Статья. Патрисия Дэниэл “Психическая реальность”

материал взят с сайта

“Таким образом был введен новый принцип психического функционирования; представленное в уме теперь стало уже не то, что приятно, а то, что реально, даже если оно неприятно. Это установление принципа реальности оказалось весьма значительным шагом”.

Фрейд. ‘Два принципа психического функционирования.’ SE X11.[1]

Введение

Темой летней школы этого года является ‘Внутренняя и Внешняя Реальность’ и я хочу рассмотреть эту тему с точки зрения переплетения фантазийной жизни с внешней реальностью. В прошлом году я говорила о том, как происходит, что примитивные фантазии формируются в младенчестве и постоянно развиваются и усложняются на протяжении жизни. Теперь я расскажу о том, как фантазии сталкиваются с внешними фактами и событиями, и либо модифицируются, либо подкрепляются ими. Идея такая, что бессознательное организует себя в форме фантазии, и с самых ранних дней человек способен формировать простейшие фантазии. С кляйнианских позиций, малыш выражает свои импульсы и переживание реальности в форме фантазий. (S.Isaacs 1952) Каждая фантазия состоит из субъекта, объекта и взаимодействия между ними. Фантазии можно представить себе как картинки, в бессознательном, чувств, выражаемых действиями между субъектом и его объектами.

В то же самое время существуют связи с реальными людьми и реально переживаемые события между ними и индивидуумом. Для малыша это вначале будут родители и воспитатели, и постепенно круг расширится до включения остальных членов семьи. Через постоянное взаимодействие с другими людьми в его непосредственном окружении младенец и ребенок проверяют /тестируют/ свои примитивные фантазии при помощи переживаемых моментов повседневной реальности. Эта психическая производимая в уме работа осуществляется путем взаимных проекций и интроекций. Важнее всего то, что процесс тестирования внутренних ощущений при помощи внешней реальности продолжается всю жизнь.

Бессознательные фантазии изменяют форму нашего восприятия внешних событий, управляют нашими внешними отношениями и оказывают влияние на наш эмоциональный отклик. Точно также и внешние отношения и события воздействуют на наши фантазии и окрашивают их. Как я подчеркивала в своей прошлогодней лекции, бессознательная фантазия исходно возникает у субъекта, пронизывает всю психическую жизнь и является основой для воображения, мышления и любого творческого труда.

Постепенно строится некий внутренний мир объектов в отношениях с Я и в отношениях друг с другом. На протяжении всей жизни этот внутренний мир объектных отношений постоянно сдвигается, меняется, усложняется и модифицируется. Эти внутренние объекты – не слепки или фотокопии реальных родителей, сиблингов и прочих эмоционально значимых людей. Реальные люди и их характеристики в представлениях индивидуума оказываются затоплены и искажены проецируемыми на них хорошими и плохими импульсами. Это особенно выражено, пока внутренний мир выстраивается в младенчестве и раннем детстве, когда детский ум находится под властью фантазий всемогущества, переживаемых с большой интенсивностью, и когда способность ребенка воспринимать свою внешнюю среду ограничена, и развивается лишь постепенно. Существующие вовне люди и их характеристики неизбежно оказываются затоплены проецируемыми эмоциями индивидуума, помимо своих собственных, и затем ре-интроецируются, становясь частью внутреннего мира индивидуума. Я хотела бы подчеркнуть, что этот внутренний мир есть не фиксированный и статичный мир: это живой мир, организованный, постоянно усложняемый и структурируемый в форме динамических бессознательных фантазий, которые все время интернализуются путем проекции на реальные внешние объекты и события. После того как они проецированы, на них оказывает воздействие внешняя реальность: то есть отклик и поведение реальных людей и реальные события. Они либо подтверждают, либо модифицируют эти фантазии, которые затем интроецируются обратно. Теории Биона и Кляйн (Klein 1952, Bion 1962,1963) предполагают, что существуют определенные врожденно обусловленные моменты восприятия, связанные с существованием и осознанием груди, пениса и первичной сцены. Эти врожденно обусловленные моменты восприятия вызывают примитивные фантазии по поводу этих объектов и событий. Некоторые фантазии близки к осознанию, тогда как другие бессознательны на более глубинном уровне, но и они могут быть возбуждены реальными событиями в жизни человека, или в ходе анализа. Многие фантазии служат защитой от других фантазий. Те конкретные фантазии, которые правят во внутреннем мире данного человека, лежат в основе характерных черт его личности и определяют их.

Теперь я собираюсь рассказать и обсудить две сессии из одного анализа, чтобы попытаться показать, как некое событие в этом анализе, а именно перерыв на отпуск, привело к отыгрыванию, и затем к сновидению, и как то и другое вплелось в динамику сессий.

Клинический материал — Mr A.

Хотя Mr A уже довольно давно находился в анализе 5 раз в неделю, у него не было каких-то особых сознательных чувств, положительных или отрицательных, по поводу своего анализа или своего аналитика. Он приходил потому, что от него этого ожидали, и полагал, что его периодические заграничные деловые поездки и каникулы его аналитика никогда на него не влияют. Однако из данных анализа было видно, что бессознательно эти перерывы на него сильно действовали. Один раз после летнего перерыва Mr A возвращается с недельным опозданием. На первой сессии после возвращения он описывает в подробностях свой отпуск, подчеркивая, как там было хорошо, и мне кажется, что он не сознает, что опоздал на неделю. Когда я обращаю его внимание на это, он в шоке, и подтверждает, что и не подозревал, хотя позже в той же сессии он вспоминает, что по пути сюда у него было на минуту сомнение, в тот ли день это он возвращается. Под конец сессии я говорю, что мне думается, что его чувство собственной нежеланности во время каникул было для него так невыносимо, что ему пришлось поместить в меня этого нежеланного себя, потому я и была, в его уме, тем, кого покинули на неделю, а он в это время чувствовал себя свободным наслаждаться отдыхом, как он мне и рассказывал. В ту ночь Mr A увидел сон. Он в комнате, и кто-то, кого он не узнает, показывает ему что-то, спрятанное под половицей. Половицы подняты, так что ему видно тело женщины, и он знает, что она была убита. Он в ужасе, не в силах смотреть и просыпается.

Mr A в ассоциациях на сновидение говорит, что он думает, это, наверное, я та женщина под половицами, и затем рассказывает газетный отчет о жестоком убийстве.

Я думаю, здесь мы видим, что Mr A чувствовал, бессознательно, к своему аналитику: готовность убить ее за ее отсутствие, и его мстительные чувства отыгрываются в том, что он на неделю опоздал, тогда как часть его, чувствующая себя покинутой, которую он не мог вынести, проецируется на меня, покинутую и брошенную на неделю, не зная, что с ним случилось. Отыгрывание можно понимать как коммуникацию, через проективную идентификацию, о том, что чувствует Mr A. Когда это было проинтерпретировано в первой сессии, на следующую ночь в сновидении всплывает фантазия убийства. Сновидение показывает также воздействие аналитической работы на внутренний мир Mr A, потому что кто-то показывает ему что-то спрятанное, хотя все же показывающий аналитик остается в сновидении не узнанным. Вспомните, что Mr A сказал, что в сновидении кто-то, кого он не узнает, показывает ему что-то, спрятанное под половицей. Характерно было для Mr A в тот период его анализа, что он не распознал аналитической функции: его сознательная позиция была, что никакие перерывы в аналитической работе на него не действуют. В сновидении мы видим, что его суперэго в ужасе от акта убийства, и не хочет смотреть ни на действие, ни на его жертву: он бы хотел похоронить их под аналитической половицей, как он это сделал в первой сессии, когда описывал свой прекрасный отпуск.

Одна из отличительных черт личности Mr A — это то, насколько он оторван от своего внутреннего мира и фантазийной жизни, и потому не осознает их. В нем есть некоторая пустота, безжизненность. Он это с грустью сознает, и это была одна из причин, почему он стремился к анализу. Он чувствует, что каким-то неопределенным образом отрезан от своих эмоций, поэтому он не ожидает, что на него подействуют перерывы в аналитических отношениях. На сознательном уровне он уверен, что вернулся в правильный день, тогда как в положении человека, неделю не знающего, что с ним, оказывается его аналитик. От аналитика требуется пережить брошенность и тревогу, которые Mr A отщепил и проецировал на нее. Но нам следует также отметить, что эта проекция становилась слабее по мере того, как он приближался к своему реальному аналитику, потому что Mr A вспомнил момент сомнения, тот ли это день, по пути на сессию.

Я хочу продолжить о Mr A., чтобы показать, каким сложным может быть переплетение внутренней и внешней реальности в настоящем, как в реальной жизни пациента, так и в его жизни в анализе, но и, кроме того, как прошедшие и очень ранние фантазии о младенческих переживаниях всплывают под воздействием настоящего и вплетаются в него.

Mr A был, похоже, отрезан от своего внутреннего мира. Он редко видел сны, но когда видел, то это успокаивало его, что у него все-таки есть, как он говорил, “какая-то внутренняя жизнь”. Был период, когда мы занимались его глубоким бессознательным ужасом перед контактами с этим его внутренним миром, проявляемым в переносе. Был некоторый прогресс – он признал, что каждый раз, когда между нами бывали моменты подлинного контакта, за ними сразу же следовало дистанцирование или уничижительное замечание, смена темы или пропущенная сессия. За одним из таких случаев последовал сон о том, что он отправляется в крайне опасное путешествие, которое я интерпретировала как прохождение анализа, и Mr A с этим согласился.

Дальнейший клинический материал — Mr A

В течение недели после сна об «опасном путешествии» и перед самым его днем рождения в его ассоциациях видна была тревога, хотя он ее не сознавал, по поводу моего переезда и смены рабочего кабинета, о которых я его уже предупредила, хотя точной даты еще не было. Он говорил о том, что для него нет места в новом штатном расписании на работе, и помощника у него там нет, а на сессии в пятницу он был явно тронут, когда я сказала, что у него чувство, что ему нужно, чтобы я была сильным аналитическим отцом, который сохранит для него место и поможет ему в этой трудной ситуации, которая нам предстоит. Настоящий отец Mr A был в постоянных депрессиях и профессионально в общем-то неудачник. В следующий понедельник Mr A позвонил сказать, что не сможет прийти на сессию, потому что у него была такая тяжелая ночь.

На сессии на другой день он рассказывает мне, как он не мог спать, потому что у его жены грипп, ей ночью было плохо, и он перебрался в другую комнату, но все равно не заснул. Затем он говорит о разговоре с женой накануне вечером о том, как они переставят мебель в спальне и кабинете, когда сделают там ремонт. Он рассказывает мне, как он хочет, чтобы их новый дом был приведен в порядок, и все, а его жена часто заговаривает о том, чтобы снова переехать, как он терпеть не может, когда она заговаривает о такой возможности, потому что он хочет оставаться устроенным и на месте. После довольно длинной паузы он говорит, что ему вдруг только что пришло в голову, что если они заведут второго ребенка, им придется переехать, когда дети подрастут, потому что в нынешнем доме будет недостаточно места. Я высказываю предположение, что на него еще и очень влияет мой переезд: он видит в нем угрозу для status quo в наших отношениях, и он сильно боится любых изменений в отношениях между нами, которые для него знаменует мой переезд. Mr A отвечает “мм…мм”, знакомый способ дать двойственный невербальный ответ. Несколько минут между нами стоит напряженное и, как я ощущаю, враждебное молчание. Я решаюсь продолжить. Я говорю, что, по-моему, он считает также, что я переезжаю ради кого-то другого, и у него это вызывает подозрения; он чувствует себя вытолкнутым, ужасно неуверенным, особенно когда он еще не знает конкретных дат, а по ночам это для него еще тяжелее. Я говорю, что, по-моему, у него в голове все это связывается с тем, что скоро его день рождения. Mr A долго молчит, но на этот раз атмосфера другая, более вдумчивая. Затем он рассказывает мне, как на прошлой неделе он ходил на прием к одному из директоров своей фирмы по поводу своего будущего в фирме после реорганизации, как директор ничего ясного не сказал, но уверил его, что он будет работать по своей специальности, и согласился дать ему помощника. Я говорю, что это он дает мне знать, как он встревожен по поводу своего места у меня в голове, он чувствует, что ему нужно, чтобы я поняла его чувства по поводу переезда, и беспокоилась бы о нем, но он боится, что меня отвлекают мои собственные планы и реорганизация, и я о нем не думаю. Какой-то момент я чувствую, что Mr A тронут, но потом он говорит ровным деловым тоном: “О, я вполне уверен, что вы мне назовете даты, как только их узнаете”. Я говорю, что, по-моему, “ даты” теперь означают для него появление кого-то еще, и что поскольку время в этот момент уже почти кончилось, то у него чувство, что вот следующий пациент его вытолкнет и займет мое внимание. Mr A молчит последние несколько минут сессии.

Дискуссия

На Mr A воздействовали непосредственные внешние события: — приближающийся день рождения, нездоровье жены, то, что у них обоих была бессонная ночь, без любви, и то, что он перебрался в другую комнату, и все-таки не уснул. Как раз когда он начинает привыкать к своему новому дому, жена заговаривает о новом переезде. Затем еще перерыв в анализе на выходные и предстоящий перенос кабинета, причем сознательно и то, и другое характерным для него образом мало что для него значит. Внезапно во время сессии он подумал о том, чтобы завести второго ребенка, что, по его мнению, опять означает переезд. Когда первая интерпретация показывает его страх перед переездом как угроза аналитическим отношениям, он реагирует невербально звуком “мм, мм” и впадает в напряжение и тревогу. Это может быть коммуникация на довербальном уровне, передающая его величайшую неуверенность и от этого тревогу. Но вторая часть интерпретации о его фантазии, что я переезжаю для кого-то другого, ведет, после некоторого молчания, к тому, как он обращался к отеческой фигуре – к директору на работе и к аналитику как абстрактному отцу в переносе. Я думаю, на мгновение Mr A был тронут, а потом сразу же защитился, обрубив все, отчасти из страха вовлечься, поскольку это, по его мнению, очень опасно, а отчасти из-за конца сессии – когда я его обрубила – и занялась другим пациентом. В младенческой фантазии — сиблингом. Вы не удивитесь, если я вам скажу, что Mr A был первенцем, и его единственный сиблинг была сестра на четырнадцать месяцев моложе его. В этот период его анализа единственному ребенку Mr A, сыну, было четыре месяца, так что он приближался к возрасту Mr A в то время, когда его мать забеременела его сестрой. То, что он внезапно, на сессии, подумал о возможности завести второго ребенка, наводит на мысль, что приближение его сына к возрасту Mr A, когда был зачат его сиблинг, было еще одним фактором, оказывавшим мощное бессознательное воздействие на Mr A в ту пору. Мой ожидающийся переезд в новый дом явился еще одним внешним событием, возбудившим эдипальные фантазии по поводу рождения сиблинга.

Вообще возникает вопрос, что подымает скрытые примитивные фантазии из глубинных слоев психики? Когда бывает, что это события внешней жизни, такие как брак, беременность и рождение ребенка приводят к пробуждению ранней эмоциональной жизни и младенческих фантазий? Понял ли Mr A мой переезд так, что у меня есть другой партнер – помимо самого Mr A – из-за того, что его жена опять заговорила о переезде? А когда это аналитическое внимание к ребенку и младенцу в пациенте, через перенос, стимулирует такие ранние фантазии ? Я думаю, этот клинический материал показывает, что оба фактора – и события и отношения в жизни пациента вне анализа, и то, что происходит внутри аналитических отношений – обычно переплетаются в сложной динамике.

Помогло ли внимание к младенческому и детскому Я Mr A в анализе ему жениться, что он сделал после двух лет анализа, и помогло ли оно ему стать свободным самому завести ребенка? Если думать об этом так, тогда можно подумать, что есть элемент проигрывания его собственной жизни, оживающий в анализе Mr A. Собственно, он мне несколько раз говорил, что у него такое чувство, словно он пытается строить отношения со своим маленьким сыном таким же образом, как, по его ощущениям, я строю отношения с ним. В его анализе произошло следующее – очень, очень постепенно его ранние переживания стали более доступны в переносе, так что когда мне пришлось переезжать, и перевозить его, это вызвало фантазии об эдипальной паре, погруженной в самих себя и выталкивающих его, и фантазии о том, что другой пациент/сиблинг занимает середину сцены. Позже, в переносе, нам предстояло пережить полную силу психической травмы, связанной с моим переездом и с рождением сестры, когда ему было четырнадцать месяцев. Мы смогли мельком увидеть связь между этими событиями и его крайней отстраненностью и пассивностью. Восемнадцать месяцев спустя после моего переезда Mr A с горечью сказал мне, что он, наверное, никогда мне его не простит.

Переплетение прошлого и сегодняшней жизни иногда отчетливее видно в детском анализе, потому что ребенок ближе к своим ранним переживаниям, и аналитик обычно что-то узнает о них от родителей или воспитателей, и от них же слышит о ребенке в его сегодняшней жизни.

Дальнейший клинический материал – Лаура. 10 лет.

В противовес пассивному и омертвелому Mr A, Лаура в своей реакции на анализ была живой и энергичной. У ее матери случился выкидыш, когда Лауре было два года, а когда ей исполнилось три, отец Лауры заболел психически и навсегда ушел из дома. Лаура по-прежнему виделась с ним время от времени. Потеря отца также вредно повлияла на единственного сиблинга Лауры, брата старше ее четырьмя годами. Лаура начала полный анализ из-за агрессивного, буйного поведения в школе. Год спустя ее аналитик, Др X, неожиданно не смогла продолжать с ней работать, и ее перевели ко мне, и мы начали в январе того года. Она пробыла со мной почти год ко времени той сессии, первую часть которой я расскажу. Мы приближались к Рождественским каникулам.

Со времени летних каникул она иногда, уходя, видела в приемной маленького мальчика, и это случилось снова накануне сессии в среду. Я также знала от Лауры, что у ее мамы есть «парень».

Сессия

Лаура входит в кабинет с часами в руке, явно проверяя, вовремя ли я начинаю сессию, и поторапливая меня, пока я отпираю ее ящик с материалами для игры. Она садится на стол, заводит будильник (alarm) в своих часах так, чтобы он прозвонил, и затем начинает заниматься акробатикой на столе. Мне кажется, я слышу, как она бормочет “проблема….прятать”, поэтому я говорю, что есть тревога (alarm – сигнал тревоги), и есть проблема, которую надо прятать. Развернув одеяло, она говорит, что она мне покажет, пусть я угадаю. Она ложится плашмя на стол, накрывает себя одеялом, сползает под стол, цепляясь за его края, и медленно соскальзывает на пол, все так же под одеялом. Она заползает на кушетку, вспрыгивает на стол и повторяет этот маневр дважды. Затем она говорит: “Смотри, что теперь будет иначе“-, накрывается одеялом, висит под крышкой стола и выглядывает на меня, пока опускается на пол. Я говорю, что она хочет, чтобы я посмотрела и догадалась, пока она показывает, вместо того чтобы сказать словами. Она настаивает: “Догадайся, догадайся”.

Я говорю, что она хочет, чтобы я узнала, каково ей оставаться в догадках. Она следит за временем и видит, что подходят дни Рождественских праздников, и ей приходится гадать, буду ли я вместе с каким-нибудь знакомым мужчиной, и приведет ли это к тому, что ко мне сюда будет ходить еще какой-нибудь ребенок. Она кроме того гадает о возможном новом ребенке каждый раз, как ее мать идет на свидание со своим парнем. Она чувствует, что ни о чем об этом нельзя говорить; вместо этого она проверяет время и даты, она заглядывает из под низа, ей приходится гадать, что происходит.

Хотя Лаура слушает, она поворачивается и поворачивается кругом лицом вниз на столе, пока я говорю, но когда я заканчиваю, она быстро взглядывает на меня блеснувшими пониманием глазами.

В этой первой части сессии царит маниакальная атмосфера, вся эта скорость и акробатические трюки, которые представляют собой ее защиту от боли, поднятой праздниками, и тревоги о том, что будет с ее аналитиком и ее матерью. Будут ли еще дети/пациенты, как уже было раньше – беременность матери, когда ей был год, и новый ребенок-пациент после прошлых летних каникул?

После интерпретации ее тревоги.

Лаура затем строит домик из имеющейся в комнате мебели, а сама тем временем рассказывает мне историю, изображая разных ее персонажей. Есть одна бедная семья, и они живут в бедном-бедном доме: “Вы не поверите, каким бедным, грязным и разнесчастным он был”. Мальчик говорит отцу: “Мы должны постараться вычистить дом”. В этот момент Лаура пытается закрепить одеяло врастяжку на двух предметах мебели, чтобы сделать крышу, а оно все соскальзывает. Она продолжает: “Мальчик говорит отцу “Ты меня обокрал, тебе не следовало так делать”. Отец удивленным тоном отвечает: “Нет, конечно же я этого не делал,” – но мальчик настаивает: “Нет, ты у меня отнял, я знаю, что ты отнял,” а отец все говорит, что нет.

Я говорю, что она считает, ужасно было, что у нее отняли отца, и похоже, что она то же чувствует и сейчас, особенно когда наступают праздники и я уеду, или мама уйдет.

В это время Лаура надвигает свой ящик на верх книжного шкафа, чтобы прижать одеяло: ящик соскальзывает и обдирает ей ногу. Она проводит следующие десять минут, молча изучая икры обеих ног, обвязывает ту и другую мокрыми тряпочками и замечает: “И его ранили.”

Я говорю, что она чувствует себя раненной всем тем, что она потеряла: Д-ра X в прошлое Рождество, и своего папу, когда он ушел из дома.

Она опять начинает строить дом, крыша из одеяла закреплена, маленький низкий столик прислонен с одной стороны от входа, а электрический вентилятор-нагреватель с другой. Лаура продолжает свой рассказ: “Затем через год они построили другой дом, и деревенские стали дружелюбны и помогали, и он был теплый.” Затем она нагибается и входит в свой дом, нагреватель дует на нее.

Когда я начинаю говорить, она выглядывает, смотрит и слушает.

Я говорю, что она рассказывает мне про жизнь в ее семье, и внутри себя она была очень разнесчастная, когда пришла сюда год назад, что я знать не могу, как ей тогда было плохо. Она чувствует, что ей пришлось тут построить себе еще один аналитический дом, и теперь ей теплее. Она чувствует также, что я дружелюбна и пытаюсь помочь.

Услышав интерпретацию, Лаура уходит в свой домик, но скоро вновь появляется, чтобы сказать, что маленький мальчик попал наверх к Богу………(и Лаура кинулась вновь в маниакальную деятельность, сессия продолжалась).

Дискуссия

В первой части сессии Лаура испытывала любопытство по поводу того, что происходит с ее объектами, но затем она обратилась к тому, что произошло с ней самой. Приближение Рождественских праздников активизировало все ее прежние депривации: утрату ее отца из дома, когда ей было три, и Д-ра X год назад. Поскольку семья была материально обеспеченной, бедный дом относится к ее внутреннему миру и к ее реальной семье – и там, и там переживается страдание и эмоциональная нарушенность после болезни отца и его ухода из дома. Разговор мальчика с отцом о том, что у него отняли, и “рана” у нее на ноге могут восприниматься с точки зрения кастрационной тревоги. Так что, возможно, она чувствует, что у нее, девочки, отняли ее отца и ее пенис в том, что она не мальчик: это могла быть та страшная рана, с которой она чувствовала, что ей приходится столкнуться. Я поняла так, что она проецировала утрату своего отца и, в аналитической ситуации, утрату своего нынешнего аналитика на Рождество, как и ее первого аналитика, на своего брата. Я думаю, что она воспринимала своего брата как более поврежденного, чем она сама. В строительстве дома, представляющего ее внутренний мир, сказалось также желание все исправить (репарационные желания). Но эти усилия были нестойкими, они все соскальзывали – как соскальзывающая крыша из одеяла – потому что они были основаны, я думаю, на всемогущей маниакальной защите, вновь проявившейся в следующей части сессии.

В заключение скажу, внутренний мир строится и покоится на ранних младенческих фантазиях по отношению к внутренним объектам, которые взаимодействуют с внешними объектами и переживаниями. Природа этих взаимодействий структурирует характер ранних фантазий, и они подкрепляются или модифицируются последующими переживаниями на протяжении всей жизни. Они не проходят с возрастом, а остаются, иногда в скрытом виде, иногда оказывая активное влияние на восприятие человека и его поведение по отношению к реальным людям и событиям. Паттерн подземного мира фантазий строится через отклики импульсами ид на события внешней жизни, и сам этот мир диктует выбор значимых внешних объектов и способов строить отношения с ними в сегодняшней жизни пациента. Именно это взаимодействие является центральным в психоаналитическом лечении. Повседневная работа в анализе выявляет то, как тонко сила бессознательных фантазий вынуждает аналитика откликаться на пациента теми способами, которые соответствуют объектам во внутреннем мире пациента. (Joseph1981). Точно так же и поведение аналитика, включая то, что он или она говорит, и любые изменения в параметрах анализа влияют на фантазийную жизнь пациента.

ЛИТЕРАТУРА

– Bion, W.R. (1962b) ‘A theory of thinking’ in IJPA. 43,

————— (1963) ‘Elements of Psycho-analysis’ London: Heinemann

– Freud, S. (1911b) ‘Formulation on the two principles of mental functioning’ SE 12:215-26

– Isaacs, S. (1952) ‘Nature and function of phantasy’ in Developments in Psycho-Analysis. 1973. London: Hogarth Press.

– Joseph, B. (1981) ‘Defence mechanisms and phantasy in the psychoanalytical process’ in Bulletin of the European Psychoanalytical Federation. 17. Reprinted in Psychic Equilibrium and Psychic Change. London, New York: Tavistock/Routledge 1989

– Klein, M. (1952) ‘Some theoretical conclusions regarding the emotional Life of the infant’ in The Writings of Melanie Klein, Vol 3. London: Hogarth Press 1975

August 2002