травма рожденья

Дональд В. Винникотт “Воспоминания о рождении”

В психоанализе много путаницы по поводу гипотезы Фройда о том, что вероятно, симптомы тревоги имеют некую связь с травмой рождения. Однако, не совсем ясно: эти следы носят онтогенетический или филогенетический характер? И еще: какова точная природа  этой травмы с точки зрения психологии Я? Не могу провести  полный обзор фройдовской мысли об этом, хочу лишь подчеркнуть, что наверняка, в каком-то его труде можно найти те идеи, которые я изложил в данной статье. Цитирую фразу: «Сейчас можно говорить о том, что тревога повторяется как символ сепарации при каждой новой сепарации, однако есть нечто, что  не позволяет нам  установить эту корреляцию поскольку рождение не переживается субъективно как сепарация за исключением матерью, плод является полностью нарциссическим существом, поэтому  он не способен узнавать существование другого как объекта». Так же, сравнивая рождение с отнятием от груди, Фройд говорит: «Травматическая ситуация, созданная отсутствием матери пересекается в важной точке с ситуацией рождения и в рождении объект не мог распознаваться как отсутствующий, поскольку он еще не существовал. Тревога была единственной возможной реакцией».

То, что меня интересует, то это состояние плода и состояние ребенка в процессе рождения, и мне бы хотелось узнать, что же в реальности происходит. Мне кажется, что Фройд не пришел ни к какому выводу по поводу этой ситуации. Очень важно отметить то, что Фройд верил в значение травмы рождения как научный исследователь, а не только опираясь на свою интуицию. Редко найдешь врача, который предполагает, что опыт рождения важен для ребенка, что этот опыт хоть как-то влияет на аффективное развитие ребенка, и что мнестические следы этого опыта могут привести к нарушению даже во взрослом возрасте. В статье «Психология масс и анализ человеческого Я» Фройд пишет: «Когда мы приходим в мир мы переходим от абсолютного самодостаточного нарциссизма к восприятию чуждого внешнего мира и к первому открытию объектов, … .  И с этим связано то, что мы не в состоянии выдержать долго это новое состояние,  и что мы возвращаемся периодически, во время нашего ночного сна, к нашему прежнему состоянию, в котором отсутствовали внешние стимуляции, и можно было обойтись без объектов». И тут же он вводит другой субъект, и я не совсем уверен, что сон находится в простом отношении с внутриутробным опытом.

Фройд думал, что в истории каждого индивидуума есть мнестические следы опыта рождения, следы, которые определяют способ, в котором тревога будет проявляться на протяжении жизни этого индивидуума. Гринэкр полагал, что Фройд привязывает тревогу  к рождению посредством теории о коллективном бессознательном в котором архетипом выступает опыт рождения. Однако  я считаю, что Фройд имел в виду, все-таки,  личный опыт рождения, именно он важен для индивида.

           Защищаемый в этой работе взгляд на тревогу значительно отличается от того взгляда, который мне казался верным до сих пор. Раньше я рассматривал тревогу как общую реакцию Эго при условии возникновения неудовольствия (Unlust). Я старался оправдать ее возникновение всегда с экономической точки зрения и, основываясь на исследовании актуальных неврозов, предполагал, что либидо (сексуальное возбуждение) отклоненное и неиспользованное Эго, получает выход в форме тревоги. Нельзя не заметить, что эти различные определения не совсем подходят одно к другому, по крайней мере, не следуют одно из другого. Кроме того, весьма похоже, что существует особенно тесная связь между тревогой и либидо, которая опять-таки не гармонирует с общим характером тревоги как реакция неудовольствия (Unlustreaktion).

После развития ряда: тревога, опасность, беспомощность (травма) — мы пришли к следующему выводу: ситуация опасности представляет собой узнанную, вспоминаемую, ожидаемую ситуацию беспомощности. Тревога представляет собой первоначальную реакцию на беспомощность при травме, реакцию, репродуцируемую затем при ситуациях опасности как сигнал о помощи. Эго, пережившее пассивно травму, воспроизводит активно ослабленную репродукцию ее в надежде, что сможет самостоятельно руководить ее течением. Нам известно, что дитя ведет себя таким же образом в отношении всех мучительных для него впечатлений, воспроизводя их в игре. Переходя, таким образом, от пассивности к активности, ребенок старается психически одолеть свои жизненные впечатления. Если таков смысл “отреагирования травмы”, то против этого ничего нельзя возразить. Однако решающим моментом является первый сдвиг (Verschiebung) реакции тревоги от ее происхождения и ситуации беспомощности на ожидание этой ситуации, т.е. на ситуацию опасности. Затем следуют дальнейшие сдвиги от опасности на условия опасности, на утерю объекта и на упомянутые уже видоизменения последней.  Отсутствие матери представляет собой, вследствие непонимания ребенка, не ситуацию опасности для него, а только травматическую, или правильней, она становится травматической, когда он испытывает в этот момент потребность, которую мать должна удовлетворить. Но эта ситуация превращается в ситуацию опасности, если эта потребность не актуальна. Первое условие тревоги, которое Эго само вводит, представляет собой, таким образом, отсутствие восприятия, равноценное утере самого объекта. О потере любви еще речи нет. Позже опыт учит, что объект может остаться, но рассердиться на ребенка, и, в таком случае, утеря любви со стороны объекта становится новой, гораздо более постоянной опасностью и условием развития тревоги.

Травматическая ситуация отсутствия матери отличается в одном важном пункте от травматической ситуации рождения. Тогда не было объекта, который мог бы исчезнуть. Тревога остается единственной реакцией, какая имела место. С тех пор неоднократно повторяющиеся ситуации удовлетворения создали объект в лице матери, который в случае появления потребности вызывает интенсивный приток чувства, заслуживающего названия “тоски”. Реакцию душевной боли приходится отнести за счет этого нового обстоятельства. Боль является, таким образом, реакцией на потерю объекта, а тревога — реакцией на опасность, заключающуюся в этой потере, а в дальнейшем развитии — реакцией на опасность потери объекта.

Гринэкр пишет, что рождение способствует организации модели тревоги через усиление защит ребенка и оставляет уникальные индивидуальные следы, которые присоединяются к  генетически детерминированной тревоге и к либидинозным моделям маленького ребенка. Это необходимо обдумать.
Посмотрим на процесс рождения с точки зрения акушерки. С ее точки зрения очень важно в процессе родов поддерживать уверенность у матери.
Я основываю свою точку зрения на аналитической работе,  и можно выделить  три группы. В анализе возникает очень разный материал, в том числе связанный с травмой рождения, однако терапия не может осуществляться, опираясь лишь на этот материал, аналитик должен уметь собирать всякого рода материал, который возникает при этом, понимать, какой материал связан с рождением.
Аналитик должен быть готов услышать разные факторы, которые исходят из окружения. Например, он должен узнавать и определять тип окружения, который отражает внутриутробный опыт так же как  то, что следует за опытом рождения. Эти разные опыты зависят от способности матери быть преданной новорожденному, от способности родительской пары брать ответственность за развитие ребенка, а также и от социального окружения, которое толкает родителей принять их роли. Другими словами, травма рождения имеет влияние  в зависимости от ее пропорций. Но никогда не надо бояться того, что мы можем переоценить эту травму.
В своей работе я обнаружил, что личный опыт рождения достаточно значителен и узнаваем во всем материале. Всем известно, что в психотических состояниях то, что предъявляет пациент, является недоступным для сознания материала нормальных состояний.  Заметьте, что я употребил выражение «опыт рождения», а не «травму рождения», я к этому еще вернусь, но сначала хочу описать отрывок из анализа мальчика, который был умственно отсталым. Это отставание было вторичным после раннего психоза.
Мальчик пяти лет, на протяжении одного или двух месяцев анализа, подверг меня испытанию, чтобы узнать могу ли я принять его способ сближения без того, чтобы требовать от него чего-то другого, и могу ли я адаптироваться к его потребностям, поскольку его мать не смогла сделать это. Он приближался ко мне и сразу же отходил, как будто бы исследовал этим вновь и вновь мою способность его принять, в конце концов, он сел ко мне на колени и за все это время не было произнесено ни одного слова. После этого его отношения со мной развивались в другой форме. Он заворачивался в мою кофту и опускался головой вниз между моими ногами, эту игру он повторял бесконечное количество раз, лишь после того как ему удалось хорошо справиться с этими играми, по-видимому решив, что он может меня использовать как мать, в которой он нуждается, он встал и попросил у меня меду. Я ему нашел мед, потом другие продукты, и он их поглощал в больших количествах. Это было дебютом интенсивной оральной активности с чрезмерной саливацией, его слюна образовывала озерцо во время его жевания. До этого его оральные желания проявлялись лишь в виде галлюцинированных объектов, которые появлялись на стенах, и которых он боялся. Речь шла о насекомых, они исчезли, когда я дал  следующую интерпретацию, что это был его рот. Позже он сам станет насекомым  затем он перейдет на ту стадию анализа, на которой он будет пытаться делать из меня мать, способную адаптироваться к его активности.
После этого случая я  готов верить, что мнестические следы рождения могут оставаться надолго. Те же вещи начали появляться во время игр и в других терапиях с достаточно нормальными детьми.
Следующий случай так же представляет много характеристик, которые напоминают «опыт рождения».
Х. работает санитаркой, ей пятьдесят лет. Я ее лечил в то время, когда ей было около 25 лет, и я еще ничего не знал о психоанализе. Эта пациентка страдала тяжелым неврозом и страшным запором, такого я никогда не видел, ни до, ни после. Она работала стенографом, но после моего лечения перешла на работу в качестве санитарки и специализировалась позже в работе с психотическими детьми. Она обладала интуитивным пониманием потребностей детей, находящихся в состоянии регрессии.
Во время лечения эта пациентка засыпала сразу же на кушетке, после чего внезапно просыпалась от кошмаров. Я пытался ее будить, произнося те слова, которые она выкрикивала в состоянии острой тревоги. Когда она просыпалась, я пытался ее удержать в связи с ситуацией тревоги и пытался сделать так, чтобы она вспоминала всякие травматические события из своего детства. Я так и не понял, что же привело ее к реконструкции событий своего рождения, но эти воспоминания явным образом появлялись при воспоминаниях о травматических переживаниях на разных этапах ее развития. Они все характеризовались сильной интенсивностью.
Недавно эта пациентка занималась с девочкой семи лет, страдающей аутизмом. Внезапно Х. заболела и не смогла предупредить, что она не сможет заниматься этой девочкой весь день. Я смог навестить ее дома и увидел, что она страдает болезнью, которая для нее не была новой. Она слегла от страдания, которое она называла «черной дырой». В этом состоянии она не могла ничего делать, даже накормить себя. (Состояние, похожее на кататоническую шизофрению). И спустя неделю или десять дней, она вновь пришла в себя. В первый же день, когда она вновь пришла ко мне, она села и спросила: «Откуда эта черная дыра? С чем это можно связать»? У меня не было никакой мысли, и я это ей сказал. Она начала говорить, и из ее речи я стал понимать, что когда она работала с этой маленькой девочкой семи лет, она идентифицировалась с ней и стала себя вести так, как вела себя эта девочка. Она пришла к пониманию того, что эта девочка переживает состояние острой тревоги, и  она ощущала страх передвигаться в метро, тогда Х. попыталась взять эту девочку в метро, отвлекая ее внимание для того, чтобы показать девочке, что метро не такое уж и тревожащее место. Все это заставило меня понять, что Х. сама переживала вместе с этой девочкой опыт собственного рождения. Для нее все это сопровождалось ощущением удушья. После этого Х. начала чувствовать себя лучше и стала понимать, что с ней происходило.
Истерические пациенты дают нам ощущение, что они играют роль, однако, мы знаем, что их эмоциональные переживания настоящие. В терапиях с детьми заметно, что игра в рождение очень важна, материал этих игр исходит из того, что эти дети обнаруживают по поводу своего рождения из разных историй, наблюдений. Появляется ощущение, что именно тело ребенка знает, что такое рождаться. Возвращаюсь к термину «опыт рождения». Для меня замечания Фройда становятся более понятными, поскольку он отличает опыт переживания рождения от травмы рождения. Бывает, что рождение протекает без всяких затруднений, и тогда оно относительно мало значительно, и наоборот, опыт осложненного рождения становится травматизмом и имеет большое значение.
Если переживание рождения было нормальным, в анализе материал о рождении не привлекает к себе внимание. Он существует, но если аналитик не думает в терминах рождения, тогда и пациент не ставит вопрос в этих терминах. Так же, если рождение было травматичным, появляется другая схема. Она появляется в разных деталях, которые необходимо интерпретировать и понимать в подходящий момент. Я должен подчеркнуть, что интерпретации травматизма рождения не приводят к быстрому облегчению. Но если травма была, необходимо это учитывать и сделать так, чтобы этот материал был принят, как и другой материал пациента.
Желательно различать три категории опыта рождения. Первое – нормальное, то есть здоровое. В случае, когда рождение представляется ценным позитивным опытом, он предоставляет схему нормальной жизни. Таким образом, опыт рождения становится одним из всех опытов нормального развития доверия к себе, к окружающему миру и состоянию безопасности. Во второй категории опыт возможного травматического  рождения комбинируется с последующими травматическими факторами, исходящими из окружения, они друг друга усиливают.
Далее я обращусь к опыту травматического рождения экстремального характера, которое я отношу к третьей категории.
Я не думаю, что все то, что происходит с тревогой, определяется травмой рождения, потому что тогда нормальное рождение никогда не должно вызывать тревогу.
Хочу обсудить слово «встревоженный». Не могу думать о новорожденном, как о переживающем при рождении тревогу, поскольку у него нет способности к вытеснению и вытесненного бессознательного. Если же тревога означает нечто более простое как испуг или реакция раздражения, тогда это понятно. Думаю, что  тревога означает состояние индивида, находящегося в психическом состоянии,  которое он не может ни понять, ни избежать, то есть он не дает себе отчета о том, что с ним происходит – речь идет о вытесненном бессознательном. Если же он сознательно понимает, что с ним происходит, тогда уже говорят не о тревоге, а о страхе, злости, гневе и т. д.
В статье «По ту строну принципа удовольствия» Фройд пишет: «Тревога отмечает состояние, в котором ожидание опасности и подготовка к этому является неизвестностью». Я думаю, что можно использовать термин «тревога» лишь по отношению к взрослому индивиду со способностью к вытеснению. По моему мнению, опыт нормального рождения может обеспечить развитие сильного Я.  Хочу обратить внимание на то, каким образом «травма рождения» встречается  в аналитических ситуациях.
Одной из сложностей психоанализа является знать, в любой момент трансференциальных отношений, возраст пациента,  его инфантильное состояние. Интерпретация травмы рождения во многих случаях анализа бесполезна, тем более, если этот материал возникает в сновидении, который интерпретируется на разных уровнях. Многие пациенты становятся на протяжении сеанса вновь детьми, и когда это происходит, много вещей становится понятным даже, если мы об этом не говорим.

Опыт рождения

Фройд уже говорил о том, что опыт рождения сознательно не переживается как отделение от материнского тела. Можно говорить, что во время рождения ребенок находится в некотором психическом состоянии. Все будет нормально, если развитие этого ребенка не будет нарушено ни в аффективном, ни в психическом плане. Очевидно, еще до  рождения существует предпосылка аффективного развития, и, возможно, так же до рождения есть уже способность идти дальше в своем эмоциональном рождении, используя ложный путь; для здорового ребенка  изменения, исходящие из окружения, являются положительными стимулами, если они не превышают некого уровня, при превышении этого уровня, эти изменения станут неблагоприятными, поскольку они продуцируют реакцию. На таком раннем этапе развития у Я нет достаточных сил для такой реакции без риска потерять свою идентичность.
Вспоминается пациентка, которая  имела подавленную и очень ригидную мать, которая после рождения крепко прижимала ее к груди, не отпуская ни на секунду, потому что боялась, что она упадет. Естественно, эта пациентка переживала это все как большое давление. Вместе с ней мы пришли к следующему выводу, эта пациентка сказала: «Вначале индивид как мыльный пузырь, если давление извне адаптируется к внутреннему давлению, тогда пузырь является значительным, то есть self ребенка. Если же давление извне больше давления внутри пузыря, тогда не пузырь имеет значение, а окружение. Пузырь адаптируется к давлению окружения». Придя к такому пониманию, впервые эта пациентка почувствовала, что в анализе она придерживается расслабленной матери, то есть живой и готовой адаптироваться к своему ребенку.
До рождения  и,  в частности, если рождение запаздывает, дети переживают опыт, в котором стресс касается больше окружения, а не его self. Таким образом, природный процесс рождения переживается больше, но присоединяется к чему-то уже знакомому для ребенка. Во время рождения ребенок является тем, кто реагирует и для него важно окружение, после рождения он возвращается к состоянию, в котором важным является сам ребенок. Если у него хорошее здоровье, то еще до рождения ребенок готов к некоему  поклонению со стороны окружения, и у него есть опыт возвращения от состояния реакции к состоянию, когда ему не надо реагировать – это единственное состояние, в котором его self может начать свое существование.
Я не поддерживаю мнение, что начало дыхания для ребенка травматично. Нормальное рождение не травматично. Состояние «травмы рождения» становится травматичным  на психологическом плане. Непрерывность жизни индивидуума прерывается реакциями окружения. «Травма рождения»  может вызывать такие реакции окружения, что они откладываются в памяти ребенка, и они могут повторяться в последующей жизни.  Наиболее важной травмой является та, которая заставляет реагировать. На этой ранней стадии развития, реагировать, значит, мгновенно потерять свою идентичность, что приводит к переживанию острого чувства небезопасности, и на этой основе можно ожидать в последующем другие опыты прерывания континуума бытия и отсутствие надежды по отношению развития собственной жизни. В типичных  настоящих воспоминаниях о рождении, есть чувство захвата несколькими вещами из внешнего мира,  и это ведет к беспомощности. Во время родов  мать должна выдержать процесс, сравнимый с опытом своего младенца в это же время.
Состояние беспомощности ведет к невозможности выдержать этот опыт, поскольку младенец переживает нечто, о чем он не знает – придет ли этому конец. Один военнопленный рассказывал, что самое страшное было то, что он не знал, когда же придет конец его заключению, поэтому он переживал три года в этих условия так, как- будто он был  присужден к заключению на двадцать лет. Для младенцев было бы легче, если можно было им сообщить, что процесс рождения будет длиться ограниченное время. Во время рождения ребенок имеет лишь рудиментарные знания о том захвате, который продуцирует реакцию, как будто бы нормальный процесс рождения может быть принят как новый пример того, что уже было продуцировано, но осложненное рождение переходит за пределы какого-либо опыта и вызывает реакции.
В случаях осложненного рождения формируется очень незрелое Я, потому что ребенок должен справиться с окружением, которое хочет быть абсолютно значимым. Может развиться лишь фальшивая интеграция, что приводит к развитию определенного типа абстрактного мышления, которое не является натуральным. Есть еще альтернатива. В одних случаях развивается преждевременно интеллект, в другом случае – интеллект не может развиваться. Между этими двумя полюсами все остальное бесполезно. Ребенок, который вынужден реагировать, так же вынужден выйти из своего состояния существования, и может вернуться к этому состоянию лишь при определенных условиях. Поскольку он реагирует, ребенок переходит в состояние не существования, он начинает не быть. Окружение, которое его захватило, не может быть еще ощущаемым ребенком как проекция собственной агрессии, потому что он не достиг того этапа развития, на котором это имело бы для него смысл. По моему мнению, сложная травма рождения может вызвать состояние, которое я называю конгенитальной, но не наследственной паранойей. Те наблюдения за маленькими пациентами, которые есть у меня, позволили мне ощутить, что сразу после рождения существует сложный параноидный фон. Могу проиллюстрировать это сновидением пациентки, которое появилось у нее как реакция на прочтение статьи Ранка «Травма рождения». Ей приснилось, что она находится под кучей гравия. Страдание ее тела было чрезвычайной чувствительности, граничащее с невозможностью представить его. Ее кожа горела, что ею ощущалось как чрезмерная чувствительность и ранимость. Ее жгло везде. Она ощущала ту опасность, которая была в ситуации, если кто-то придет к этому гравию и сделает что-то, чтобы позаботиться о ней. В любом случае ее положение было нестерпимым. Все это сопровождалось невыносимым чувством, сравнимым лишь с переживаниями при попытке к самоубийству. «Это просто, это больше не может длиться, я больше не могу выдержать. Это ужасно иметь тело и разум, который больше ничего не выдерживает. Это абсолютно невозможная работа. Если бы они меня оставили в покое».
Вот что происходило во сне: кто-то приходил и лил масло на гравий, под которым она находилась. Это масло протекало сквозь камешки и касалось ее кожи. Все тело покрылось этим маслом, и кожа почти зажила, оставался лишь один болезненный участок посередине груди, поверхностью треугольной формы, куда масло не добралось и откуда выходило нечто, похожее на пуповину или пенис.
Эта пациентка была психотичкой. Тот, кто лил на нее масло, был я, аналитик, и ее сновидение говорило о некотором доверии ко мне, однако, само сновидение является реакцией на  наступление (чтение книги Ранка).

 

Голова

При нормальном рождении, именно голова ребенка проходит первая и расширяет родовые пути. Этот факт позже неоднократно вспоминается, и именно этот способ главный при прохождении вперед.  Гастеред в книге «Мои подвалы» вносит термин «reputation», что означает в переводе «передвигаться вперед, ползти по-пластунски». Для этого передвижения характерно то, что руки не задействованы. И каким образом движение осуществляется до конца не понятно. Я думаю, что при нормальном рождении это движение не сопровождается ощущением беспомощности. Ребенок должен ощущать, что это движения плавания,  и эти движения способны продвигать вперед. Само рождение ощущается ребенком как счастливый  исход его   личных усилий. То есть, я не думаю, что есть достаточно данных о том, что в процессе рождения ребенок чувствует себя беспомощным. Вполне возможно, что остановка процесса рождения может привести к такому ощущению.
Возможно, что остановка родов сопровождается сужением родовых путей вокруг головки ребенка, и я считаю, что головная боль по типу  опоясывающей напрямую связана с этим моментом рождения, который вспоминается на соматическом уровне. Существует много ощущений, связанных с головой и ее переживаниями во время прохождения по родовым путям. Я думаю, что всякие каски и капюшоны играют важную роль для облегчения некоторых переживаний: как будто бы self дополнительно защищен от выхода за пределы головы.

 

Грудь

После головы именно грудь становится самой важной частью тела. У разных авторов мы находим много воспоминаний о сжимающих кругах. Эти сжимания могут быть желаемыми, мы их видим у многих первертов, а также в деталях одежды. Можно говорить, что индивидуум с ярко выраженным мнестическим следом, о таком сжимании предпочитает ощущать уже известное переживание, а не страдать от бредового сжимания, базированного на мнестических следах рождения. Эти сжимания во время травматического рождения могут быть очень сильными. Во время рождения в ответ на это сжимание ребенок сделает движение вдоха, а после рождения его крик станет выражением жизни через выдох. В этом событии мы видим пример различия между реакцией и просто продолжением быть. В случаях осложнений переход к нормальному крику недостаточно естественен и может выразить некую спутанность между гневом и выражением этого гнева. Этот реакционный гнев мешает Я установиться. Часто гнев становится синтонным с Я.
С грудью связано и еще нечто: чувство, что есть какое-то отсутствие, отсутствие которое может уменьшиться если дыхание было бы свободным. В случае одной пациентки шести лет, которая родилась в состоянии выраженной асфиксии, очень часты ее жалобы на отсутствие кислорода. Это ощущение было ее главным симптомом.

 

ВЫВОДЫ:

Для того чтобы сохранить индивидуальную жизнь с самого начала субъекту необходимо, чтобы его окружение  оказывало на него минимальное давление. Все люди пытаются обнаружить у себя такое рождение, начиная с которого нить их собственной жизни не была бы нарушена чрезмерными реакциями и, чтобы они не потеряли ощущение континуума собственного существования. Физическое здоровье индивидуума устанавливается матерью, которая в зависимости в своей преданности к ребенку способна активно к нему адаптироваться. Это предполагает состояние расслабленности у матери, а так же ее понимание  потребностей ребенка, это понимание исходит из ее способностей идентифицироваться с ребенком. Это отношение между ребенком и матерью начинается еще до рождения и продолжается в самом процессе рождения и после него. Считаю, что «травма рождения»  является прерыванием континуума существования ребенка; поскольку это прерывание значительно, сами детали  того, что привело к этому прерыванию  и того, как же ребенок реагировал, трансформируются в свою очередь в значительные, неблагоприятные факторы для развития Я. В большинстве случаев травматизм рождения значим и входит большей своей частью в то, что толкает к возрождению.  А в некоторых случаях этот неблагоприятный фактор настолько важен, что индивидуум лишен всякого шанса развиваться нормально в аффективном плане, даже если впоследствии внешние факторы были достаточно благоприятны.
Учитывая теорию тревоги, считаю ошибочным связывать столь универсальный феномен как тревогу с частным типом рождения: с травматическим рождением. Возможно, логичнее попытаться привязать тревогу к опыту нормального рождения, однако, идея, которую я привел в этой статье, является той, что мы мало что знаем об опыте рождения с точки зрения ребенка для того, чтобы  настаивать на том, что существует связь между тревогой и рождением. Мне кажется, что опыт травматического рождения определяет не настолько схему последующей тревоги, насколько последующего преследования.

ПОВТОРЕНИЕ

Изучение «травмы рождения» очень важно. Ключ к пониманию инфантильной психологии, к которой относится и «травма рождения», может обнаружиться лишь вместе с психоаналитическим опытом, в котором есть регрессия. Материал о рождении выявляется значительным способом, пациент зачастую показывает другими знаками, что он находится в инфантильном состоянии: ребенок играет с игрушками, которые символизируют рождение, а взрослый приносит фантазмы, связанные с этим же периодом.  И в первом и во втором случае мы имеем дело с постановкой мнестических следов опыта рождения, и это дает нам материал для изучения травмы рождения. Психотики имеют тенденцию переживать вновь феномены очень раннего детства.
Поскольку тревога является универсальным феноменом, она не может быть в корреляции с одним лишь частным случаем рождения, даже с травматическим. Объяснение, что есть  клиническая связь между проявлениями тревоги и «травмой рождения», может быть вызвано тем, что «травма рождения» определяет схему последующего преследования; то есть «травма рождения» определяет непрямым способом то, как тревога будет проявлять себя.  Из этой теории вытекает то, что паранойю  можно считать конгенитальной, а не наследственной. Гринек считает, что существует предрасположенность к тревоге. Я установил связь между «травмой рождения» и психосоматическими нарушениями, а именно, головными болями и нарушениями дыхания.
Фройд признавал, что существует некий континуум между внутриутробной и внеутробной жизнью. Я не думаю, что мы знаем насколько Фройд использовал свой клинический опыт для того, чтобы установить это. Мы можем считать, что с самого начала тело и психика развиваются вместе, и лишь потом разделяются один от другого. Перед рождением мы можем  сказать, что психика существует, что существует у каждого свой курс, свой континуум переживаемого. Этот континуум мы можем назвать началом self, и он периодически прерывается реакциями на окружение. Self начинает включать воспоминания об этих ограниченных фазах, в которых реакция на давление окружения нарушает континуум. С самого рождения ребенок готов к таким фазам, и я считаю, что вне травматических родов реакция на окружение, которая накладывается на процесс родов, не превышает готовность ребенка их встретить.
Считается, что новый опыт дыхания является травматичным для ребенка. Я же считаю, что речь идет о затруднении дыхания из-за долгих родов, этот опыт становится травматичным.
Мне кажется, что если интеллект начинает функционировать как что-то отличительное в психике, то лишь в связи с невыносимыми фазами реакции, как будто бы интеллект пытается защищать психику от давлений извне и пытается сделать существование непрерывным. В более травматичной ситуации интеллект развивается чрезмерно и может казаться, что он имеет большее значение, чем сама психика. Цель этого развития – сохранение психики.
Не существует аналитического лечения лишь одной «травмы рождения».

 

© 2014 Перевод с английского Коротецкой А. И
Подпишитесь на ежедневные обновления новостей - новые книги и видео, статьи, семинары, лекции, анонсы по теме психоанализа, психиатрии и психотерапии. Для подписки 1 на странице справа ввести в поле «подписаться на блог» ваш адрес почты 2 подтвердить подписку в полученном на почту письме


.