Статья. Жильбер Диаткин “Обзор семинара Лакана о тревоге”
материл взят с сайта psychoanalysiskharkov.com
Семинар о тревоге отмечает поворотную точку в развитии мысли Лакана с нескольких точек зрения. Во-первых, Лакан, ничего об этом не говоря, оставляет свою теорию о том, что бессознательное структурировано как язык. Также он прекращает попытки отождествить теорию Фрейда со своей собственной. Он развивает несколько новых оригинальных идей относительно тревоги, и некоторые из них представляют большой интерес, например, связь между кастрационной тревогой и нарциссизмом; другие же, такие как отрицание существования сепарационной тревоги, абсурдны. Главная точка расхождения Лакана с Фрейдом, его неприятие внутреннего мира, также ясно проявляется на этом семинаре.
Семинар о тревоге (Lacan, 2004) проходил в течение 1962–3 академического года. В 1953 году Лакан разразился неистово полемическим манифестом, доказывая, что ведущие деятели Международной психоаналитической ассоциации (МПА) — Хартманн, Крис и Левенстайн —неправильно трактовали подход Фрейда, и его собственные оригинальные идеи о структурном тождестве между психоанализом, лингвистикой и антропологией являются возвращением к истинному подходу Фрейда, до настоящего времени понимаемого неправильно из-за торопливых прочтений и плохих переводов. В этом манифесте он также выдвигает обоснование своей наиболее спорной инновации, практики коротких сеансов переменной продолжительности. В то время возник раскол в Парижском психоаналитическом обществе (ППО), и Лакан стал главой новой группы, Французского общества психоанализа (ФОП), которая потребовала, чтобы ее приняли в МПА. За год до этого семинара, в августе 1961-го, ФОП была признана в качестве группы изучения (study group), и проводились активные международные переговоры касательно ее принятия в качестве полноправного члена (component society) МПА на Конгрессе в 1963 году. Главным препятствием для такого восстановления в правах была практика коротких сеансов, от которой Лакан не видел причины отказываться. Поэтому только часть ФОП снова присоединилась к МПА в 1963 году под названием Психоаналитической ассоциации Франции, и Лакан создал новую группу, в МПА не входящую, Парижскую школу фрейдизма. Данный дипломатический контекст может объяснить, почему этот семинар написан в менее полемическом тоне, чем предыдущие. Мне кажется, однако, что собственное развитие Лакана привело его к принятию оригинальности его собственных идей по отношению к идеям Фрейда, и поэтому он чувствовал меньшую необходимость демонстрировать в полемической манере, что является единственным истинным «фрейдистом».
Конец «Возвращения к Фрейду»
В сущности, интересно отметить, что в этом семинаре, — вместо стремления продемонстрировать любой ценой, как он делал раньше и не без некоторых затруднений, что его идеи полностью совпадают с идеями Фрейда — Лакан указывает на множество «колебаний в доктрине Фрейда» (Lacan, 2004, p. 377). Он ясно показывает, где не согласен с этим, так что читателю теперь легче решить, в какие моменты он должен выбирать между Фрейдом и Лаканом, а в какие — разработки Лакана являются полезным развитием психоаналитической теории. Расхождения в первую очередь касаются теории тревоги, как она представлена в работе «Торможение, симптом и тревога» (Freud, 1926) (Lacan, 2004, p. 18). Согласно Лакану, сигнал тревоги возникает не в Эго, но «в идеальном Эго» (р. 138); тревога рождения не филогенетична, и он считает понятие «наследственного страха» абсурдным (р. 74). Сепарационная тревога ребенка относится не к матери, но к эмбриональным оболочкам (рр. 142–3), и идея «фундамента» («bedrock») кастрации, которую Фрейд выдвигает в работе «Анализ конечный и бесконечный» (Freud, 1937, p. 252) нуждается в преобразовании (Lacan, 2004, pр. 58, 161). Фрейд не очень-то понимал в «жутком» (uncanny) (р. 60). Фрейдовские теории мазохизма (р. 125) и скорби не вполне корректны (р. 132): недостаточно сказать, что скорбь это идентификация с утраченным объектом. «Мы скорбим только о том, о ком можем сказать я был его нехваткой» (p. 166). В работе «О психогенезе случая женской гомосексуальности» (Freud, 1920а) Фрейд безусловно справедливо утверждает, что скандальное поведение молодой гомосексуальной женщины скрывает бессознательное желание получить ребенка от своего отца: но она хочет от отца больше фаллос, чем ребенка (Lacan, 2004, p. 145). В целом, Фрейд упускает из виду вопрос женственности (р. 152). Однако помимо женственности, всю теорию Фрейда о внутреннем мире следует оспорить (р. 328). В «Тотеме и табу» Фрейд также не уловил существенный момент (Freud, 1913): важную тему обрезания (Lacan, 2004, p. 239). Концепция автоматизма повторения сомнительна: почему повторение должно быть автоматическим? Мы повторяем, чтобы пробудить воспоминание о Боге (р. 290). Фрейд также неправильно считает дефекацию Человека-Волка во время первичной сцены «жертвоприношением». Фактически, это «переход к действию» (‘passage to the act’) в лакановском смысле (р. 301).
С таким отступлением от Фрейда, Лакан сдает в архив (relegates) существенную часть своей программы в «Римской речи» (Lacan, 1956). В этой речи, прочитанной в 1953 году, он стремился продемонстрировать, что психоанализ это то же самое, что и лингвистический анализ. В 1962-3 годах Лакан все еще мог думать, что «бессознательное структурировано как язык», но это перестало быть его девизом. Возможно, потому, что ему больше не нужно было демонстрировать свою ортодоксальность, Лакан перестал принуждать себя к искажению концепций Фрейда с тем, чтобы они согласовывались с его собственными.
Аффект
Аффект особенно плохо подходит для описанной выше операции, и поэтому он вообще исчез из лакановской теории, как указал А. Грин (Green, 1999). Когда Лакана спросили на телевидении (Lacan, 1990) относительно критики Грина, что он пренебрег вопросом аффекта, он ответил, что обсудил это на своем семинаре о тревоге (Lacan, 2004). Фактически, вопрос этот устраняется в самом начале семинара (21 ноября 1962 года, р. 29), когда Лакан, комментируя статью (Rapaport, 1953), порицает «аффект» как слишком широкий психологический термин, которому нет места в психоаналитической теории. Он демонстрирует это в ходе всего семинара, постепенно рисуя двумерную картину, в которой пересекаются слова из названия «Торможение, симптом и тревога» (Freud, 1926), вместе с определенными аффектами, такими как забота, серьезность и ожидание (р. 12). На протяжении года эта картина наполняется от одного занятия к другому. Окончательный результат выглядит загадочно (рр. 93, 131):
Торможение (inhibition) Нарушение (impairment) Смущение (embarrassment)
Эмоция Симптом Переход к действию (passage to the act)
Возбуждение (agitation) Отыгрывание вовне (acting out) Тревога
Нечто, кажущееся нонсенсом в тексте Лакана, всегда может свидетельствовать об интеллектуальной недостаточности читателя. Однако оно может также указывать на то, что Лакан считает поставленную проблему бессмысленной. Лакан не поменял своего взгляда на вопрос об аффекте: вы можете изобретать столько аффектов, сколько хотите, и связывать их между собой даже еще более бессодержательно, чем в работе Фрейда (Freud, 1926), которая служит столь важным ориентиром для американских аналитиков — и главной целью для критики Лакана. Есть только один аффект, интересующий Лакана: тревога.
Тревога
Тревога возвращения к материнской груди
Данный семинар весьма необычен тем, что содержит два примера из собственной клинической практики Лакан. Один — клинический эпизод (Lacan, 2004, p. 219), а другой — следующая фантазия.
Лакан вообразил себя в маске перед огромной самкой богомола, не знающим, считает она его мужчиной или женщиной, поскольку он не видит себя в ее взгляде (р. 14). Чего она хочет от него? (Che vuoi?) Фантазия возвращения к материнской груди, которая для других является образом наивысшего счастья, для Лакана — первичный источник всякого вида тревоги (р. 215). «Вызывает тревогу все, что говорит нам или позволяет нам видеть, что мы собираемся вернуться на ее колени» (р. 67). Тревога этого типа играет важную роль в психопатологии романтической любви, когда субъект, получив благосклонный отклик, которого он желал от любимого объекта, внезапно отшатывается, размышляя о том, как другой человек собирается с ним обращаться, и иллюстрируя «сущностную связь тревоги с желанием Другого»: «Чего он/она хочет от меня?» (р. 14). Это также почти всегда проявляется в импульсе подростка, который высвобождается от своего материнского объекта. Страх, что чрезмерная материнская забота приведет к уничтожению желания субъекта, для Лакана первоначален: «Более всего провоцирует тревогу у ребенка именно то, что отношение, на котором он основывает себя, — из нехватки, производящей желание, — нарушается, и более всего оно нарушается, когда нет возможности нехватки, когда мать всегда за его спиной, особенно чтобы вытереть ему зад, как модель запроса (demand), запроса, который никогда не ослабевает» (р. 67).
Именно этому типу тревоги отвел центральное положение Жан Лапланш, рано порвавший с Лаканом ученик, который начал развивать собственную теорию «загадочных означающих»: чего хочет от меня эта приближающаяся грудь?
Кастрационная тревога
Вторичной по отношению к данной тревоге возвращения к материнской груди является кастрационная тревога, которую Лакан описывает как тотальное «пленение» зеркальным образом (р. 19). Единственной формой сопротивления этой угрозе поглощения служит аутоэротический катексис фаллоса, который составляет «либидинозный резерв» (р. 57) для субъекта. Это «приводит» к «разлому (breack) в зеркальным образе», который образует основу лакановской теории кастрационной тревоги.
Единственное, что ограждает субъекта от желания быть поглощенным зеркальным образом Другого — это значительный фаллический катексис. В этой теории кастрационная фантазия больше не является инфантильной сексуальной теорией, возникающей из-за столкновения сексуальных желаний субъекта с реальностью различия полов, как у Фрейда, но связана исключительно с нарциссизмом и концепцией нарциссизма, что сама по себе чрезвычайно специфична и основана на отношении к зеркальному образу. Кроме того, Лакан также признает в более классических терминах, что кастрационная тревога связана с восприятием различия полов, – а в его терминологии это выражается утверждением, что тревога эта появляется, когда фаллическая нехватка возникает на месте объекта желания (р. 53). Та идея, что «либидинозное ограничение (reserve)» образовано на пороге любовных отношений, которые как будто удовлетворяют все желания субъекта, дает хорошее объяснение некоторому парадоксальному поведению, например, сексуальным приключениям с презираемыми фигурами, которым предаются определенные субъекты прямо перед браком с любимым объектом. Таким образом, концепция Лакана представляет собой полезное дополнение к теории Фрейда.
Сепарационная тревога
Противореча общему опыту, в некоторых случаях Лакан отрицает реальность сепарационной тревоги. Многие свидетели описывали страдание Лакана, когда один из его пациентов в ярости прекратил лечение. Он очень хорошо знал, что такое тревога, вызванная утратой объекта. И тем не менее, Лакан несколько раз утверждал, что не отсутствие, но присутствие материнской груди (р. 66) или вообще объекта (р. 67) вызывает тревогу. Он переворачивает пример Фрейда из работы «По ту сторону принципа удовольствия» (Freud, 1920b) с ног на голову: если ребенок выбрасывает катушку, то не для того, чтобы совладать с ее исчезновением, но чтобы устранить источник тревоги (Lacan, 2004, p. 80)! Поскольку все-таки очень трудно доказывать, что сепарационной тревоги не существует, Лакан соглашается, что ребенок переживает тревогу по поводу разлуки — но не с матерью, а с эмбриональными оболочками! Эти оболочки все еще являются частями ребенка, отделяемыми от него, так же, как грудь. Таким образом, это не ребенок сосет грудь; это грудь и плацента сосут материнское тело (рр. 195, 337).
Тревога рождения
Согласно Лакану, именно эта тревога разлуки с эмбриональными оболочками объясняет тревогу рождения, — но не, как полагал Фрейд, некий вид воспроизведения филогенеза (р. 142). Более того, анатомическая модель отношений между плацентой и плодом весьма похожа на модель геометрических форм, которая представляет для Лакана новую топографию психического пространства, которую он изобрел, а именно «скрещенный колпак» (р. 143). Однако тревога рождения это главным образом тревога вторжения (воздуха в легкие), а не тревога выхода из материнской окружающей среды (рр. 377–8).
Сигнальная тревога
Сигнальная тревога, таким образом, не предупреждает об «угрозе утраты пениса» и не воспроизводит предполагаемое филогенетическое событие; это всего лишь «сигнал … неудавшейся поддержки со стороны нехватки», защищающей субъект от «возвращения на лоно», то есть полной утраты себя в зеркальном образе. Фрейд ошибался. Нет никакой «внутренней опасности», но только тревога относительно Другого: «Хотя Эго является областью сигнала, этот сигнал предназначен не для Эго». Сигнал предупреждает Эго, что Другой желает его и значит, стремится «аннигилировать его» (р. 179).
Jouissance
Почему Эго угрожает «аннигиляция» желанием Другого? Во-первых, как мы видели, поскольку его, как Нарцисса в мифе, может полностью поглотить зеркальный образ, который представляет для него Другой; во-вторых, даже если субъект обезопасил себя от этого поглощения с помощью кастрационной тревоги, он подвергается другой, еще более значительной опасности. Ребенок, которого держит мать, в зеркале видит не только свой образ и образ матери, которым он хочет быть поглощенным. Он также видит, что не в силах удовлетворить мать, и есть нечто, существующее помимо него, чего она не имеет и что вызывает ее желание: фаллос отца. Этот фаллос возникает исключительно как то, что отсутствует у Другого, и поэтому только как кастрированный, что Лакан обозначает ? (рр. 53, 197). Хотя превращение себя в объект материнского желания всегда рискованно, есть более верный способ привязать к себе Другого, а именно — превратить себя в «причину» ее желания, идентифицируясь с этим кастрированным фаллосом. Именно это Лакан имеет в виду, говоря о становлении объектом jouissance Другого. В кастрационной фантазии, хотя субъект теряет ценный компонент своего зеркального образа, он может также обретать идентификацию с фекализованным, падшим и свергнутым объектом, который определенно спровоцирует jouissance Другого.
Вначале кажется, что, описывая jouissance, Лакан всего лишь подчеркивает роль Другого в том, что Фрейд много лет назад назвал «моральным мазохизмом». Существование морального мазохизма — это главный клинический аргумент Фрейда в поддержку влечения к смерти (Freud, 1924). Не занимая никакой явной позиции по отношению к вопросу о влечении к смерти, Лакан также располагает то, что он называет jouissance, «по ту сторону принципа удовольствия» (Lacan, 2004, pp. 148, 213). В этом смысле jouissance радикально отличается от оргазма и того «небольшого количества удовлетворения», которое он приносит (р. 303). Хорошо известно, что невротики бессознательно наслаждаются своими симптомами, и поэтому «симптом есть jouissance» (р. 148). Нам не пришлось ждать, когда же Лакан опишет пары или отношения родитель-ребенок, в которых субъект предпочитает быть фекализованным объектом jouissance партнера вместо того, чтобы искать наслаждение во взаимных отношениях. Возможно, мы более обязаны Лакану за демонстрацию того, что если аналитик раскрывает перед пациентом свое желание лечить или учить его, он тем самым указывает пациенту, как превратиться в объект его jouissance — оставаясь больным или во власти интеллектуальной заторможенности (inhibition).
Объект а
Таким образом, самый верный путь для того, чтобы стать объектом желания Другого, — это превратить себя в причину его jouissance, став его частичным объектом. Однако Лакан отвергает термин «частичный объект», поскольку Фрейд (Freud, 1926) считал различные частичные объекты объектами, от которых можно отделиться (separate), а Лакан не вынес бы никакого упоминания о сепарационной тревоге.
Грудь, фаллос, плотный фрагментированный кал (‘scybalum’) и ребенок — частичные объекты у Фрейда (Freud, 1926) — и это то, что Лакан называл «объекты а». Однако Лакан описывает множество других таких объектов, например, крайняя плоть при обрезании (Lacan, 2004, p. 247), глаз (р. 276), голос (р. 342), Супер-Эго (р. 341) и даже Иисус Христос, который превращает себя в объект а в Страстях Господних, в качестве «отброса, павшего объекта» для Другого, Бога (р. 192). Объект а вызывает тревогу не потому, что его можно утратить, но потому, что им, возможно, придется делиться (рр. 53, 107). Такими не могут быть объекты, которые субъект теряет, — это объекты, которых «не хватает у Другого» (р. 337). Объект а — это не объект желания субъекта, но причина этого желания (р. 323). Объект а это то, что избегает зеркального отражения и signifiantisation (обозначивания) (р. 204).
Объект а представляет собой «вещь», неназываемую и непредставимую для Другого (р. 148). Это напоминает о тех субъектах, которые, постоянно унижаясь перед своими близкими, оживляют перед своими глазами объекты, потерянные для предыдущего поколения в условиях, которые невозможно представить никаким другим образом.
Любовь
Эта теория jouissance и объекта а приводит к разочарованному взгляду на любовь, поскольку нет лучшего способа стать любимым, чем превратить себя в кастрированный фаллос и таким образом быть для Другого тем, чего ты сам не имеешь (р. 139): формула «любовь — это давать то, чего у тебя нет» (р. 128) – новый девиз, который, на этом семинаре, заменяет «бессознательное структурировано как язык».
Неприятие внутреннего
Объект а исходно возникает как то, что сопротивляется ассимиляции Другим, и соответственно — служит гарантом разделения между Эго и не-Эго (р. 121). Однако пространство, в котором происходят описываемые Лаканом события, не слишком подходит для различения внутреннего и внешнего (рр. 290, 328). Нет никакой «внутренней опасности», и у «неврологического аппарата нет внутреннего» (р. 179).
Модель, предложенную Фрейдом в «Я и Оно» (Freud, 1923), в которой психический аппарат, включающий в себя Эго, Ид и Супер-Эго, противостоит внешнему миру, Лакан заменяет различными моделями без внутреннего или внешнего, такими, как бутылка Клейна (р. 238) или лента Мебиуса, обладающими только одной поверхностью, так что двигаясь по ней в одном направлении, вы переходите с одной стороны на другую, не пересекая никакого края (р. 116). Чтобы проникнуть с одной стороны ленты Мебиуса на другую, вам нужно проделать в ней дыру: эта дыра — объект а. Однако эту дыру невозможно символизировать (р. 161). Как и объект а, лента Мебиуса поэтому не обладает зеркальным образом (р. 110). И наоборот, объект а имеет форму ленты Мебиуса.
«Скрещенный колпак» (рр. 13, 51, 113, 115, 143) — еще одна геометрическая модель, у которой есть как внешнее, так и внутреннее, но в сечении получается «внутренняя восьмерка», что напоминает ленту Мебиуса (р. 115). Такие геометрические формы, как «скрещенный колпак», существуют в природе (р. 377). Например, такой структурой обладают эмбриональные оболочки (р. 143). Это объясняет стойкий интерес Лакана к эмбриональным оболочкам и плаценте (рр. 142–3, 195, 267).
«Переход к действию» и «отыгрывание вовне»
Французские аналитики привыкли переводить термин «отыгрывание вовне» (acting out) как passage ? l’acte (буквально «переход к действию»). Лакан проводит различие между «переходом к действию» и «отыгрыванием» (рр. 93, 135, 372). «Переход к действию» это прыжок в пустоту «в момент сопряжения желания и закона» (р. 130); то есть идентификация с объектом а и одновременное порицание этой идентификации субъектом, чье желание, фактически, считается спровоцированным этой идентификацией (р. 131). Объект а — это то, что выбрасывается. Лакан приводит пример (р. 145) юной гомосексуальной женщины, которую консультировал Фрейд (Freud, 1920a), которая сбросилась с моста после того, как отец увидел ее в компании женщины, которую она любила.
При «переходе к действию» субъект покидает сцену (р. 163). При «отыгрывании», однако, субъект остается на сцене. Мы можем предположить, что «сцена» здесь это психическая сцена или сцена переноса, и в этом случае отыгрывание — это действие, которое можно интерпретировать. Однако Лакан дает этому более широкое определение. Сцена, о которой идет речь, — это сцена Другого, которая существует в каждых отношениях между двумя людьми. Она противопоставлена «миру». Мир это «место, где происходит реальное» (р. 137). Когда гомосексуальная женщина, которую описал Фрейд, бросается на рельсы, это «переход к действию», поскольку суждение, прочитанное во взгляде отца, сместило ее с позиции причины его желания. Когда у нее роман с «Дамой», это «отыгрывание», поскольку ничто из того, что происходит между ней и дамой, не удаляет ее с этой позиции как субъекта.
Подобным образом в случае Доры (Freud, 1905), когда Дора дает пощечину г-ну К., это «переход к действию», поскольку заявление г-на К. — «Знаете, я ничего не получаю от жены» (р. 98) — смещало ее с позиции причины желания для двух членов пары. Когда у нее был роман с г-ном и г-жой К., это «отыгрывание», поскольку ничто произошедшее не лишило ее этой позиции.
Женственность
Лакан решительно возражает против теории Фрейда о зависти к пенису у женщин (рр. 152, 211, 214). Он обращается к теории Андреас-Саломе (не упоминая ее) о размещении вагины в анусе (Andreas-Salom?, 1916), чтобы отрицать существование «предполагаемого вагинального jouissance» на том основании, что вагина лишена чувствительности (Lacan, 2004, p. 307). Здесь jouissance следует понимать в «оргазмическом» смысле. Однако если отличать jouissance от оргазма, женский оргазм возникает в «довольно примитивной точке и поэтому старше, чем существующее разделение клоаки» (р. 307). Поэтому женщинам легче, чем мужчинам, помещать себя на позицию объекта а для Другого. Их отношение к желанию Другого проще (р. 214), и понимание «связи желания с jouissance» лучше, чем у мужчин (р. 208). Это значит, что женщины-аналитики имеют лучший доступ к своему контрпереносу, и поэтому не удивительно, что на эту тему писали в основном женщины (рр. 208, 214).
В отличие от мужчин, женщины не боятся потерять свой фаллос (р. 214), поскольку «у них его нет» (р. 233), но они боятся спровоцировать кастрационную тревогу у мужчин (р. 58; см. также Cournut-Janin and Cournut, 1993). Женский объект а это «утраченный член Осириса», или святое сердце Мари Алакок, или еще — пенис священника для женщины, которая любит священников. Дон Жуан это женская фантазия, фантазия о не поддающемся кастрации мужчине (р. 233). Принимая более традиционную гипотезу о женщине как фаллосе, Лакан пишет, что женщина преподносит себя как фаллос, «не теряющий эрекции» (р. 308).
Аналитический процесс
Аналитический процесс заключается в последовательном отказе от всякого вида идентификации с объектом а Другого: «В той степени, в которой вы оставляете запрос (demand) без ответа, здесь появляется … что?» Не агрессия, за которой следует регрессия, но
«повторное исследование того, к чему, в сущности, стремится агрессия, а именно отношения к зеркальному образу. Степень, в которой субъект исчерпывает свои страсти по этому образу, и определяет появление этой серии запросов, приводящей к еще более первоначальному в историческом смысле запросу, а также модулирует регрессию как таковую». (р. 65)
Нет никакой «генетической реконструкции», но есть повторная интерпретация «фундамента кастрации»: «Фактически, в той степени, в которой все формы запроса исчерпываются до предела, до конца, до нулевого запроса, — мы и видим, как возникает отношение кастрации».
Новояз
Лакан всегда использует парадоксальные формулировки, которые шокируют и заставляют сомневаться в воспринятых идеях. Они особенно часто появляются на его семинаре о тревоге. Например:
«Это не от кастрации отшатывается невротик; это превращение его кастрации в то, чего не хватает Другому» (р. 58).
«Понимаете ли вы, что не ностальгия по материнской груди вызывает тревогу, но ее неотвратимость?» (р. 66).
«Безопасность присутствия это возможность отсутствия» (р. 67).
«Это не вопрос утраты объекта, но его присутствие; объекты не утеряны» (р. 67).
«Какова связь желания и закона? Ответ: это одно и то же. Желание есть закон» (р. 97).
«Кастрация комплекса это не кастрация» (рр. 113, 125).
«В конце концов, сама мать не является наиболее желанным объектом» (р. 125).
«Тревога это сигнал реального» (р. 188).
«Объект мужского желания это отсутствие фаллоса» (рр. 215, 231).
«Метафора не противопоставляет истинное значение репрезентированному значению» (р. 250).
«Из всех видов тревоги оргазм единственная тревога, которая действительно заканчивается» (р. 275).
«Фаллос составляет кастрацию как таковую» (р. 308).
Эти повсеместные шокирующие формулы часто служат введением к интересной новой идее. Иногда это явный абсурд, как, например, та идея, что мать не желанна для ребенка. Их изобилие в конечном итоге оставляет у читателя чувство, что он их уже где-то читал. Они напоминают девизы на новоязе, сочиняемые министерством правды в романе «1984» Джорджа Оруэлла (Orwell, 1954, p. 7), на которые автора вдохновили такие коммунистические лозунги, как «демократическая диктатура пролетариата»:
Война это мир
Свобода это рабство
Незнание — сила
Это не новое сравнение. Резкое чередование соблазна и угрозы, характерное для ораторского стиля Лакана на его семинарах, в которых участвовали его пациенты, часто сравнивали с полицейской техникой «промывки мозгов». Лакан это знает и отвечает на это — на новоязе. Для психоаналитика чрезвычайно хорошо промыть свои мозги — избавив их от ошибочных идей:
«Таким образом, то, что я устраиваю для вас здесь — это не метафизика. Это скорее некая промывка мозгов.
Это термин, который я позволил себе использовать за несколько лет до того, как текущие события нанесли ему какой-либо вред. Под ним я подразумеваю метод обучения вас тому, как распознавать то, что возникает в вашем опыте на своей правильной позиции. …
Меня иногда могут критиковать за присутствие некоторых моих анализантов на моих семинарах. В конечном счете, о правомерности этого сосуществования двух таких отношений со мной — слушать меня и когда я вас слушаю — можно судить только изнутри. …
Как я сказал, промывка мозгов…»
(Lacan, 2004, p. 85)
Лучше, пожалуй, это выразить невозможно.
Перевод З. Баблояна.
Научная редакция И.Ю. Романова.
Библиография
Andreas-Salom? L (1916). “Anal” und “sexual” [Anal and sexual]. Imago 4: 249-73.
Cournut-Janin M, Cournut J (1993). La castration et le f?minin dans les deux sexes [Castration and the feminine in the two sexes]. Rev. Fran? Psychanal 57 (suppl): 1353-8.
Freud S (1905). Fragment of an analysis of a case of hysteria. SE 7, p. 3-122.
Freud S (1913). Totem and taboo. SE 13, p. 1-161.
Freud S (1920a). The psychogenesis of a case of homosexuality in a woman. SE 18, p. 147-72.
Freud S (1920b). Beyond the pleasure principle. SE 18, p. 7-64.
Freud S (1923). The ego and the id. SE 19, p. 3-66.
Freud S (1924). The economic problem of masochism. SE 19, p. 157-70.
Freud S (1926). Inhibitions, symptoms and anxiety. SE 20, p. 77-174.
Freud S (1937). Analysis terminable and interminable. SE 23, p. 216-53.
Green A (1999). The living discourse: The psychoanalytic conception of affect [1973]. London: Routledge. 320 p.
Lacan J (1956). The function and field of speech and language in psychoanalysis. In: ?crits, Fink B, translator, p. 197-268. New York, NY: Norton 2005. [Fonction et champ de la parole et du langage en psychanalyse. In: ?crits, p. 237-322. Paris: Seuil, 1966.]
Lacan J (1990). Television: A challenge to the psychoanalytic establishment, Copjec J, editor, Hollier D, Krauss R, Michelson A, translators. New York, NY: Norton. [(1974). T?l?vision. Paris: Seuil. 72 p. (Le champ freudien.)]
Lacan J (2004). Le s?minaire, Livre X: L’angoisse [The seminar, Book 10: Anxiety] [1962-3], Miller JA, editor. Paris: Seuil. 382 p.
Orwell G [Blair E] (1954). 1984. London: Penguin. 352 p. [(1950) 1984, Audiberti A, translator. Paris: Gallimard. 438 p. (Folio.)]
Rapaport D (1953). On the psycho-analytic theory of affects. Int. J. Psycho-Anal. 34: 177-98.