рискует сам войти в противоречие с утверждение Кляйн о том, что эго существует с самых первых дней жизни ребенка. Размытость границ не обязательно есть их отсутствие.

Эдит Якобсон (1967) предлагает отказаться от понимания ПИ как примитивного механизма, на том основании, что эго не существует на этих самых ранних стадиях развития, и рассматривать ее как сложную реакцию взрослого пациента, а не младенца. Описание процесса ПИ как внедрения в объект и контроля за его чувствами и поведением внушает мысль о достаточно высоком уровне функционирования индивида, использующего этот механизм. Действительно, плач младенца отличается от сложных маневров пациентов, описанных Джозеф. Гротштейн (1983) говорит о «нормальных и невротических аспектах» ПИ. Хиншельвуд предлагает понимание ПИ как примитивного процесса ограничить примитивным качеством конкретности фантазий, лежащих в его основе.

Признавая интрапсихическую основу, Томас Огден делает акцент на поддающихся наблюдению интерперсональных явлениях, «интерперсональных актуализация». В своей книге «Проективная идентификация и психотерапевтическая техника» (1982) он предлагает объединить в одно понятие ряд сходных концепций (в т.ч. идентификацию с агрессором, экстернализацию, ролевую актуализацию и т.п.) и рассматривать их как манифестацию ПИ. В его формулировке термин ПИ охватывает сложные клинические явления межличностного взаимодействия: один человек отказывается от восприятия своих собственных чувств (disown) и манипулятивно принуждает переживать их другого человека, с последующим видимым изменением в поведении обоих. Простое и ясное описание процесса ПИ в терминах объективно наблюдаемых явлений упростило практическое применение этой концепции. Формулировка Огдена завоевала популярность в таких областях интерперсональной терапии, как семейная и групповая терапия. Хиншельвуд, однако, настаивает на том, что существует различие между оригинальной концепцией и определением Огдена, в котором недооценивается значение субъективного переживания субъекта.

Интерперсональная трактовка концепции ПИ не только смещает акценты в ее понимании, но и существенно расширяет ее. Интересно, что возражения по поводу слишком широкого понимания ПИ раздаются по обе стороны океана. Например, Кернберг (1980) пишет: «концепция ПИ расширилась и стала включать в себя реакцию объекта, т.е., интерперсональный процесс описывается как часть интрапсихического механизма… Это смещение в определении создает клинические и теоретические проблемы». Спиллиус обвиняет американцев, в т.ч. Огдена. Майсснер приписывает расширение концепции Биону и Сегал.

Критика Майсснера (1980) заслуживает особого внимания в силу своей непредвзятости и основательности. Говоря о слабых сторонах концепции ПИ, он критикует не только кляйнианцев, но и тех, кто так же, как и он сам, относят себя к приверженцам эго-психологии. В частности, в связи с бурным ростом количества статей о применении ПИ для описания межличностных явлений, он пишет, что прежде чем применять понятие ПИ, неплохо было бы задать себе вопрос, имеется ли в этих сложных взаимодействиях, нечто большее, чем просто чередование проекции и интроекции. Он также отмечает, что термин ПИ по умолчанию включает в себя целый ряд предположений о развитии эго и характере защит, поэтому концепция ПИ вряд ли останется той же самой, если представление о том, что психотический дефект эго есть результат первичного отсутствия границ эго, заменяется на предположение, что психотический дефект эго есть результат всемогущественных фантазий, имеющих место при ПИ.

Развитие концепции ПИ совпадает по времени с новым пониманием контрпереноса, причем можно сказать, что в некотором смысле именно появление этой концепции подтолкнуло аналитиков пересмотреть свои взгляды на контрперенос. Межперсональный аспект ПИ имеет самое непосредственное отношение к отношениям переноса-контрпереноса. Однако, это новое понимание таит в себе опасность упрощенного использования ПИ. Интерпретация клинического материала как ПИ может вызывать подозрение, что аналитик бездумно приписывает свои чувства пациенту. В целом существует согласие между кляйнианцами и некляйнианцами по поводу сложности клинический проявлений ПИ и связанного с ней контрпереноса. В подобных ситуациях аналитик чувствует себя как бы захваченным врасплох и втянутым в некое совместное с пациентом движение в сторону от аналитической ситуации.

В качестве примера рассмотрим клинический случай, описанный Кернбергом. Кернберг ссылается на этот пример как минимум дважды. Сперва он приводит его в своей книге «Агрессия при расстройствах личности» (1992) в главе «Технические подходы к тяжелой регрессии», подраздел «Проекция и ПИ: развитие и клинические аспекты». В русском переводе этой книги (1988) отрывок из описания этого случая вынесен на обложку. Затем описание этого случая вновь появляется в статье Кернберга «Projection and Projective identification: developmental and clinical aspects», опубликованной в сборнике «Проекция, идентификация, ПИ» (1988) под редакцией Сандлера. Хиншельвуд выбрал этот пример для завершения статьи о ПИ в своем словаре. Заметим также, что этой цитатой завершается также весь раздел «Основные понятия» (Main Entry) словаря, после чего начинается рассмотрение «общих» (general) понятий.

Хиншельвуд цитирует этот пример в следующем контексте: одобрительный отзыв относительно утверждения Майсснера (1980) о негласных допущениях, сопутствующих определению ПИ; повторение упоминания работы Джозеф (1975), связанной с детальным описание того, как пациент искусно провоцирует аналитика уйти в сторону от аналитической ситуации; затем сам пример; за ним следует рассуждение о влиянии представлений о причинах психотического эго-дефекта на оценку и применение концепции ПИ; наконец, весь этот пассаж, вместе с главой о ПИ и Main Entry в целом завершается такой фразой: «По-видимому, вне кляйнианских концептуальных рамок не существует консенсуса относительно термина ПИ».

В книге Кернберга⁽¹²⁾ описание этого случая вместе с комментариями занимает почти пять страниц. Интересующий нас эпизод произошел на третьем году лечения «г-н М., бизнесмена сорока с небольшим лет». Г-н познакомился с женщиной, которая работала в больничном учреждении, связанном с тем, где работал сам К. Пациент рассказал об этом знакомстве и выразил подозрения, что К. будет препятствовать развитию его отношений с ней.

«Через несколько дней … г-н М. вошел в кабинет разъяренный. Он начал с того, что сообщил мне: он хочет ударить меня по лицу… Он потребовал полного объяснения. Я спросил: «Объяснения чего?» Он еще более разгневался. После нескольких мгновений нарастающего напряжения, во время которых я действительно испугался, что он может меня ударить. он в конце концов объяснил, что провел вечер с этой женщиной и она… закончила вечер предложением «заморозить» их отношения. Г-н М. обвинил меня в том, что я позвонил ей, рассказал о его проблемах, предостерегая от контактов с ним, и это привело к окончанию их взаимоотношений… Он потребовал, чтобы я признался. что я запретил этой женщине вступать с ним в отношения».

Далее идут слова, вынесенные на обложку русского перевода: «Ярость пациента была так сильна, что я находился перед реальной дилеммой: или признать его сумасшедшие построения правдой, или настаивать на том, что они ложны, рискуя при этом подвергнуться физическому нападению… Набрав побольше воздуха, я сказал г-ну М., что не чувствую себя свободным говорить так открыто. как хотел бы, поскольку не уверен, сможет ли он контролировать свои чувства и не действовать под их влиянием. Может ли он обещать мне, что как бы ни сильна была его ярость, он удержится от любого действия, которое может угрожать мне самому или моему имуществу? Казалось, это вопрос застал его врасплох, и он спросил, значит ли это, что я его боюсь?»

Давая теоретическое объяснение произошедшего, К. говорит о том, что ему прибегнуть к альтернативной технике, ввести некий «параметр». Введение параметра, т.е. отхода от чисто интерпретативной техники, состояло в следующем: «Я должен быть начинать свои попытки интерпретации, временно отступая от позиции технической нейтральности, устанавливая условия для продолжения сеанса, которые подразумевали ограничения поведения пациента. Только тогда я смог заняться самой ПИ…». В описании сеанса это выглядело так: «Я сказал, что, конечно, озабочен тем, что он может напасть на меня физически, и не могу работать в таких условиях. Поэтому он должен обещать мне, что наша работа продолжиться в форме вербального общения, а не физического действия, или я не смогу работать с ним на этом сеансе. К моему большому облегчению, г-н М. улыбнулся и сказал, что мне не нужно бояться: он просто хочет, чтобы я был честен».

То, как К. видит здесь проявление ПИ, совпадает, по-видимому, с расширенным определением Огдена: межличностный процесс с объективно наблюдаемым изменением поведения. «Первоначально пациент использует проекцию, приписывая мне поведение, которое совсем не резонирует с моим внутренним переживанием. Затем, пытаясь вырвать у меня ложное признание, он регрессирует от проекции к ПИ, активируя отношения со своим отцом с переменой ролей». «Я сказал, что только что проявился фундаментальный аспект его отношений с отцом, а именно – отыгрывание между его садистским отцом и им самим как испуганным, парализованным ребенком, в котором я играл роль … ребенка, а он – роль своего отца, пребывающего в ярости и испытывающего тайное удовольствие от испуга сына».

Ниншельвуд, как уже отмечалось выше, говорит, что здесь проявляется различие в неявных умолчаниях, заложенных в контекст понимания ПИ: «Процедура К. основана на точке зрения, что экстремальная агрессивность представляет собой первичный эго-дефект, регрессию к едва сформированному состоянию эго, в том виде как оно начинает появляется через процесс ПИ. В этом смысле, насильственные действия, направленный на аналитика, представляет собой явление, совершенно отличное от того деструктивного воздействия ПИ на аналитика, которое, согласно кляйнианской точке зрения, нацелено на разрушение границ посредством контроля над ним».

Объяснение К. соответствует объективистскому, прямолинейному духу эго-психологии, который зачастую подвергается критике кляйнианцами. Ниншельвуд ограничивается признанием различия теоретических позиций. В качестве альтернативы можно предложить рассмотреть этот случай так, как если бы в нем имела место ПИ в первоначальном смысле, соответствующем определению Кляйн, и включающей в себя «избавление селф от опасных веществ (экскрементов) и помещение их в мать»⁽¹³⁾. К. чувствует себя вынужденным прервать интерпретативный процесс и заговорить о рамках, границах психоаналитической сессии. Если это то чувство, которое проецирует пациент, то почему оно ощущается им как опасное? Почему он хочет поместить это чувство в аналитика? Возможна такая версия ответа: пациент чувствует какое-то нарушение границ со стороны аналитика («через несколько дней после этой интерпретации г-н М. вошел разъяренный» – возможно, некорректность интерпретации была истинной причиной ярости), но не может вернуть анализ «в рамки», поэтому подстраивает эту историю с женщиной и демонстрацией агрессии («Он начал с того, что хочет ударить меня по лицу. Он сел в кресло на наибольшем удалении от меня и потребовал полного объяснения» – если бы он действительно хотел выразить агрессию действием, ему не надо было бы садиться на «наибольшем удалении»), затем выслушивает заявление К. о необходимости ограничиваться вербальным общением (как будто это параметр по умолчанию не был известен пациенту к третьему году анализа), после чего замечает, что «по какой-то странной причине вся ситуация стала внезапно менее важной для него». Здесь мы можем вспомнить предостережение Б.Джозеф о том, что аналитик оказывается втянутым в трудно уловимое движение в сторону от аналитической ситуации, чтобы избежать болезненных чувств и ощущений. Каких? Например, недовольства анализом. Для пациента может оказаться более легким разыграть сцену соперничества с мужчиной из-за женщины, или просто начать демонстрировать превосходство физической силы. Самое сложное и напряженное, что происходит между аналитиком и пациентом – это именно аналитическое взаимодействие, и пациент может реагировать на малейшие отклонения от того, что он бессознательно считает правильным для хода анализа. Возможно, К. еще до явно «неаналитического» введения параметра совершил какую-то техническую ошибку, которая вызвала бурную реакцию пациента с последующей проекцией «коррекционной функции» на аналитика. Возможно, поскольку описания случая К. начинает именно с сообщения пациентом о знакомстве с этой женщиной, именно в этот момент еще можно было заметить ошибку и сразу исправить ее. В тот день К. «проинтерпретировал ему это как выражение эдиповых фантазий, комментируя, что, согласно его взгляду, я являюсь владельцем всех женщин в учреждении и сексуальные контакты с ними запрещены мной как отцом…» Вероятно, если бы К. заменил суггестивный комментарий о запрете на всех женщин исследованием фантазии о том, почему пациент считает, что К. будет вмешиваться в его жизнь и препятствовать развитию его отношений с этой женщиной, ему не пришлось бы прибегать к введению параметра.

Следующий пример также взят из книги Кернберга⁽¹⁴⁾, из раздела «ПИ, контрперенос и лечение в стационаре». Ральф, холостой, двадцати с небольшим лет молодой человек, сильный и крупный мужчина, с историей начавшегося в раннем подростковом возрасте поведенческого расстройства. Ко времени поступления в больницу, где работал К., после по крайней мере восьми лет прогрессивно ухудшавшейся болезни у него был диагноз хронического недифференцированного шизофренического заболевания.

К Ральфу был приставлен специальный сотрудник больницы на утренний период активности, другой специальный сотрудник – на вечерний. «Она санитара были проинструктированы и должны были выполнять сходные функции – помогать Ральфу как следует одеваться для прогулки на воздухе и работы и давать ему возможность обсуждать все, что он хочет… Утренний санитар был негр, вечерний – белый». К. пишет, что «использование Ральфом ПИ доминировало в терапевтических отношениях с самого начала… Конфликт между отцовской (белой) властью и опасными (черными) бунтовщиками против империи отца повторно разыгрывался в расщеплении им образов двух санитаров…» Ральф «быстро и сильно возненавидел черного санитара». В описании случая нет явного указания, но вполне вероятно, что именно в утренние часы этот молодой человек со статусом VIP принимал «участие в простой рабочей группе для регрессировавших шизофреников на базе регулярного расписания». Перед тем, как прийти к решению о введении такого расписания, К. некоторое время рассматривает альтернативу – подход, принятый в клинике Честнад Лодж.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Young, Mental Space, Chapt. 7. Ambiguous Space: Projective Identification. 1994.
2. Fox, Projective Identification. 1996.
3. Н.Мак-Вильямс, Психоаналитическая диагностика, 1994-8, с. 147-9.
4. О.Кернберг, Агрессия при расстройствах личности, 1992-8, с. 196-201.
5. О.Кернберг, Агрессия при расстройствах личности, 1992-8, с. 197.
6. Sandler, On communication from patient to analyst: not everything is pr. id., 1993.
7. Sandler, The concept of projective identification, 1987.
8. З.Фрейд, По ту сторону принципа удовольствия, в кн. «Я и Оно», с. 148.
9. The Selected Melanie Klein, p. 238.
10. The Selected Melanie Klein, p. 238.
11. З.Фрейд, Массовая психология…, в кн. Избранное, т. 1, с. 53.
12. О.Кернберг, Агрессия при расстройствах личности, 1992-8, с. 207-212.
13. The Selected Melanie Klein, p. 183.
14. О.Кернберг, Агрессия при расстройствах личности, 1992-8, с. 223-22.

информация взята с http://www.forthelm.com/proektivnaya-identifikaciya-kak-samaya-produktivnaya-koncepciya-so-vremyon-otkrytiya-bessoznatelnogo-1946/