Джоан Ривьер “Женственность как маскарад”

Джоан Ривьер “Женственность как маскарад”

Женственность как маскарад

Джоан Ривьер

Лондон

Womanliness as a Masquerade

Joan Riviere

перевод на русский Куценко Л.П.

            Кажется, что каждое направление, в котором развивался психоанализ, вызывало интерес Эрнста Джонса, и теперь, после нескольких лет изучения,  этот интерес превратился в  исследование сексуальной жизни женщин и мы находим, что его вклад в эту область является одним из самых важных. Как всегда, он ярко освещает свой материал, с его особым даром поясняя знания, которыми мы уже располагаем, и добавляя к ним свои новые наблюдения.

            В своей работе ” Ранее развитие женской сексуальности” он делает набросок схемы типов женского развития, которые он вначале разделяет на гомосексуальный и гетеросексуальный, подразделяя в дальнейшем гомосексуальный тип на две подгруппы. Он признает достаточно приблизительную схематическую природу своей классификации и говорит о том, что существует определенное количество промежуточных типов.  Именно о таком одном из промежуточных типов я намерена говорить сегодня. В повседневной жизни можно часто встретить тех, кто будучи гетеросексуальным в своем развитии, ясно демонстрируют черты противоположного пола. Как правило, это объясняется бисексуальностью, заложенной в каждом из нас; и анализ показал, что то, что проявляется как гомосексуальные или гетеросексуальные характерные особенности или сексуальные манифестации, является  конечным результатом взаимодействия конфликтов и не обязательно свидетельством радикальной или фундаментальной тенденции. Разница между гомосексуальным и гетеросексуальным развитием является результатом различий в степени тревоги, которая оказывает соответствующее влияние на развитие. Ференци отмечал подобные реакции в поведении (“Нозология мужской гомосексуальности”), а именно то, что гомосексуальные мужчины преувеличивали свою гетеросексуальность как “защиту” против гомосексуальности. Я попробую показать, что женщины, которые стремятся к маскулинности могут надевать маску женственности, чтобы предотвратить тревогу и возмездие, которых опасаются со стороны мужчин. 

Я имела дело с особенным типом женщины, занимавшейся интеллектуальным трудом. Еще не так давно женщины, имеющие интеллектуальный род занятий, ассоциировались исключительно с откровенно мужеподобным типом, и которые, в определенных случаях, не скрывали своего желания быть мужчиной. Теперь времена изменились. Прежде всего изменились женщины и их профессиональная деятельность, и сложно сказать, являются ли они скорее женственными, чем мужеподобными в своем стиле жизни и характере. В университетской жизни, в науке и бизнесе постоянно встречаются женщины, которые отвечают всем критериям женственности. Они превосходные жены и матери, успешные деловые женщины; они ведут активную социальную и культурную жизнь; они не испытывают недостатка в женских интересах, что например выражается в том, как они выглядят, при необходимости они могут найти время, чтобы выступить в роли преданной и бескорыстной матери для широкого круга родственников и друзей. В то же время, они выполняют свои профессиональные обязанности как минимум так же хорошо, как и среднестатистический мужчина.

Некоторое время назад, проводя анализ женщины подобного типа, я натолкнулась на интересные открытия. Она подходила под описание выше практически по всем пунктам; ее прекрасные нежные отношения с мужем включали так же частую интимную близость и сексуальное удовольствие; она гордилось собой как хозяйкой. Она всегда была успешной в профессии. У нее была высокая степень адаптации к реальности и ей удавалось завязывать и поддерживать хорошие отношения практически со всеми, с кем она встречалась.

Тем не менее некоторые реакции указывали на то, что ее стабильность была не такой безупречной, как казалось; одна из таких реакций и проиллюстрирует эту тему. Она была американкой, занятой в сфере пропаганды, ее работа преимущественно заключалась в выступлениях и написании текстов. Всю ее жизнь после публичных мероприятий, как например выступление перед аудиторией, ее сопровождала определенная доля тревоги, иногда невыносимой. Несмотря на абсолютный успех и способности, как интеллектуальные так и практические, а также ее способность управлять аудиторией, вести дискуссии и т.п., она переживала возбуждение и испытывала тревогу в последующую ночь после такого мероприятия, это состояние сопровождалось предчувствиями, что она сделала нечто несоответствующее, неуместное и нуждалась в утешении. При каждом таком случае эта потребность в утешении и поддержке заставляла ее искать  внимания или лестного отзыва от мужчины или мужчин, задействованных в мероприятии или ключевых фигур; и вскоре стало очевидно, что мужчины, которых она выбирала для этой цели, всегда были однозначно отцовскими фигурами, хотя и не теми, чье суждение о ее выступлении могло бы действительно много значить.  Можно было выделить два вида поддержки, которую она искала у отцовских фигур: первый – это прямая поддержка в виде комплимента ее выступлению; второй, и более важный, непрямая поддержка, имеющая природу сексуального внимания со стороны этих мужчин. Иными словами, анализ ее поведения после выступления показал, что посредством более или менее завуалированного флирта и кокетства она стремилась добиться ухаживаний (сексуального интереса) со стороны определенного типа мужчин. Такое поведение, следовавшее сразу за выступлением, абсолютно не соответствовало ее в высшей степени обезличенному и адекватному поведению во время выступления и было проблемой.

Анализ показал, что ее соперничество с матерью в эдипальной ситуации было особенно острым и не смогло удовлетворительно разрешиться. Но помимо конфликта с матерью, налицо было сильное соперничество с отцом. Ее интеллектуальная работа, заключавшаяся в выступлениях и написании текстов, основывалась на очевидной идентификации с ее отцом, который сначала занимался литературной деятельностью, а затем ушел в политику. Ее подростковый период был отмечен сознательным бунтом против отца, с соперничеством и презрением к нему. В процессе анализа часто вскрывались сны и фантазии такой природы как кастрирование мужа. У нее было вполне сознательное чувство соперничества и притязания на превосходство над многими из таких отцовских фигур, но чье расположение она пыталась снискать после своих  выступлений. Она сильно негодовала по поводу любого предположения, что она была им не ровня, и (оставаясь сама) отклонила бы идею о том, чтобы быть предметом их оценки или критики. И в этом она вполне соответствовала одному из предложенных Эрнстом Джонсом типов, а именно первому: гомосексуальных женщин, которые не интересуются другими женщинами, но желают признания их маскулинности со стороны мужчин и претендуют на то, чтобы быть тождественными мужчинам или иными словами попросту быть мужчинами. Тем не менее ее негодование не выражалось открыто, на публике она признавала свою женственность.

Анализ обнаружил, что объяснение ее кокетства, о котором у нее самой имелось достаточно смутное представление, пока это не открылось в анализе, было следующим: это была бессознательная попытка справиться с тревогой, которая возникала по поводу ожидаемой ею расправы со стороны отцовских фигур после ее выступления. Публичная демонстрация ее интеллектуального потенциала, которая сама по себе была успешной, означала демонстрацию обладания отцовским пенисом, после его кастрации. После этого она была охвачена невероятным ужасом, что со стороны отца последует возмездие. Очевидно, это был шаг к тому, чтобы успокоить мстителя, предлагая ему себя в качестве сексуального объекта.  Эта фантазия, которая затем появилась, была типична для ее детства и юности, которые она провела в южных штатах: если бы на нее напал негр [примечание переводчика: в оригинальном тексте используется именно это слово, которое считалось политкорректным до 50 гг ХХ века], она бы сделала так, чтобы он ее поцеловал и занялся бы с ней сексом (но только при условии, что затем она потребует правосудия). Но был еще один определяющий фактор такого навязчивого поведения. Во сне, который был близок к ее детской фантазии, она подвергалась насилию, будучи в доме одна: зашел негр и застал ее стирающей белье, с закатанными вверх рукавами, обнажающими ее руки. Она сопротивлялась ему, со скрытым намерением привлечь его сексуально, ему безумно понравились ее руки и он начал ласкать их и ее грудь. Значением этого сна было то, что она убила отца и мать и получила все в свое пользование (одна в доме), опасалась возмездия за это с их стороны (ожидала выстрелов через окно) и защищала себя посредством того, что брала на себя низкую роль (стирала белье), а также посредством того, что стирала грязь и пот, вину и кровь, все что она получила посредством содеянного, и пряталась под маску кастрированной женщины. Под этой маской мужчина не видел украденной собственности, за которую могло бы свершиться возмездие, и более того, находил ее привлекательной как объект любви. Таким образом, целью навязчивого поведения было главным образом не получение утешения (поддержки) посредством того, что она вызывала дружеские чувства у мужчин, а маскировка под обликом невинности и наивности. Это была компульсивная инверсия ее интеллектуальной деятельности; вместе они сформировали двунаправленный  обсессивный акт, как и ее жизнь, состоявшая из традиционно более мужской и традиционно более женской деятельности.

Ранее она видела другие сны о людях, которые надевали маски на лица, чтобы предотвратить катастрофу. Один из этих снов был о высокой башне, которая стояла на холме и была опрокинута, она упала вниз на жителей деревни, расположенной у подножья холма, но люди надели маски и избежали опасности.

Женственность, таким образом, может рассматриваться и носиться как маска, и для того, чтобы скрыть обладание мужественностью, и для того, чтобы избежать ожидаемой расправы, если это обладание будет обнаружено – как в случае с вором, который выворачивает карманы и настаивает на осмотре содержимого, чтобы доказать отсутствие украденных вещей.  Читатели могут сейчас задать вопрос, как я различаю женственность или же где я провожу линию между настоящей женственностью и маскарадом. Мое предположение состоит в том, что никакой разницы нет: в основе или на поверхности это одно и то же.  Женственность была в этой женщине, и можно даже сказать, что она есть у абсолютно гомосексуальной женщины, но из-за ее конфликтов женственность  не получила свое основное развитие и использовалась больше как средство для избегания тревоги, чем основной способ получения сексуального удовольствия.

            Я приведу несколько коротких примеров, чтобы это проиллюстрировать. Она поздно вышла замуж, в 29 лет; она страдала от сильной тревоги по поводу дефлорации и ее девственная плева была растянута или разорвана гинекологом перед свадьбой. Ее отношение к сексуальной связи до свадьбы было стремлением получить и пережить  удовольствие, которое, как она знала, некоторые женщины находили в этом, а также оргазм. Она боялась импотенции так же, как и мужчина. Частично это было стремлением превзойти определенные материнские фигуры, которые были фригидными, а на более глубоком уровне означало стремление не быть битой мужчиной(*Я нашла такое же отношение у нескольких других клиенток и почти у всех них (в пяти случаях) имела место самопредписанная дефлорация. В свете “Тотема и табу” Фрейда этот симптоматический акт является поучительным). В результате сексуальное удовольствие было полным и частым и сопровождалось оргазмом. Но по факту оказалось, что удовольствие, которое приносили сексуальные отношения, имело природу утешения и возврата чего-то, что было утеряно, но не представляло собой удовольствие в чистом виде. Любовь мужчины возвращала ей чувство собственного достоинства. Во время анализа, когда обнаружились враждебные импульсы кастрации направленные на ее мужа, ее сексуальное желание на время уменьшилось вплоть до периода полной фригидности. Маска женственности была снята и она предстала как кастрирующая или желающая кастрировать (и вследствие этого боязнь получить пенис или принять его в удовольствии). Однажды, когда у ее мужа была любовная связь с другой женщиной, она обнаружила интенсивную идентификацию с ним относительно женщины-соперницы. Это поразительно, что у нее не было опыта гомосексуальной связи (с того момента, как это случилось еще до пубертата с младшей сестрой); но в процессе анализа обнаружилось, что это компенсировалось частыми гомосексуальными фантазиями, сопровождавшимися интенсивным оргазмом. 

В обычной жизни можно наблюдать, как маска женственности принимает любопытные формы. Одна моя знакомая домохозяйка, женщина с большими способностями, хорошо разбирается в типично мужских направлениях деятельности. Но стоит ей пригласить строителя или обойщика, она прибегает к защите и компульсивно скрывает от него все свои технические знания, предлагая что-то в невинной и простой манере, как если бы это было  “удачной догадкой”. Она призналась мне, что даже со своим пекарем и мясником, которыми она в реальности управляет железной рукой, она не может занять открытую позицию, она чувствует себя, как если бы играла роль и надевает маску скорее необразованной, глуповатой и смущенной женщины, но в конце концов получающей то, что она хочет. Во всех других отношениях она является любезной, культурной дамой, компетентной и хорошо информированной, ведущей свои дела рациональным образом и без всяких уловок. Сейчас ей пятьдесят лет, но она сказала, что молодой женщиной она испытывала огромную тревогу, когда ей приходилось иметь дело со швейцарами, официантами, водителями такси, продавцами или другими потенциально отцовскими фигурами как доктора, строители или адвокаты; более того, она часто ругалась с ними, обвиняя их в мошенничестве и так далее.

Еще один случай из обыденных наблюдений – это умная женщина, жена и мать, преподаватель университета по одной из дисциплин, которые редко привлекают женщин. Когда она читает лекцию не студентам, а коллегам, она выбирает особенно женственные наряды. Ее поведение в этот момент также отмечено несоответствующей чертой: она становится несерьезной и много шутит, так, что это вызывает замечания и упреки. Она должна относится к ситуации, в которой она демонстрирует свою мужественность мужчинам, как к “игре” или “шутке”, чему-тоне реальному.  Она не может относиться к себе и своему предмету серьезно, не может серьезно рассматривать себя как равную мужчинам.

Можно привести много других примеров, я встречалась с подобным механизмом в анализе гомосексуальных мужчин. В случае одного такого мужчины с определенными торможениями и чувством тревоги гомосексуальная активность в действительности занимала второе место, источником наибольшего сексуального удовлетворения была мастурбация при определенных условиях, а именно, когда он смотрел на себя в зеркало, будучи одетым определенным образом. Возбуждение вызывал его образ в зеркале, с разделенными на пробор волосами и в галстуке-бабочке. Эти необычные “фетиши” были призваны изменить его внешность по типу его сестры; волосы и галстук-бабочка были взяты из ее образа. Его сознательной позицией было желание быть женщиной, но его отношения с мужчинами никогда не были стабильными. Бессознательно гомосексуальные отношения оказались абсолютно садистическими и основанными на мужском соперничестве. Фантазии о садизме и обладании пенисом могли быть удовлетворены только тогда, когда тревога купировалась образом из зеркала, в котором он был “переодет в женщину”.

Теперь вернемся к случаю, с которого я начала. Под видимой удовлетворительной гетеросексуальностью совершенно очевидно, что эта женщина показывала хорошо известный комплекс кастрации. Хорни была первой среди прочих, кто указал на источник этого комплекса в Эдиповой ситуации; по моему убеждению тот факт, что женственность может обретать форму маски может способствовать дальнейшему анализу женского развития. Принимая это во внимание, я сделаю описание раннего развития либидо в этом случае.

Но прежде, я должна сообщить некоторые сведения о ее отношениях с женщинами. Ее соперничество с подавляющим большинством женщин, привлекательных внешне или имевших интеллектуальные амбиции, не было для нее тайной. Она знала о своих вспышках гнева по отношению к женщинам, с которыми ей приходилось взаимодействовать, но там, где дело касалось постоянных или близких отношений, она была способна устанавливать приятный и надежный контакт. Бессознательно она достигала этого за счет того, что занимала в некотором роде позицию старшей по отношению к ним (ее отношения с подчиненными были одинаково превосходными). Ее успешность в качестве домохозяйки также имела к этому отношение. Она превзошла свою мать, заслужила ее одобрение и доказала свое превосходство в соперничестве с “женственными” женщинами. Ее интеллектуальные достижения, без сомнения, частично касались этой же темы. Они также подтверждали ее превосходство над матерью; казалось, что с того времени, как она стала женщиной, ее соперничество с женщинами стало более острым в отношении интеллекта, нежели внешности, если ей удавалось получить интеллектуальную победу, она могла смириться с красотой другой.

Анализ показал, что в основе всех этих реакций по отношению как к мужчинам, так и к женщинам,  лежало ее отношение к родителям во время орально-кусательной садистической фазы. Эти реакции приняли форму фантазий, описанных Мелани Кляйн в докладе на Конгрессе в 1927 году. Вследствие разочарования или фрустрации в период сосания и отнятия от груди, а также переживаний во время первичной сцены, которая была интерпретирована в терминах оральной фазы, по отношению к обоим родителям развился чрезвычайно интенсивный садизм. Желание кусать соски смещается и за ним следует желание разрушить, проткнуть и потрошить мать и поглотить ее и содержание ее тела. Содержание ее тела подразумевает отцовский пенис, ее фекалии и  ее детей – все, чем она обладает и объекты любви, фантазируемые как содержащиеся в ее теле. Желание откусить соски смещается, как мы знаем, на желание кастрировать отца, откусив его пенис. Оба родителя являются на этом этапе соперниками, оба владеют любимыми объектами; садизм направляется на обоих родителей и соответственно возникает страх возмездия с их стороны. Но, как это обычно бывает у девочек, ненависть к матери более сильная и, соответственно, более сильный страх возмездия с ее стороны. Она накажет соответственно преступлению – разрушит тело девочки, ее красоту, ее детей, ее способность к деторождению, покалечит ее и поглотит, будет мучить ее и убьет. Из этого затруднительного положения у девочки есть только один выход – умиротворить мать и искупить свое преступление. Она должна отступить от соперничества с матерью и, если она может, попытаться вернуть матери то, что она украла. Как мы знаем, она идентифицируется с отцом; и затем она использует мужественность, которую она таким способом обретает, для службы матери. Она становится отцом и занимает его место; так она может заменить его матери. Эта позиция была очень очевидной во многих типичных жизненных ситуациях моих пациентов. Она наслаждалась использованием ее практических способностей помогать или поддерживать слабых и более беспомощных женщин и могла успешно поддерживать такое отношение  до тех пор, пока соперничество не усиливалось. Но эта репарация могла осуществляться только при одном условии: она должна была обеспечивать ей щедрый возврат в форме благодарности и признания. Она считала желаемое признание справедливым в обмен на ее самопожертвование; более бессознательно она претендовала на признание ее верховенства в вопросе обладания пенисом, чтобы его затем давать (возвращать). Если ее главенство не было признанным, соперничество сразу же обострялось; если ей отказывали в благодарности, ее садизм прорывался в полную силу и у нее случались приступы орально-садистической ярости (оставаясь наедине), прямо, как у разгневанного ребенка.

По отношению к отцу негодование возникало в двух случаях: (1) во время первичной сцены он брал у матери молоко и т.д. то есть то, в чем нуждался ребенок; (2) вместо нее, он давал матери пенис или детей. Поэтому все, что у него было или что он взял, должно было быть отобрано девочкой у него; он был кастрирован и низведен до ничто, как и мать. Страх перед ним, однако, не такой сильный, как перед матерью, остался; частично также потому, что от него ожидалась месть за смерть и разрушение матери. Поэтому его также следовало умиротворить. Это происходило путем маскировки в женское обличье, показывая ему тем самым ее любовь и виновность по отношению к нему. Важно то, что эта маска женщины, заметная для других женщин, была успешна с мужчинами и служила своей цели. Это привлекло многих мужчин, которые оказали ей свою благосклонность. При более детальном изучении оказалось, что они относились к тому типу мужчин, которые сами испытывали страх перед женщинами. Они предпочитали женщину, которая сама имела мужские атрибуты.

В первичной сцене талисманом, которым обладают оба родителя и которого нет у девочки, является отцовский пенис; отсюда ее ярость, но также ее ужас и беспомощность. Лишая отца пениса и присваивая его себе,  она обладает талисманом – невидимым мечом, органом садизма; он становится слабым и беспомощным (ее нежный муж), но она все еще защищается от нападения, надевая перед ним маску женского подчинения, выполняя под этой ширмой многие мужские функции – “для него” (ее практические навыки и руководство). И похожим образом с матерью: украв у нее пенис, разрушив и низвергнув ее, она празднует над ней победу, но снова тайно. Внешне она признает и восторгается добродетелями “женственных” женщин.  Но задача защитить себя от женского возмездия сложнее, чем с  в случае с мужчинами; ее усилия умиротворить и восстановить посредством возмещения ущерба и использования пениса на службе матери, никогда не бывают достаточными. Этот механизм гибнул от непосильной работы, как и временами она сама.

Таким образом оказалось, что эта женщина оберегала себя от невыносимой тревоги, как результата ее садистической ярости, направленной на обоих родителей, путем создания в ее фантазии ситуации, в которой она главенствовала и ей не мог быть причинен никакой вред. Сущностью фантазии было ее превосходство над родительскими объектами; посредством этого ее садизм был удовлетворен и она праздновала победу над ними. Посредством этого самого главенствующего положения она предотвращала их месть; средства, которыми она для этого пользовалась, были образование реакций и маскировка ее враждебности. Так она могла удовлетворить импульсы Оно, ее нарциссического Я и ее Сверх-Я одновременно. Фантазия была основной пружиной всей ее жизни и характера. Но под всеми масками ее слабым местом был мегаломанический характер потребности в  превосходстве. Когда оно серьезно нарушалось во время анализа, она проваливалась в бездну тревоги, ненависти и крайней депрессии; а до анализа  – в болезнь.

Я хотела бы сказать несколько слов о том типе гомосексуальных женщин, выделенном Эрнстом Джонсом, чьей целью является получить “признание” их маскулинности  среди мужчин. Возникает вопрос, связана ли потребность в признании этого типа женщин с механизмом то же потребности, работающей иначе (признание оказанных услуг) в случае, который я описала. В моем случае не было открытого требования в признании обладания пенисом. Возникала потребность в формировании реакций, несмотря на то, что только обладание пенисом делало их возможными. По этой причине косвенно это было требование признания обладания пенисом. Эта косвенность была обусловлена опасением, как бы ее обладание пенисом не было распознанным или, иными словами, раскрытым. Можно увидеть, что, тревожась меньше, моя пациентка также потребовала бы открыто признания мужчинами того факта, что она обладает пенисом, и оставаясь одна, она сильно обижалась на отсутствие такого признания, как в случаях, описанных Эрнстом Джонсом. Понятно, что в его случаях первичный садизм достигал большего удовлетворения; отец был кастрирован и более того должен был признать свое поражение. Но как тогда эти женщины избегали тревоги? По отношению к матери это происходило посредством отрицания ее существования. Если судить по признакам в анализах, которые я проводила. Я пришла к выводу, что (1) , как предполагает Эрнст Джонс, само собой это требование представляет не более чем смещение первоначального садистического требования того, чтобы права на желаемый объект, сосок, молоко, пенис, должны быть незамедлительно переуступлены; (2) необходимость признания является  в значительной степени потребностью в оправдании. Теперь мать предается забвению: с ней невозможны никакие отношения. Ее существование оказывается отрицаемым, хотя на самом деле оно только внушает слишком много ужаса. Таким образом, вина, вызванная триумфом над обоими родителями может быть успокоена только отцом; если он одобрит ее обладание пенисом, признав это, тогда она в безопасности. Давая это признание, он дает ей пенис и наделяет ее пенисом вместо матери; тогда у нее он есть, она может его иметь и все отлично. “Признание” это всегда часть утешения, одобрения, любви: более того, это снова наделяет ее позицией верховенства. Мужчина признал поражение. Соответственно по своему содержанию такие фантазийные отношения женщины с отцом похожи на эдиповы отношения, разница заключается в том, что они остаются основаны на садизме. Она несомненно убила мать, но таким образом она осталась исключена из опыта наслаждения тем, что имела мать, и то, что она получает от отца, она должна в большей мере с трудом добывать и вымогать.

Эти выводы заставляют задаться еще одним вопросом: что является сущностью развитой женственности в полной мере? Что является das ewig Weibliche (извечно женским)? Концепция женственности как маска, за которой мужчины предполагают некую скрытую опасность, немного проливает свет на эту тайну. Развитая в полной мере женственность основывается (закладывается), как считают Хэлен Дойч и Эрнст Джонс, на орально-сосательной фазе. Исключительное (не имеющее себе равных), первоочередное наслаждение  – это наслаждение от получения пениса (соска, молока), семени, ребенка от отца. В остальном это зависит от формирований реакции. Принятие “кастрации”, подчинение, признание мужчин берет свое начало частично в завышенной оценке на орально-сосательной фазе, но в основном в отказе (или меньшей интенсивности) от садистических кастрационных желаний поздней орально-кусательной фазы. “Я не должен брать, я не должен даже просить. Это должно быть мне дано.” Способность к самопожертвованию, привязанность, отречение выражают попытки восстановить и возместить то, что было отнято, идет ли речь о материнской или же об отцовской фигуре.  Это то, что Радо назвал “нарциссической защитой” высшего порядка.

            Становится понятно, как достижение гетеросексуальности совпадает с достижением генитальности. И, опять же, мы видим то, на что впервые указал Абрахам,  что генитальность подразумевает достижение пост-амбивалентной стадии. И “нормальная” женщина и гомосексуальная желают отцовский пенис и бунтуют против фрустрации (кастрации); но одно из отличий между ними лежит в области уровня садизма и силы его использования, а также возникающей из-за этого тревоги у женщин этих типов