Статья Адлер А. Психический гермафродитизм и мужской протест
Альфред Адлер
ПСИХИЧЕСКИЙ ГЕРМАФРОДИТИЗМ
И МУЖСКОЙ ПРОТЕСТ –
ЦЕНТРАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА НЕРВНЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ
Когда в учении о нервных заболеваниях утвердилась единая точка зрения о том, что нервные нарушения вызываются душевными переживаниями и должны лечиться путем воздействия на психику, это стало большим шагом вперед. Решающим оказалось вмешательство таких авторитетных исследователей, как Шарко, Жане, Дюбуа, Дежерин, Брейер, Фрейд и др. Дополнительным аргументом стали результаты проведенных во Франции гипнотических экспериментов и гипнотического лечения, которые указали на изменчивость нервных симптомов и их подверженность влиянию со стороны психики. Несмотря на эти достижения, по-прежнему не было гарантии успешного лечения, так что даже именитые авторы, независимо от своих теоретических соображений, пытались лечить неврастению, истерию, неврозы навязчивых состояний и неврозы страха с помощью традиционных медикаментозных средств, электричества и гидротерапии. Весь итог расширенных знаний долгие годы представлял собой нагромождение модных слов, которые должны были исчерпывающе раскрыть смысл и сущность сложных невротических механизмов. Для одного ключ к пониманию лежал в “раздражимой слабости”, “падающем напряжении”, для другого – в “суггестивности”, “подверженности потрясениям”, “наследственной отягощенности”. “Дегенерация”, “болезненная реакция”, “лабильность психического равновесия” и другие подобные понятия должны были раскрыть тайну нервных заболеваний. Для самого же пациента из всего этого получалось, в сущности, лишь нечто вроде обыкновенной суггестивной терапии, а чаще всего – бесплодные попытки “выговорить” болезнь, “отреагировать защемленные аффекты” и не менее бесплодная попытка оберегать его от психических повреждений. Тем не менее, если пациент находился под руководством опытных врачей, обладающих интуицией, этот терапевтический метод нередко превращался в эффективный “способ лечения”. Однако среди неспециалистов появился предрассудок, обусловленный поспешными выводами из наблюдения за быстро увеличивающимся числом неврозов. Он сводился к тому, что невротик якобы страдает от “воображений” и повинен в произвольных преувеличениях; предполагалось, что он якобы может преодолеть болезненные явления, укрепив свою энергию.
Йозеф Брейер пришел к мысли выведать у самого пациента смысл и развитие симптомов его болезни, например, истерического паралича. Поначалу они делали это совместно с 3. Фрейдом без какого-либо предубеждения и при этом констатировали обращающий на себя внимание факт пробелов в памяти, препятствовавших пациенту, а также врачу понять причину и течение заболевания. Попытка из знания психики, болезненных черт характера, фантазий и грез пациентов сделать вывод о забытом материале оказалась успешной и привела к обоснованию психоаналитического метода и теории. С помощью этого метода Фрейду удалось проследить корни нервного заболевания вплоть до самого раннего детства и выявить множество постоянно действующих психических механизмов, таких, как вытеснение и смещение. При лечении постоянно вскрывались ранее неосознаваемые побуждения и желания пациента, причем при самых разнообразных формах невроза. Таких результатов достигали разные авторы, которые пользовались психоаналитическим методом и часто работали независимо друг от друга. Сам Фрейд искал причины нервных заболеваний в превращениях сексуальной энергии и в особой конституции полового влечения (эта теория не была связана напрямую с психоаналитическим методом и часто подвергалась нападкам).
В качестве принципа применения индивидуально-психологического метода я хотел бы предложить сведение всех имеющихся у отдельного человека нервных симптомов к “наивысшей общественной мерке”. Правильность такой индукции, проведенной совместно с пациентом, подтверждается тем, что полученная в каждом случае психическая картина согласуется с действительной психической ситуацией из самого раннего детства пациента. То есть психическая основа, схема нервного заболевания и симптома, в неизмененном виде перенимается из детства, но за многие годы над этим фундаментом возвышается надстройка, имеющая много разветвлений, однако не меняющая своей основы. В эту надстройку входят также все тенденции развития, черты характера и личные переживания, среди которых особо следует выделить следы переживания одной или нескольких неудач на главной линии стремлений человека – непосредственный повод к тому, чтобы развилось нервное заболевание. Отныне помыслы и желания пациента направлены на то, чтобы компенсировать неудачу, жадно стремясь добиться других, чаще всего непригодных побед, но прежде всего – обезопасить себя от новых неудач и испытаний судьбы. А это как раз и позволяет ему вспыхнувший невроз, который тем самым становится для него подпоркой. Нервный страх, боли, параличи и невротическое сомнение удерживают пациента от активного вторжения в жизнь, нервная навязчивость, с одной стороны, дает ему – в компульсивных мыслях и действиях – видимость утерянной активности на бесполезной стороне жизни, а с другой стороны, предоставляет предлог для оправдания пассивности благодаря засвидетельствованию болезни.
Мне самому не раз приходилось, применяя индивидуально-психологический метод, распутывать болезнетворную детскую ситуацию; при этом я обнаруживал источники, образовавшиеся из отрицательных влияний организма и семьи. Но, кроме того, выявились причины, в какой-то мере способствовавшие формированию этой вредной среды – семейной органической конституции. Я постоянно сталкивался с тем обстоятельством, что наличие у ребенка врожденного неполноценного органа, системы органов и желез внутренней секреции в начале его развития создает для него такую ситуацию, в которой нормальное в других случаях чувство своей слабости и несамостоятельности чрезвычайно усугубляется и превращается в глубоко переживаемое чувство неполноценности*. Несвоевременное или неправильное, неадекватное вправление неполноценного органа влечет за собой появление указанного состояния слабости, болезненности, неуклюжести, уродства (зачастую вследствие внешних признаков дегенерации), неловкости и многочисленных детских недугов, таких, как моргание, косоглазие, леворукость, тугоухость, заикание, дефекты речи, рвота, недержание мочи и аномалии стула, из-за чего ребенок очень часто испытывает обиду или подвергается всеобщим насмешкам и наказанию и становится непригодным для общества. В психической картине этих детей вскоре обнаруживается бросающееся в глаза усиление обычно нормальных черт детской несамостоятельности, потребности в опоре и ласке, переходящих в боязливость, страх одиночества, нерешительность, робость, боязнь всего чужого и неизвестного, в чрезмерную чувствительность к боли, болезненную застенчивость и постоянный страх перед наказанием и последствиями любого поступка – черты характера, придающие в том числе и мальчикам как бы женский уклон.
Вскоре, однако, у этих предрасположенных к нервным заболеваниям детей на переднем плане отчетливо проступает чувство обиды. В связи с этим появляется гиперчувствителъность, которая постоянно нарушает равновесие психики. Таким детям хочется всем обладать, все съесть, все услышать, все увидеть, все узнать. Они хотят превзойти всех остальных и делать все самостоятельно. Их фантазия играет с разного рода идеями величия: они хотят спасать других, видят себя героями, верят в княжеское происхождение, считают себя преследуемыми, притесненными, золушками. Почва для жгучего, ненасытного честолюбия, крушение которого можно с уверенностью предсказать, подготовлена. Теперь пробуждаются и усиливаются дурные инстинкты. Жадность и зависть из-за того, что ребенок не в состоянии обеспечить удовлетворение своих желаний, становятся беспредельными. Алчно и стремительно мчится он за любым триумфом, становится неуправляемым, несдержанным,
См.: Адлер А. Исследование неполноценности органов. Мюнхен, 1927; и как продолжение: Адлер А. О невротической диспозиции (в кн. “Лечение и воспитание”).грубым с младшими, лживым со старшими и поглядывает на всех с упорным недоверием. Понятно, сколько всего хороший воспитатель может исправить, а плохой усугубить в этом зарождающемся себялюбии. В самом благоприятном случае развивается неутолимая жажда знаний или вырастает тепличное растение – вундеркинд, в неблагоприятном случае просыпаются преступные наклонности или же создается образ человека, с трудом решающегося на что-либо, который пытается замаскировать свое отступление перед требованиями жизни сконструированным неврозом.
Таким образом, в качестве результата таких непосредственных наблюдений из детской жизни можно заключить, что детские черты подчиненности, несамостоятельности и послушания, иначе говоря, пассивности ребенка очень быстро – а иногда при невротической диспозиции очень резко – дополняются чертами упрямства и неповиновения, признаками затаенной враждебности. Более тщательное рассмотрение выявляет смешение пассивных и активных черт, но всегда преобладает тенденция к прорыву от девичьего послушания к мальчишескому упрямству. Во всяком случае имеется достаточно оснований считать, что черты упрямства являются реакцией, протестом против побуждения к послушанию или вынужденного подчинения и направлены на то, чтобы ребенок смог быстрее удовлетворить свои желания, добиться признания, внимания, привилегий. Если эта чреватая последствиями позиция достигнута, то ребенку постоянно кажется, что его пытаются заставить подчиняться и он устраивает обструкцию во всех проявлениях повседневной жизни: в еде, питье, сне, в испражнении мочи и кала, а также при умывании и купании. Требования чувства общности ущемляются. Стремление к власти проявляется главным образом в пустом, жалком притворстве и стяжательстве.
У другого, пожалуй, самого опасного типа детей, предрасположенных к нервным болезням, эта контрастирующая склонность к подчинению и активному протесту проявляется более связно, в виде средства достижения цели. Они как бы разгадали малое в диалектике жизни и стремятся удовлетворить свои беспредельные желания путем самого безграничного подчинения (мазохизма). Именно они хуже всего переносят унижения, неудачи, принуждение, ожидание и особенно отсутствие победы и, как и остальные дети, склонные к нервным заболеваниям, страшатся действий, решений, чужого, нового. Благодаря созданному ими самими алиби болезни они, как правило, фиксируются на сознании фаталистической слабости, чтобы затем отстраниться от требований общества и изолироваться.
Эта своего рода двойная жизнь, по сути замаскированное “стой!” или “назад!”, остающееся у нормальных детей в умеренных пределах и даже формирующее характер взрослого, не позволяет невротику преследовать полезную цель в согласии с собой и, конструируя страх и сомнение, затрудняет его решения*.
Другие типы спасаются от страха и сомнений в навязчивых состояниях и постоянно гоняются за успехом, повсюду подозревают нападки, притеснение и несправедливость и судорожно пытаются играть роль избавителя и героя, нередко направляя свои силы на неподходящие объекты (донкихотство). Ненасытно и сладострастно, с видимостью силы они домогаются доказательств любви, не находя удовлетворения (Дон Жуан, Мессалина). В их стремлениях никогда нет гармонии, так как двойственный характер их сущности, как бы двойная жизнь невротиков (“double vie”, “диссоциация”, “расщепление сознания” у разных авторов) прочно основывается на частях психики, воспринимаемых как женская и мужская, которые как будто стремятся к единству, но планомерно не достигают своего синтеза, чтобы предохранить личность от столкновения с действительностью. Индивидуальная психология должна здесь принять решительные меры и путем углубленной интроспекции и расширения сознания обеспечить господство интеллекта над дивергирующими, ранее непонятными, а теперь осознанными побуждениями.
То, что пронизывает дух народа в виде глубоко укоренившегося чувства, что с давних пор возбуждало интерес поэтов и мыслителей – насильственная, но по-прежнему согласующа-
* В социальной роли индивида, от которой никогда нельзя отделять человека, сомнение всегда означает “нет”.
яся с нашей социальной жизнью оценка и символизация через “мужское” и “женское”*, рано внедряется и в детские представления. Таким образом, ребенку (в отдельных случаях по-разному) мужскими представляются такие понятия, как сила, величие, богатство, знание, победа, грубость, жестокость, насилие, активность, а противоположные – женскими.
Нормальная потребность ребенка в опоре, чрезмерная подчиненность детей, склонных к нервным заболеваниям, их чувство слабости и оберегаемое гиперчувствительностью чувство неполноценности, ощущение своей природной ущербности, своего постоянного оттеснения на задний план и обделенности – все вместе сливается в чувство женственности, тогда как их активное стремление, и у девочек и у мальчиков, их погоня за достижением удовлетворения, разжигание своих желаний и страстей брошены на чашу весов в качестве мужского протеста. Так, на основе ложной оценки, которая, однако, обильно питается проявлениями нашей социальной жизни, развивается психический гермафродитизм ребенка, “диалектически” поддерживающийся своей внутренней противоречивостью и сам по себе развивающий динамику, безрассудное навязчивое стремление к усиленному мужскому протесту для устранения дисгармонии.
Неизбежное знакомство с сексуальной проблемой особенно усиливает мужской протест, питает дисгармонический комплекс сексуальными фантазиями и желаниями, формирует раннюю половую зрелость и из-за страха перед “женской” любовной зависимостью может дать толчок к разного рода перверсиям. Если же половая роль остается для ребенка непонятной и неосвоенной, то психический гермафродитизм ребенка еще больше усугубляется, а тем самым возрастает и внутреннее психическое напряжение**. В таком случае природная неуверенность, колебания, сомнения закрепляются, а психика гермафродита еще больше поляризуется. Справиться с возрастающим расщеплением сознания становится чрезвычайно сложно, это
* Напомним лишь о такой пословице, как “Один мужчина, одно слово”, о взглядах поэтов (шиллеровская “мужская слабость” – “Слабость, твое имя женщина”), о таких выдающихся авторах, как Мебиус, Флис, Вейнингер и т. д.
** Адлер А. Психический гермафродитизм в жизни и в неврозе (в кн. “Лечение и воспитание”). Адлер А. Проблема гомосексуализма. Мюнхен, 1918.
удается сделать лишь с помощью уловок – нервных симптомов, душевного отступления и изоляции.
Энергия и волевые усилия врача, пациента и воспитателя разбиваются об эту проблему. Тогда только индивидуально-психологическому методу удается внести ясность в эти процессы бессознательного и произвести коррекцию неправильного развития. Многое из того, что здесь сказано, впоследствии было изложено в качестве обоснования “комплекса кастрации”.
ПРИМЕЧАНИЕ. Номера страниц в данном тексте указаны так, как даны в книге.
Текст печатается по изданию: Альфред АДЛЕР. Практика и теория индивидуальной психологии: Лекции по введению в психотерапию для врачей, психологов и учителей. М., Изд-во Института Психотерапии, 2002. 214 с.
Альфред Адлер