Статья. (dreamwork)Брюс Финк. Лакановский Подход к Диагнозу / Невроз

источник

Фантазм предоставляет типичное для желания удовольствие.

Лакан, Ecrits, 773

Мы можем предложить различные определения невроза. В отличии от психоза он предполагает утверждение отцовской функции, усвоение принципиальной структуры языка, примат сомнения над уверенностью, обдуманное сдерживание влечений вместо их несдержанного отыгрывания ¹, склонность находить большее удовлетворение в фантазии, чем в непосредственном сексуальном контакте, противоположный форклюзии механизм вытеснения, возвращение вытесненного изнутри в форме оговорок, неверных действия и симптомов, — и это список можно продолжать и продолжать. В отличии от перверсии в случае невроза генитальная зона доминирует над остальными эрогенными зонами, как и некоторая неуверенность в отношении того, что приводит к возбуждению, а также отказ быть причиной jouissance Другого, и тд.

Вытеснение

В первую очередь о бессознательном можно сказать то… что о нём говорил Фрейд: оно состоит из мыслей.

Лакан, Scilicet 1 (1968): 35

В этом суть вытеснения. Аффект не подавляется — он смещается, становится неузнаваем.

Лакан, Семинар XVII, стр. 180

Фундаментальным механизмом в неврозе является вытеснение. Именно вытеснением и объясняется тот факт, что, в то время как психотик без излишней сложности может выдать все свои “грязные секреты”, транслируя все те непристойные чувства и поступки, разглашать которые другим было бы стыдно, невротик скрывает их от других глаз, от других и от себя. Лакан описывая ситуацию психотика говорит, что его/её бессознательное лежит на поверхности (à ciel ouvert). ² Действительно, в некотором смысле, в психозе нет бессознательного, поскольку бессознательное появляется в следствии вытеснения. ³

Вытеснение, каким бы образом мы не описывали его движущую силу (влиянием эго или супер-эго, выражающимся в забывании тех мыслей или желаний, которые не соответствовали представлениям о себе или же моральным принципам; или же притяжением к “ядру” первовытесненного материла, связанным с ним элементам; или обоими способами), ведёт, согласно Фрейду, к отдельной записи или регистрации ощущения или мысли, которая однажды возникла или промелькнула в голове. То есть оно не подразумевает полного и окончательного уничтожения восприятия или мысли, что мы можем подразумевать под форклюзией. Как Фрейд писал в своей статье “Отрицание”, что вытеснение не может произойти, если та реальность, о которой идёт речь (например, переживание некой сцены), ранее не была каким-то образом подтверждена на каком-то уровне психики, или если на неё не полагались. ⁴ В психозе эта реальность навсегда остаётся непризнанной или не подтвержденной, она форклюзируется, отвергается, отбрасывается. В неврозе же эта реальность уже подтверждена в каком-то наиболее базовом смысле, но оттеснена из сознания.

Подобно тому, как Фрейд уподобляет манифестируемое и латентное содержания сновидений двум различным языкам (SE IV, 277), так и Лакан приходит к мысли о том, что бессознательное — это язык (Семинар III, стр. 20), своего рода некий иностранный язык, который мы не можем непосредственно прочесть. Следуя наиболее строгим формулировкам статьи Фрейда “Вытеснение” (которые много раз повторяются и в других его работах), Лакан утверждает, что вытесненное — это не ощущение, и не аффект, но связанные с ощущениями мысли, мысли, к которым аффект и прикреплён. Другими словами, бессознательное состоит из мыслей, а мысли не могут быть сформулированы или же выражены иным образом, кроме как в словах, то есть с помощью означающих. Как правило, аффект и мысль вначале связаны или же сцеплены, но при вытеснении они обычно отделяются друг от друга, и уже мысль может быть помещена в бессознательное.

Именно поэтому врачи часто сталкиваются с пациентами, которые говорят о своём унынии, депрессии, тревоге, грусти или же захваченности виной, но не знают почему это так. Или же те причины, которыми они объясняют своё состояние, выглядят не соразмерными тому аффекту, который их настиг. Аффект, связанная с которым мысль была вытеснена, обычно остаётся, и переживающие его люди пытаются найти ему некое ситуативное объяснение, пытаются понять его тем или иным образом. ⁵ “Забывание” мысли, которому сопутствует наличие аффекта, особенно распространено в истерии.

В случае же невроза навязчивости обычно наблюдается другая картина: мысль (например, некое воспоминание из детства) вполне доступна сознанию, но при этом ей не сопутствует никакого аффекта. Одержимый неврозом навязчивости вспоминает события, но не свои реакции или же эмоции по их поводу. В таких случаях вытеснение фактически разрушает связь между мыслью и связанным с ней аффектом, и аналитику необходимо полагаться на перенос диссоциированного аффекта его пациента в здесь и сейчас аналитических отношений. Это происходит не посредством указаний или же обвинений, но благодаря умению аналитика как можно дольше оставаться пустым экраном, и принимать как позитивные проекции, так и негативные.

Примером этому может быть работа Фрейда с Человеком-Крысой, в которой Фрейд очень рано заметил, что, будучи ребёнком, его анализант питал ненависть в отношении своего отца, но никакого соответствующего аффекта его детские воспоминания не выявляли. Фрейд, воплощая собой “Человека без свойств”, позволил его анализанту воспроизвести эти чувства в аналитическом окружении, и осыпать оскорблениями Фрейда, выступавшему в данном случае крайне терпеливой фигурой, замещающей отца Человека-Крысы. Благодаря замещению (отца на аналитика) аффект смог выйти из тени.

Возвращение вытесненного

После вытеснения мысль не перестаёт бездействовать. Она соединяется с другими близкими мыслями и пытается при любой возможности быть выраженной: в сновидениях, оговорках, ошибочных действиях и симптомах. “Вытеснение и возвращение вытесненного — это одно и тоже”, — говорил Лакан ⁶. Другими словами, вытесненная идея — это та же идея, что была замаскированным образом выражена в оговорке, забывании имени, “случайном” разбивании вазы, а также в любой иной форме, которую она может принимать (например, отвращение от материнской заботы указывает на вытеснение ребёнком его желания матери). Действительно, единственным нашим “доказательством” наличия вытеснения является его возвращение, его проявление в виде какого-то нарушения или заминки. Существование симптома (как например, конвульсивного подергивания части лица) для психоанализа является единственным наличным или же необходимым свидетельством вытеснения ⁷: тик может происходить из вытесненных агрессивных мыслей, или же из вытесненного желания видеть больше, — в любом случае некое желание оказывается подавлено или же оттеснено. “Невротический симптом играет роль языка [langue], который позволяет выразить вытесненное” (Семинар III, стр. 83). Симптом — это сообщение Другому.

В случае конверсионного симптома, то есть симптома нашедшего своё выражение в теле (что включает в себя весь спектр от несущественных болей, напряжения в челюсти, покалываний, чувства жжения, головокружений и до мигреней, паралича, слепоты, немоты и глухоты), адаптируемой им средой является тело прописанное языком, тело исписанное означающими. Анна О (которую в действительности звали Берта Паппенгейм и которая была пациенткой Йозефа Брейера [Исследования Истерии]), которая и придумала выражение “лечение разговором”, развила у себя паралич правой руки, той руки, которой как она считала (в “грёзах наяву”) она не смогла отогнать змею от её отца. Другими словами, её физический, телесный симптом “говорил” о её отношениях с отцом, и о возможном желании его смерти, в котором она не могла признаться себе. Также она развила другой симптом, который полностью игнорировал все медицинские представления о нервных путях в теле, который состоял в том, что она чувствовала резкую боль в небольшом участке её бедра, том же участке, на который её отец клал свои ноги, когда она занималась его проблемами со стопой.

Широко распространено представление о том, что для навязчивости характерно, что вытесненное возвращается в разум, тогда как в случае истерии оно возвращается в теле. И хотя верно то, что одержимый неврозом навязчивости страдает, по-видимому, от беспокоящих его мыслей (которые, на первый взгляд, бессмысленны, компульсивны и даже преследуют его), а истеричка — от физических недомоганий, этот критерий не является безусловным и надёжным для различения навязчивости и истерии. Одержимые неврозом навязчивости, похоже, всё больше поддаются физическому “вызванному стрессом” недомоганию (эта характеристика “вызванное стрессом” не значит ничего, и является дежурным словом в современной медицине для психосоматики), и их выбор в отношении задействованной части тела оказывается еще более говорящим, чем это могло бы быть в случае истерии.

В вопросе различения истерии и навязчивости, в конечном итоге, играют роль не различные места возвращения вытесненного, поскольку что мысли, что тело — и там, и там преобладает язык, и потому оба эти места являются “местом Другого” ⁸. Преобладание конверсионных симптомов в клинической картине пациента могут намекать об истерическом диагнозе, но, при этом, всё равно необходимо смотреть дальше, поскольку такие специфические особенности как конверсия редко оказываются определяющими. Конверсия, подобно мазохистическим тенденциям, может быть обнаружена в ряде различных клинических категорий.

Позиции лакановского субъекта

Различные “клинические структуры” (то есть различные диагностические категории) в рамках более широкой структурной категории невроза (все они определяются механизмом вытеснения) соответствуют, согласно Лакану, различным позициям субъекта, а не различным симптомам. Американские психиатры, психоаналитики и психологи, похоже, стремятся выделить в рамках невроза (если они и выделяют более общую категорию невроза) всё больше и больше классификаций и диагностических категорий: “депрессивной расстройство”, “биполярное расстройство”, “паническое расстройство”, “гиперактивность”, “гипноидные состояния”, “дистимия”, “полисубстанциональная зависимость”, — но все эти категории являются лишь маркерами определённых симптомов или же групп симптомов, проявляющихся в человеке в данный момент времени. Каждая такая категория соответствует микро-симптому или же мини-паттерну из общей психологической системы человека.

Лакановские структуры являются более фундаментальными, чем эти категории “зависимых личностей”, “интровертов”, “экстравертов”, “женщин, которые слишком много любят”, “мужчин, которые боятся близких отношений” и “созависимых”. Американская психология и психиатрия имеет склонность к тому, чтобы заниматься лишь тем, что непосредственно привлекает их взгляд, отказываясь от представления о “более глубоких” структурах, того представления, с которого и начинается психоаналитическое исследование. И потому они часто поддаются банальной простоте типичной американской научной мысли: разделяй и властвуй, — они делят каждый паттерн на наиболее мелкие изолируемые части, определяют их названия, и пытаются лечить их (по возможности медикаментозно, или же с помощью определённых “терапевтических техник”) как логически отдельные “расстройства”. Действительно, разные категории популярной психологии, в конечном итоге, оказываются не хуже и не лучше категорий, который предлагает “медицинская наука”, поскольку и там, и там применяется синдром-за-синдромом, симптом-за-симптомом подход.

Анорексическая женщина может быть охарактеризована как страдающая от “расстройства пищевого поведения”, но мы и так об этом знаем, как только узнаём, что она — анорексик. Тем не менее, если же у неё будет диагностирована истерическая структура, то мы сможем попробовать расположить роль её “расстройства пищевого поведения” в более широком контексте её психической структуры. И это позволит нам увидеть, например, что ту же роль, что её анорексия играла в её подростковом возрасте, рвота играла в то время, когда она была ребёнком, воровство в магазинах — когда ей было двадцать, и стресс от масштабных торгов — в её поздние годы, когда она была биржевым брокером.

В лакановском психоанализе диагностические под-категории в неврозе также являются структурными категориями. Они не определяются некими определёнными списками симптомов, поскольку одни и те же симптомы могут быть обнаружены в крайне различных типах людей.

Основные диагностические категории и под-категории невроза представлены в следующей схеме:

Вопрос, которым нам следует задаться: Каким образом определяются эти “более глубокие структуры” невроза?

Истерия и навязчивость

В своих ранних работах Фрейд делал несколько попыток определить навязчивость и истерию на основании крайне специфического способа людей реагировать на ранние (первичные) сексуальные переживания: одной из наиболее убедительных его определений было предположение о том, что навязчивость характеризуется реакций вины и антипатии, а истерия — отвращения ⁹. Для аналитиков, которые признают фундаментальную важность сексуальности, в её широком фрейдовом понимании ¹⁰, возможность различения пациентов на основании фундаментального различия в их отношении к сексуальному представляется крайне важным вкладом. Поскольку в действительной клинической практике более поверхностные свидетельства навязчивости и истерии (компульсивные ритуалы, соматические симптомы и т.д.) не всегда очевидно представлены: то, что обычно представляется как истерические черты (например, конверсия или психосоматические проблемы) можно обнаружить, напротив, и у людей, которые страдают от невроза навязчивости, а черты невроза навязчивости можно обнаружить у истериков. И, действительно, в одном супервизируемом мною случае явно анорексические тенденции (которые обычно связываются с истерией) пациентки были вызваны её чувством вины (что обычно связывается с навязчивостью): чем более виновной в отношении матери она себя чувствовала, тем больше в потреблении калорий она себя ограничивала ¹¹.

Если у терапевтов было бы “истинное определение” истерии, то они могли бы, например, видеть за некоторыми компульсивными феноменами в клинической картине их пациентов более фундаментальный механизм, которым действительно регулируется психическая экономика пациента. Что также позволит им не пренебрегать и не упускать “случайные” характеристики других клинических структур, но и располагать себя в переносе в соответствии с базовым психическим механизмом пациента.

В конце 1980-х Фрейд пытался дать единое ясное определение истерии, но он никогда не считал, что  ему это удастся. В своих письмах к Флиссу ¹² он говорил о своём желании написать фундаментальную работу об истерии, которая бы её объясняла, но он так никогда и не написал такую книгу. У нас есть несколько предварительных определений истерии и навязчивости, которые, тем не менее, не всегда являются внутренне согласованными. Они крайне полезны в практике, но всё равно основной вопрос остаётся открытым: Почему существует только два основных невроза, истерия и навязчивость, а не, например, четыре? или шесть? или пять? (В действительности их три, поскольку еще есть фобия) ¹³.

Помимо исторического значения категорий истерии и навязчивости для развития психоанализа, в отсутствии своего рода их полного определения, оказывается сложным сформировать ощущение их значения для тех, кто не работает с этими категориями и не воспринимает клинический опыт в их контексте. Фактически, любая классифицирующая схема с течением времени может приобрести для практикующего некоторую полезность и значение, поскольку он/она начнёт замечать различные характеристики среди пациентов, относящихся к одной категории. Также можно сказать о большей пригодности психоаналитических категорий, о том, что они более полезны, чем остальные, поскольку предоставляют практикующим представления о том, каким образом располагать себя в переносе, что нужно искать, а также о ряде характеристик, которые, вероятно, не будут видны вначале, а скорее будут проявляться с течением терапии. Можно сказать (и я говорю об этом в этой главе), что психоаналитическая классификация выходит за пределы диагностических систем, поскольку они направляют интервенции практикующего в отношении различных пациентов.

Лакан же позволяет нам еще более настойчиво отстаивать психоаналитические категории, поскольку он показывает, что они могут быть определены более основательным, структурным образом. В продолжавшейся всю жизнь его попытке формализовать и развить работу Фрейда, Лакан представил те основания для структурного понимания навязчивости и истерии, предложить которые не удалось Фрейду.

Структурные определения

“Всё для другого”, — говорит одержимый неврозом навязчивости, и именно так он поступает, в этом беспрестанном кружении в вихре уничтожения другого ему так никогда и не удаётся достаточным образом убедиться в существовании другого.

Лакан, Семинар VIII, 241

Для того, чтобы понять проводимое Лаканом радикальное различение истерии и навязчивости, нас следует вернуться к его понятию фундаментального фантазма. В его наиболее базовой форме, фантазм — это отношения между субъектом и объектом ($ ◊ a). Структура фундаментального фантазма в истерии радикально отличается от оной в случае навязчивости. Проще говоря, фантазм одержимого неврозом навязчивости подразумевает отношения с объектом, но он отказывается признать, что этот объект имеет отношение к Другому. И хотя объект, согласно Лакану, всегда возникает как то, что выпадает или же утрачивается после сепарации от Другого (диаграмма 8.1), одержимый отказывается признавать наличие какого-либо родства между объектом и Другим. ¹⁴

Приведём простой фрейдовский и лакановский пример этому: грудь матери является первичным источником удовлетворения ребёнка (это справедливо для тех детей, которых кормят грудью). В диаграмме 8.1 мы может определить ребёнка в том круге, который находится слева, а мать (как Другого, англ. mOther) — в правом круге, а грудь — в пересечении этих двух кругов. Вначале, ребёнок на воспринимает грудь чем-то отдельным от него, но скорее частью или чем-то принадлежащим “ему/ей” (поскольку первоначально у ребёнка нет ощущения “себя”, нет представлений о том, где заканчивается он/она и объект и начинаются другие); его опыт принимает форму континуума, а не отдельных, дискретных сущностей. Как только ребёнок осознает себя отдельным от матери, он/она уже более не может “обладать” грудью также как и ранее, поскольку предоставляемое ею наслаждение относилось к времени предшествующему субъект-другой, субъект-объект разделению ¹⁵. Ребёнок не воспринимал грудь как принадлежащую другому человеку (действительно, он еще не обладает представлениями о принадлежности и обладания), но в течении процесса отлучения от груди (что, грубо говоря, является одной из форм сепарации) она оказывается отобранной у него/неё, утраченной. Сепарация — это скорее не утрата Матери (mOther), а утрата эротического объекта, объекта, который приносил столько удовольствия. ¹⁶ Ребёнок не переживает пассивно эту утрату — он/она пытается как-то исправить или компенсировать эту утрату.

В обсессивном фантазме (я буду говорить об одержимом неврозом навязчивости тут как о нём, поскольку большинство одержимых неврозом навязчивости — мужчины) сепарация преодолевается или же исправляется посредством того, что субъект конституирует себя в отношении к груди, которая выступает причиной его желания; единство или целостность субъекта достигается добавлением объекта. Но он отказывается признавать, что грудь является частью или же происходит от Другого, или же имеет какое-то отношение к той женщине, которая становится его сексуальным партнером.

В диаграмме 8.2 схематически представлено, что одержимый неврозом навязчивости забирает объект себе и отказывается признавать существование Другого, не говоря уже о желании Другого. Потому обсессивный фантазм может быть описан общей формулой фундаментального фантазма ($ ◊ a) при условии, что она понимается как описание того, что одержимый неврозом навязчивости стремится к нейтрализации или уничтожению Другого. ¹⁷

Истерический (и далее я буду говорить о истеричке как о ней, поскольку в большинстве случае истерии мы имеем дело с женщинами) фантазм, напротив, решает вопрос сепарации не конституированием, в отношении к утраченному ею эротическому объекту, но в отношении  объекта, утраченного Другим. Сепарация приводит к тому, что истеричка понимает свою утрату в свете утраты её Матери (mOther), исчезновения объекта, которым она была для её Матери (mOther). Она понимает, что её мать без собственного ребёнка не является целостной как Мать (mOther) и потому конституирует себя объектом, который дополняет её Мать, осуществляя её целостность, единство (становясь объектом, который закупоривает или останавливает желание Матери [mOther]). ¹⁸ Если эти отношения не оказываются триангулированы Именем-Отца, то это может привести к психозу, но в ином случае — истеричка конституирует себя как объект, вызывающий желание Другого, поскольку наличие желания Другого гарантирует её положение как объекта, оно гарантирует некое место для неё в пределах Другого.

Вместо того, чтобы забирать объект, как это происходит в случае невроза навязчивости, истеричка пытается предсказать желание Другого, чтобы стать таким объектом, утрата которого будет пробуждать желание Другого. Она конституирует себя в этом “уравнении” как объект а (смотрите диаграмму 8.3). Фундаментальный фантазм можно рассматривать как реакцию на сепарацию. Мы видим, что обсессивный субъект стремится преодолеть или же обратить эффект сепарации на стороне субъекта, в то время как истерический субъект пытается преодолеть или же обратить эффект сепарации на стороне Другого. ¹⁹

Далее я попытаюсь проиллюстрировать эти наспех обозначенные представления, но также следует отметить, что фундаментальный фантазм в истерии не исчерпывается общей лакановской формулой фантазма ($ ◊ a). В месте слева от ◊ (“месте субъекта”, месте, в котором субъект находится, или же которое указывает на позицию субъекта) истеричка возникает как та, которая идентифицирует себя с объектом — объектом a. И этот объект (на который указывает место справа от ◊), с которым она соотносит себя в своём фундаментальном фантазме, не является тем утраченным объектом, который мы находим в случае навязчивости, но скорее Другой, который испытывает нехватку, которого Лакан описывал как перечеркнутое А (от фр. Autre — Другой), Ⱥ, что свидетельствует о расщеплении или нехватке в Другом. Поскольку другой или же “партнёр” истерички — это не воображаемый другой, ни некто, кого она считает похожим на себя, но также это и не реальный объект, который вызывает её желание (например, голос или взгляд). Но это, скорее, символический Другой или господин — кто-то, мужчина или женщина, кто наделён знанием. И потому фундаментальный фантазм истерички можно записать следующим образом: a ◊ Ⱥ. ²⁰

Можно много говорить об этих формулах, так что они постепенно приобретут некоторое значение для читателя. Наиболее важная мысль, о которой стоит помнить, если обратиться к этим острым (и сложным) лакановским понятиям (субъект, объект, Другой), состоит в том, что истерия и навязчивость могут быть определены как радикально различные позиции субъекта, подразумевающие противоположные отношения к Другому и объекту.

Так следует отметить, что эти предложенные мною для истерии и навязчивости формулы (или “матемы”, как их называл Лакан) ²¹, не являются именно теми, которые в различные периоды своей работы предлагал Лакан. Формулы Лакана ведут своё начало от 1960-61 годов ²², но позже в 1970-х они были заменены. И поскольку историческое описание развития концепций у Лакана не является моей задачей в этой работе (а обзор того, что мне кажется наиболее ценным для терапевта), я преднамеренно опускаю множество возможных уровней комментариев о матемах Лакана. Я так поступаю, не потому что они не интересны, но потому что они бы сильно усложнили моё изложение. ²³

Также следует сказать, что представленные здесь структуры не являются некими наносными “паттернами”, которые можно заметить при случайном наблюдении (хотя порой они действительно могут быть крайне заметны), или же которые будут проговариваться в первых же сессиях. Опытный аналитик может заметить характерные знаки той или иной структуры спустя небольшой период времени, но для того, чтобы прийти к надежному диагнозу, обычно требуется множество сессий.

Бытие в мысли (навязчивость) и бытие причиной (истерия)

Фундаментальным вопросом в неврозе Лакан считал вопрос бытия: “Кто я?”. Как я ранее говорил (в главе 5 этой книги) этот вопрос, прежде всего, отображает размышления ребёнка о желании родителей (Других): “Почему они родили меня? Чего они от меня ожидают?”. Эти вопросы связаны с тем местом, которое ребёнок занимает в желании его родителей. Когда ребёнок прямо спрашивает об этом родителей, их ответы обычно далеко не удовлетворительны (“Мама и Папа любили друг друга, и потом появился ты…”) и ребёнку остаётся самому размышлять о том, почему и для чего он существует, на основании несоответствий в дискурсах и поступках родителей. Ответ он находит в фундаментальном фантазме.

Обсессивный невротик и истеричка по-разному осмысляют вопрос их бытия, поскольку в навязчивости и истерии он модулируется различным образом. Главным вопросом о бытии для истерички является вопрос: “Мужчина я или женщина?”, — тогда как как для одержимого это вопрос: “Жив я или мёртв?”. Обсессивный невротик убеждён в своём существовании только когда он сознательно мыслит. ²⁴ Как только он улетает в фантазии или предаётся мечтам, или же перестаёт думать, например, во время оргазма, он лишается уверенности в своем существовании. Его попытки вернуться или же продолжить быть связаны с сознательным, мыслящим субъектом (эго), а не с расщепленным субъектом, который не знает своих желаний и мыслей. Одержимый обсессивным неврозом считает себя хозяином собственной судьбы.

Обсессивный, как сознательный мыслитель, умышленно игнорирует бессознательное — этот чужой дискурс внутри нас, который мы не контролируем и который мы не можем контролировать, который пользуясь двусмысленностью и множественностью значений слов нашего родного языка придаёт сказанному нами противоположный от задуманного смысл, и приводит наши поступки к противоположному от запланированного результату. ²⁵ Одержимый неврозом навязчивости не может смириться с тем, что он также является и рупором чужого голоса, и он старается как можно сильнее сдерживать его, или же удерживать достаточно далеко, чтоб он не был услышан. Он поступает так, как если бы этого чужого голоса не существовало, несмотря на все доказательства этому. В аудитории обсессивный невротик — это тот, кто вначале отказывается признать идею бессознательного, утверждая, что оговорки лишены смысла, что он осознаёт все свои мысли, и что ему не нужна ничья помощь, чтобы осознать их. Если же он решает изменить свою позицию в отношении этого вопроса, то он делает это неохотно, и только если он видит возможность остаться в перспективе психоаналитической теории.

Таким образом, одержимый обсессивным неврозом считает себя целостным субъектом (что находит своё выражение в не перечеркнутой букве S), а не кем-то таким, кто часто сомневается в своих словах или желаниях, другими словами, он не считает себя кем-то, испытывающим нехватку. Он упорно отстаивает свою независимость от Другого, пытаясь поддерживать фантазматические отношения с независимой ни от кого причиной желания, в этом контексте и следует рассматривать его склонность к мастурбации, в которой не участвует никто другой. Обсессивный невротик целостен в себе. И в этом смысле он может убрать черту, перечеркивающую субъекта в формуле фантазма: S ◊ a. Также учитывая упомянутое его предпочтение, то, участвуя в сексуальных отношениях с другими, он сводит их к “контейнерам” или “носителям” объекта а: все его партнёры взаимозаменяемы — каждый может быть заменён другим. ²⁶ Он стремится упразднить любого действительного партнёра, убеждаясь в том, что он или она не является избранной причиной его сексуального возбуждения. Вместо этого он в своём уме превращает партнёра в материнскую фигуру, предоставляющую материнскую любовь и являющуюся подходящим объектом сыновней любви. Фрейд говорил об этом как о “унижении любовной жизни” (Очерки по теории сексуальности), при котором обсессивный невротик создаёт два типа женщин: Богоматерь, которую можно любить и которой можно поклоняться, и проститутку, которая воплощает в себе объект а, и которая не может быть преобразована в материнский объект любви. ²⁷

Истеричка, напротив, выделяет партнёра или Другого и превращает себя в объект желания Другого, чтобы управлять им. В истерическом фантазме, желающим субъектом является Другой, который обычно является тем партнёром (любовником или супругом), который желает тогда и как истеричка, как объект, считает нужным. И, действительно, истеричка дирижирует всем таким образом, чтобы убедиться в том, что желание Другого остается неудовлетворимым, навсегда закрепляя за ней роль объекта. Желающий Другой оказывается никем иным как марионеткой: именно желание Другого остаётся неудовлетворимым, позволяя истеричке занимать роль желанного объекта, нехватки желания. Далее мы увидим, что истеричка характеризуется более известным определением “желания неудовлетворимого желания”. Лакан идёт дальше и в Семинаре VIII утверждает, что для истерии характерно неудовлетворимое желание (Seminar VIII, p. 425).

Неудовлетворимое желание (истерия) и невозможное желание (навязчивость)

Вопрос [желания], по сути, обеспечивается невозможностями.

Лакан, Ecrits, 852 (On Freud’s ‘Trieb’ and Psychoanalyst’s Desire)

В строгом отличии от истерички, одержимый неврозом навязчивости характеризуется невозможным желанием (Seminar VIII, 425). Воспользуемся прекрасной иллюстрацией этого из работы Колет Соллер. ²⁸ Мужчина, одержимый неврозом навязчивости, встречает крайне привлекательную для него женщину, соблазняет её и регулярно занимается с ней любовью. Он видит в ней провоцирующий его желание объект. Но при этом, он никак не может перестать планировать время их занятий любовью и просить другую женщину в это же время позвонить ему. Он не просто оставляет телефон звенеть, или же останавливается и отвечает на звонок, но, наоборот, он отвечает на звонок и общается по нему, продолжая заниматься любовью. Его партнерша оказывается упраздненной, нейтрализованной, и, поэтому, ему не нужно каким бы то ни было образом считаться со своей зависимостью от её желания, от её желания его. ²⁹ Оргазм обычно приводит, по крайней мере, к мгновенному прерыванию мыслей, ³⁰ но поскольку одержимый неврозом навязчивости продолжает говорить по телефону с другой женщиной, он никогда не позволяет себе исчезнуть как сознательному, мыслящему субъекту, даже на секунду.

Лишь немногим одержимым обсессивным неврозом удаётся поддерживать деятельность мысли в столь крайней степени, но это упразднение или же нейтрализация Другого (в примере выше, женщины как Другого) в неврозе навязчивости встречается повсеместно, что, как мы увидим позже в обсуждении одного случая невроза навязчивости, достаточно заметно в конкретных действиях в отношении женщины, но не в его сознательных представлениях о его отношениях с ней. Во время занятий любовью мужчина с неврозом навязчивости склонен фантазировать о том, что он сейчас занимается любовью с другой женщиной, упраздняя, таким образом, важность того человека, с которым он сейчас вместе. ³¹ В неврозе навязчивости желание становится невозможным, поскольку, чем ближе обсессивный невротик оказывается к осознанию собственного желания (например, заняться сексом с кем-то), тем больше Другой превосходит его, затмевает его как субъекта. Присутствие Другого угрожает одержимому тем, что Лакан называл “афаназисом”, его исчезновением как субъекта. ³² Для того, чтобы избежать этого присутствия крайне типичной стратегии одержимого неврозом навязчивости является влюбленность в кого-то, кто полностью и совершенно недоступен, или же, как вариант, установить столь высокие стандарты для потенциального любовника, которым никто не сможет соответствовать.

В истерическом фантазме желает именно Другой (Ⱥ), который обычно является её партнером (например, мужем или бойфрендом в случае гетеросексуальной пары), и потому, на первый взгляд, всё выглядит так, будто бы истеричка не занимает позицию желания, а является объектом желания мужчины. И, действительно, некоторые феминистки утверждают, что в психоанализе, как и в обществе в целом, для женщин как желающих субъектов нет места — он их объективирует. Но то, что приводит Лакан — это описание, а не предписание: его первое утверждение состоит в том, что клинический опыт учит нас тому, что истерички усваивают определенную позицию как объектов. Поступают они так вследствие определенного положения женщин в обществе или нет — это спорный вопрос, поскольку Лакан не ставит своей целью осудить или же подтвердить что-то. Лакан просто говорит о том, что практикующие аналитики изо дня в день видят в анализе. Он точно не утверждает, что навязчивость лучше истерии (и, если уж на то пошло, он скорее говорил об обратном!). Как я обычно везде утверждаю, по моему мнению позиция Лакана в отношении ассоциирования себя с объектом у женщин достаточно основательна, поскольку она включает в себя саму суть символического порядка (означающих, языка) и его материального посредника. ³³

Важно указать на то, что истерическая позиция объекта является лишь одной стороной этой истории, поскольку истеричка также идентифицируется со своим партнёром мужчиной, и желает как если бы была им. Другими словами, она желает как если бы была на его месте, как если бы была мужчиной. Когда Лакан говорит о том, что “человеческое желание — это желание Другого”, то одной из подразумеваемых им мыслей является то, что мы усваиваем желание Другого как своё собственное: мы желаем как если бы мы были кем-то другим. Истеричка желает как если бы она была Другим (в данном случае, её партнёром мужчиной).

Чтобы проиллюстрировать это обратимся к случаю жены мясника, который был описан Фрейдом в “Толковании сновидений”, и который служил примером в статье Лакана “Направление лечения”. ³⁴ Пациентка Фрейда (которую он показательно называет только как “жена мясника”) замечает, что её муж, который сильно влюблён в неё и который, похоже, полностью удовлетворён их отношениями, тем не менее как-то интересуется какой-то женщиной, которая не является его типом (она была худощавой, а его обычно привлекают пышные женщины, какой и была его жена). В своём сновидении, которое она рассказывает Фрейду (чтобы опровергнуть его теорию о том, что каждое сновидение служит исполнению желания), она идентифицируется, то есть буквально помещает себя на место этой худощавой женщины, которую желает её муж. Другими словами, она обнаруживает неожиданное желание ее мужа, и пытается (посредством идентификации) стать его объектом. Это возвращает ей ощущение существования, бытия кем-то, собственно объектом нехватки Другого, объектом необходимым для восполнения Другого.

Но тут, всё же, обнаруживается еще один аспект: идентифицируясь со своим мужем она желает свою подругу. Из-за того, что “человеческое желание — это желание Другого”, её желание становится идентично его желанию: она желает также как и он, и именно то, что желает он. Его желание указывает путь для её желания. Эта “другая женщина”, о которой часто упоминают в обсуждениях истерии, является желанной Другим женщиной, что связано с теми сложными “любовными треугольниками” (Диаграмма 8.4), в фокусе которых находится мужчина и которые создаются или используются истеричкой. Истерическая позиция как желающего субъекта зависит от желания Другого, другими словами, она подразумевает обходной путь через мужчину. ³⁵ И, в таком случае, она желает подобно мужчине.

Лакан описывал истерию формулой “L’hystérique fait l’homme” (Семинар XVI, лекция 18 июня 1969 года), что можно понять двояко: истеричка создаёт мужчину, истеричка играет роль мужчины. Она создаёт его таким, каким он является, выявляя его нехватку/желание, и, в то же самое время, она занимает его место или же играет его роль вместо него. ³⁶ На примере жены мясника мы видим, что она идентифицируется с обоими: со своей подругой, как загадочным объектом желания её мужа, и со своим мужем, на уровне его желания её подруги. Следствием этого и является значимость истерического вопроса: “Мужчина я или женщина?”. Каким образом истеричка может расположить свою сексуальность, если она идентифицирует себя одновременно с обоими позициями (с загадочным объектом желания и c желанностью, которая представляется загадочной ввиду явственной удовлетворенности её мужа)?

Я не хочу сказать, что одержимый неврозом навязчивости не задаётся вопросами о своей сексуальности, ведь еще Фрейд в его “Введении в психоанализ” говорил о том, что каждый невротик обладает гомосексуальными тенденциями, а в “Я и Оно” он говорил о том, что ребёнок идентифицируется, в определенной степени, с каждым из родителей (конечно же, если они оба наличествуют). Другими словами, “Мужчина я или женщина?” — это вопрос всех невротиков. Но наиболее важным или острым он оказывается для истерички, в то время как для обсессивного более тревожащим или назойливым является вопрос: “Жив я или мертв?”.

И так, давайте вернёмся к случаю жены мясника. Из размышлений Фрейда мы знаем, что она старается поддерживать некоторое её желание неудовлетворимым: действительно, она прямо говорит Фрейду, что очень любит икру, но запрещает мужу покупать ей икру и “дразнит” мужа этим. Другими словами, она находит некоторое удовольствие в том, чтобы мочь её хотеть, и в том, чтобы запрещать её себе. (Наслаждение обретаемое в само-воспрещении занимает значительное место в истерии, и его никогда не стоит недооценивать, особенно учитывая его роль в анорексии) ³⁷. Она отлично понимает, что у неё есть желание (то есть это не бессознательное желание) неудовлетворимого желания. Лакан называет его (предсознательное) желание неудовлетворимого желания.

Одновременно с этим для того, чтобы поддерживать свою позицию в отношении желания её мужа, жене мясника необходимо поддерживать его желание, продолжать его дразнить и возбуждать, не позволять слишком сильное удовлетворение, поскольку удовлетворение уничтожает желание. Лакан писал: “Желание у него [человека, который воплощает в себе Другого для невротика] поддерживается лишь неудовлетворенностью, которую привносит он [истерик] сам, скрываясь от себя в обличии объекта” (Ecrits, 824/321 / Ниспровержение субъекта и диалектика желания). Обратите внимание на её жест в отношении икры: ввиду её слов мужу о том, что она с удовольствием ела бы один бутерброд с икрой в день, она вызвала в нём желание купить нужную ей икру. Но позже она говорит ему, что не хочет, чтобы он тратил столько денег на неё (“она недовольно растратами”). Вначале она вызывает в нём желание (желание-купить), но потом требует, чтобы он не удовлетворял это желание! И, действительно, она дразнит его этим  каждый день, напоминая ему об этом желании-купить, о нехватке, которую она проложила в нём.

Жена мясника обнаруживает желание другой женщины в её столь крайне-удовлетворенном муже, желание её подруги, но, в то же время, она способна создать его, если она чувствует необходимость в этом. Даже когда её муж кажется полностью удовлетворён, истеричка находит способ провоцировать в нем желание чего-то еще, и даже желание кого-то другого. В случае жены мясника эта другая женщина уже, скажем так, под рукой, но в других случаях истеричка тем не менее похоже умышленно (хотя и не преднамеренно) находит другую женщину, вместе с которой она сможет заманить или вовлечь её партнёра в треугольный кругооборот желания. ³⁸

Отношение невротика к jouissance Другого

Дирижируя этим кругооборотом истеричка становится господином желания Другого (причиной его желания) и, в то же время, она избегает положения того, с кем это желание удовлетворяется. Она поддерживает его желание неудовлетворимым для того, чтобы избежать становления объектом его jouissance. Для Лакана, как и для Фрейда, истеричка является той, для которой неприятно сексуальное наслаждение Другого, которая не хочет становиться тем объектом, от которого Другой получает огромное удовольствие. Она отказывается быть причиной его jouissance. ³⁹ Это не означает того, что она будет отказываться от участия в любой сексуальной активности с мужчиной (хотя порой и это имеет место), в таких ситуациях она, скорее, склонна представлять, что в постели с мужчиной находится какая-то другая женщина, что она — это какая-то другая женщина, или что она находится в каком-то другом месте, или что это какой-то другой мужчина. В уме она видит не себя причиной его jouissance, а кого-то другого, поскольку хотя бы мысленно она не находится тут.

Теперь представьте себе, если не возражаете, истеричку и обсессивного невротика вместе в одной постели: он отказывается исчезнуть как мыслящий субъект при столкновении с женщиной, которая воплощает для него Другого, и думает о некой другой женщине или даже общается с этой другой женщиной во время секса (он сводит Другого до объекта а, который он в ней видит и желает от неё). ⁴⁰ Истеричка отказывается быть причиной сексуального удовлетворения её партнёра-мужчины, предпочитая оставлять его желание неудовлетворенным, воображая вместо себя другую женщину с ним в постели. Этот пример может прослужить отличной иллюстрацией часто упоминаемых слов Лакана о том, что сексуальных отношений не существует. Обсессивный невротик устанавливает связь с объектом а, упраздняя действительную женщину, в то время как истеричка поддерживает своё желание живым, представляя во время секса себя где-то в другом месте. Это уж точно не “отношения”, которые обычно подразумеваются этим понятием! ⁴¹

Различие между желанием и jouissance тут играет крайне важную роль. Мы уже видели, что истеричке часто необходим треугольник, включающий мужчину, для того, чтобы поддерживать её желание живым, и что она предпочитает исключать сексуальное удовлетворение из этого кругооборота, но, тем не менее, она может находить сильное сексуальное удовлетворение с женщинами (которые, по словам Лакана, являются Другим полом как для мужчин, так и для женщин), в мастурбации, еде, наркотиках, алкоголе и пр. Неспособность истерички обрести сексуальное удовлетворение в одних и тех же отношениях может иметь не случайные, но структурные основания, аналитик никоим образом не должен считать своей целью привести анализантку к той точке, в которой отношения и сексуальное удовлетворение сойдутся вместе. ⁴²

Лакан часто критически отзывался об американском психоанализе в отношении его веры в то, что анализ может и должен направлять пациентов к “нормальному гетеросексуальному генитальному” наслаждению ⁴³, а также осуществлять слияние объекта любви и сексуального объекта. Он порицал их в том, что они считали, что невроз пациента происходит именно из-за невозможности обрести любовь и сексуальное возбуждение в одном и том же партнёре. Лакан, напротив, говорил о том, что любовь, желание и jouissance — это три структурно различных уровня, и что (поскольку аналитик направляет лечение к большему эросу анализанта, а не в к тому, что он или она считает для анализанта лучшим [Seminar VIII, 18]) проблема стоит не в невозможности анализанту найти любовь, желание и сексуальное возбуждение в одном и том же месте, но скорее в факте того, что анализант отказывается от поисков желания и сексуального возбуждения, скажем, ради идеала, например, “совершенной любви”.

Невротики обычно столь обеспокоены тем, что их окружающие считают “нормальным”, что, например, одержимые обсессивным неврозом могут стараться выкидывать из головы любые фантазии, в которых нет их жён, и потом удивляются увядшему или умершему либидо; истеричка же может пожертвовать своим удовлетворением, обретенном при некоторых обстоятельствах с женщинами, поскольку оно не соответствует её представлениям о любовных отношениях с мужчиной, и будет удивляться почему её жизнь столь пуста и ограничена. Аналитику не следует усваивать некоторые предопределённые принципы о том, гчто хорошо или что плохо для анализанта, но лишь способствовать диалектизации желания анализанта и сепарации анализанта от желания Другого.

Возвращаясь к отношению истерички к jouissance (факту отказа истерички быть причиной jouissance Другого) нам стоит также сказать, что это справедливо и в отношении обсессивного невротика. Его сексуальность, по сути, мастурбационна, поскольку Другой упраздняется, и потому, подобно истерической, его стратегию можно описать фразой: “Никакого наслаждения для Другого!”. В то время как перверт, согласно Лакану, посвящает себя (по крайней мере, в своём фантазме) бытию объектом наслаждения Другого, лозунг невротика же: “Другой никогда не насладиться мной!”. ⁴⁴ И, таким образом, невроз можно рассматривать как стратегию в отношении jouissance, и, главным образом, jouissance Другого. ⁴⁵ И истерия, и обсессивный невротик отказываются быть объектом jouissance Другого.

Тем не менее, Лакан иронически замечает, что фундаментальный фантазм невротика “берёт на себя трансцендентальную функцию по обеспечиванию наслаждения Другого”. ⁴⁶ Субъект может занимать позицию отказа, но фундаментальный фантазм всё равно формируется как ответ Другому, “в Законе мне эту цепь [фундаментальный фантазм можно охарактеризовать как цепь или узы] передающего”, то есть как ответ символическому отцу или супер-эго. Мы желаем согласно закону, поскольку именно запрет эротизирует и ведёт к конструированию фантазма. Но в самом фантазме есть черта, проход за которую превращает его в кошмар. Мы знакомы с этой чертой по своим сновидениям, в которых мы занимаемся чем-то, что приносит нам наибольшее удовольствие, и в которых то, что мы больше всего желаем, неожиданно превращается в нечто иное, нечто совершенно кошмарное. Чистота желания оборачивается каким-то непристойным jouissance.

Я не могу тут заняться представленной тут сложной диалектикой, но это связано с тезисом Лакана (представленном, например, в “Кант и Сад”) о том, что строгость супер-эго (будучи часто редуцированной до внутреннего голоса совести) в действительности является инструментом jouissance: голоса супер-эго могут командовать страдающему от невроза навязчивости совершать определённые поступки, о которых странным образом волнительно даже думать. Действительно, Лакан говорил о том, что императив супер-эго это собственно: “Jouis!”, — адресованная к субъекту команда наслаждаться, обретать удовлетворение. Например, в случае Человека-Крысы фактически каждая услышанная и пересказанная им Фрейду команда представляла из себя требование сделать то, что он, на каком-то уровне, действительно хотел сделать: быть злопамятным, агрессивным и т.д. Супер-эго требует от нас удовлетворения собственных влечений, странным (и, конечно, до некоторой степени неинтуитивным) образом приказывая нам удовлетворить того садистического Другого, который находится внутри нас, наше супер-эго. Очевидно, что таким образом мы одновременно в некоторым смысле приносим удовлетворение и для “самих себя”, но мы находим это удовлетворение не на уровнях я или самости. Когда же мы подчиняемся этим приказам супер-эго, то выходит так, что мы добиваемся jouissance для Другого, а не для “самих себя”. ⁴⁷

В известном смысле, обсессивный невротик, который живёт ради “Будущих поколений”, а не сегодняшним днём, передаёт всё своё наслаждение Другому, то есть, если бы он был писателем, то он бы передавал всё своё наслаждение всему множеству его будущих читателей, которые оценят его книги и продлят его жизнь надолго уже после его смерти. Страдающий от обсессивного невроза живёт посмертно, жертвуя всем (всем удовлетворением здесь и сейчас) ради своего имени, добиваясь того, чтобы его имя жило. Это имя, будучи Именем-Отца, именем передавшимся ему от отца, и является в некотором смысле этим Другим, который передаёт закон, и чьё jouissance обеспечивается его накоплением публикаций, названий, денег, собственности, наград и тд. И это лишь один пример тому, как невротик, стремясь избежать участи объекта наслаждения Другого, тем не менее невольно всё равно жертвует своё jouissance Другому. Как только мы налагаем на себя обязательства следовать нашим идеалам в ущерб нашему собственному удовлетворению, мы таким образом гарантирует наслаждение Другого. В случае истерии, который будет представлен далее, мы столкнёмся с еще одним примером этому.

Множество комментариев может быть добавлено к этому краткому описанию, собственно, все основные психоаналитические понятия: перенос, компульсивность, образование симптома, влечения и тд, — могут быть рассмотрены в разрезе истерии и навязчивости. Но поскольку эта работа — это введение, и, в частности, клиническое введение, я буду говорить об истерии и навязчивости в контексте одного из этих основных понятий: переноса.

Навязчивость и истерия в анализе

Одержимый обсессивным неврозом упраздняет Другого. Чем больше он страдает от навязчивости, тем менее он готов к тому, чтобы пойти в анализ, поскольку это означает заручиться помощью другого человека, кого-то, кого обычно считают обладающим специализированным знанием, то есть заручиться помощью символического Другого. Обсессивный невротик является тем, кто после недель лекций о теории и практике фрейдовского психоанализа продолжает утверждать, что люди, по его мнению, должны быть в состоянии самостоятельно прорабатывать свои проблемы. Он даже может признать существование бессознательного, но он не будет признавать того, что оно недоступно без помощи кого-то другого. Он понимает, что у него есть проблемы, но занимается только “само-анализом”, ведёт дневник, записывает свои сновидения, и т.д.

В более повседневных ситуациях одержимый неврозом навязчивости отказывается от помощи других: “Я могу это сделать сам!”, — говорит Тим (Tim Toolman Taylor) в “Tool Time” ⁴⁸, хотя ему всегда требуется помощь, определённо, профессиональная помощь. “Зачем мне звать специалиста, если я могу самостоятельно установить радиатор?” — спрашивает главный герой сериала “Тренер” (Coach), когда шестисот килограммовый радиатор проваливается с верхнего этажа сквозь потолок в его гостиную. Идеальным примером обсессивного невротика является «self-made man» Айн Рэнд, который никому ничем не обязан, который верит в то, что он сам добился славы и успеха в абсолютно не историческом контексте, независимо от любых экономических систем, государств, промышленности и людей. Обычно обсессивный невротик проживает свою жизнь в бунте против одного или всех желаний его родителей, отвергая при этом любую связь между его поступками и ожиданиями его родителей. Вся его жизнь может оказаться мятежом против идеалов Других, но говорить об этом он будет в исключительно независимой манере: «Я совершил такой поступок, потому что верил в x, y, z», но не «Мои родители пытались заставить меня сделать p, и потому я совершил q”.

Эта решительность, с которой обсессивный невротик утверждает свою независимость от Другого, делает его не подходящим субъектом для анализа. По большому счёту, только когда происходит нечто очень специфичное (в аналитическом смысле), только тогда он действительно входит в анализ. Многие из страдающих неврозом навязчивости приходят лишь на несколько сессий, спрашивая о некой незначительной помощи, или же из-за того, что кто-то из их значимых других отправил их в терапию, но надолго они не задерживаются. Те же, которые остаются, обычно уже имели опыт неожиданного столкновения с желанием Другого, встречу с нехваткой в Другом, которая вызвала тревогу (вероятно, лишь годы спустя) и перевернула их мир. Такой может быть встреча Человека-Крысы с “Жестоким Капитаном” (“Заметки об одном случае невроза навязчивости”) который не деликатничал в отношении собственного желания чинить расправу над другими, или же внезапное осознание у обсессивного невротика о том, что у одного из его родителей был бурный роман вскоре после смерти другого родителя. Подобные проявления желания Другого встряхивают страдающего от невроза навязчивости и он уже более неспособен успешно упразднять или нейтрализовать Другого, а также свою зависимость от Другого.

Подобная встреча обычно и лежит у оснований запроса обсессивного невротика начать анализ, и её результатом является определённая открытость или внимательность к Другому. Можно сказать, что такая встреча, в некоторой степени, уподобляет обсессивного невротика истеричке, поскольку истеричка всегда открыта желаниям Другого. Вслед за Лаканом мы скажем, что обсессивный невротик “истеризируется”, открывается Другому.

Проблема же в том, что эта “истеризация” обычно хрупка и не долговременная: обсессивный невротик часто быстро возвращается к игнорированию Другого и отрицанию любой зависимости от него. Если же анализ предполагает воздействие на одержимого обсессивным неврозом, аналитику следует способствовать истеризации. Оказавшись благодаря анализанту в роли Другого, аналитику нужно постоянно осуществлять своё желание для того, чтобы избежать неизбежной “обсессионализации” или же отдаления обсессивного невротика. ⁴⁹

И так, первым и постоянным “жестом”, осуществление которого требуется от аналитика — это следить за тем, чтобы обсессивный невротик постоянно сталкивался с желанием аналитика. Аналитикам, которые работают с одержимыми неврозом навязчивости, известно их стремление говорить без умолку, самостоятельно заниматься ассоциациями и интерпретациями, не обращая внимания на пунктуирование или интерпретации со стороны аналитика. Действительно, аналитику часто приходится приложить значительные усилия для того, чтобы остановить обсессивного невротика от закатывания в асфальт интервенций аналитика: он обычно создаёт у аналитика впечатления, что тот вмешивается, препятствует ему говорить. Обсессивный невротик предпочёл бы, чтобы аналитик оставался нем, притворился мертвым, если не  действительно умер. Любой звук, который произвёл аналитик, двигаясь в своём кресле, и даже просто звук его дыхания, чрезмерен, поскольку напоминает ему о присутствии аналитика, присутствии, о котором он сильно стремится забыть.

Многие аналитики действительно в итоге притворяются мертвыми, замолкают, и не пытаются мешать бесконечным ассоциациям пациента, но только лишь благодаря такому вмешательству и напоминанию обсессивному невротику о присутствии Другого и присутствии желания Другого и осуществляется истеризация. Аналитик не должен соответствовать обсессивному фантазму, в котором о Другом молчат, в котором Другой аннулирован, напротив, ему следует предотвращать попытки обсессивного невротика разыгрывать это с аналитиком.

Читая такое описание обсессивного невротика, у вас может сложится впечатление, что истеричка с точки зрения аналитика является идеальным анализантом. Она, конечно же, крайне чувствительна к желанию Другого, поскольку на этом основывается её бытие (a ◊ Ⱥ). Но вместе с ожиданием бытия от Другого, она также ждёт от него и знания: она ожидает, что Другой заполнит её нехватку бытия (желания-быть) и нехватку знания (желания-знать). Именно по этой причине обращение за помощью аналитика для неё не составляет никакой проблемы, так как она осознаёт свою зависимость от Другого, но это же и составляет определённую трудность для её работы в анализе. Точно также как она ищет и при необходимости провоцирует нехватку/желание в её партнёре, пытаясь понять кто она как объект желания, таким же образом она ищет и знания о себе: “Доктор, скажите что у меня? Что со мной не так?”, — она ожидает того же и от аналитика.

Стоит ли аналитику соответствовать её ожиданиям (что многие и делают), пытаясь предоставить истеричке знание о ней, ведь это знание (которое, в любом случае, не достигает своей цели на ранних стадиях анализа) лишь недолго представляется анализанту удовлетворительным. Оно практически мгновенно подвергается сомнению и критике, и исследуется истеричкой на предмет нехватки или разрыва в знании аналитика, поскольку таким образом она обретает исключительную роль живого доказательства тому, что она может заполнить или дополнить знание аналитика. Аналитики обычно считают истеричек неким вызовом для работы с ними, сталкиваясь с ощущением того, что они никак не могут достичь того понимания происходящего, которое есть у истерички, что у них никогда нет достаточного нового знания, чтобы насытить ненасытный аппетит истерички. Те аналитики, которые вступают в эту игру, со временем узнают, что в ней постоянно выигрывает только истеричка: она становится господином знания аналитика, заставляя его производить всё новое и новое знание настолько быстро, насколько он или она на это способен. Как только аналитику удаётся с помощью интервенций или интерпретаций заставить истеричку отказаться от её одного симптома или же “разрешить” другой симптом, она на следующей сессии тут же предлагает новый. ⁵⁰ Занимая позицию того, кто указывает или демонстрирует нехватку знания Другого, она становится живым исключением или же загадкой, всегда опережая любую известную теорию или технику.

Истеричка превращает себя в господина знания аналитика, и, конечно же, его или её желания, определяя условия терапии и объясняя аналитику, что он или она должен требовать от анализанта. И потому в работе с истеричками аналитику необходимо платить той же монетой. На вопрос истерички: “Доктор, расскажите обо мне. Что со мной не так?”, — аналитику следует отвечать вопросом: “Чего вы хотите?”

Этот переход Лакан описывал как переход от “истерического дискурса” к “дискурсу аналитическому”. Ниже я приведу только формулы Лакана для этих двух дискурсов и вкратце скажу о них, поскольку я посвятил им много внимания в других моих работах. ⁵¹

истерический дискурс  ->  аналитический дискурс

Истерический дискурс — это дискурс, который спонтанно усваивается истеричкой (как барированым субъектом, $), в котором истеричка обращается (что в формуле отражается стрелкой) к господину (S1), которым в данном случае является аналитик, чтобы он произвёл некое знание (S2). В аналитическом дискурсе же истеричка или истеризированный анализант ($) оказывается в позиции рабочего (это место в справа над чертой соответствует позиции производства или работы), и именно загадочное желание аналитика (a) является в данном случае тем агентом, который приводит дискурс в движение (это место слева над чертой — позиция агента).

Итак, если обсессивный невротик должен быть истеризирован с началом анализа и течении оного, то истеричку следует привести к смене дискурса и прекращению ожидания обрести знание от Другого. Следовательно, различные неврозы требуют различного отношения со стороны аналитика. Когда аналитик принимает истерию за невроз навязчивости, он может позволить какую-то просьбу анализанта (что ни в коем случае не может быть хорошей идеей): воспользоваться его туалетом, выпить воды, сменить время сессии, стоять а не сидеть, повременить с оплатой, и т.п, — чтобы потом столкнуться с десятикратным увеличением просьб анализанта, поскольку одна просьба всегда ведёт к множеству других. И если он попытается запретить прежде позволенное, или же где-то провести границу, то столкнётся с вопросом о его несостоятельности: “Почему мне больше нельзя x, ведь раньше мне это можно было? Не ошиблись ли вы позволив мне это сделать тогда?”

Подобного рода проверочное поведение, которое хорошо известно аналитикам, связано с попытками истерички выведать желание аналитика и его знание. Истеричка пытается выделить желание Другого, чтобы расположить себя таким образом, чтобы стать его нехваткой или причиной. Стремится ли она обладать возможностью управления желанием аналитика, провоцировать и затем фрустрировать его? Насколько далеко она может зайти в том, чтобы подталкивать аналитика выражать собственное желание против его воли? Ей это необходимо, чтобы правильным образом расположить себя, но если аналитик не будет проявлять своё желание, то она будет провоцировать его, возможно скрытно, возможно и не столь уж скрытно.

В иной ситуации, когда аналитик принимает истерию за невроз навязчивости, он или она также слишком рано предлагает анализанту кушетку. В США аналитики и психиатры имеют склонность предлагать кушетку с самого начала, устраняя любое различие между предварительными встречами и “самим анализом”, между неясным беспокойством, с которым обычно и приходят в анализ, и подлинным интересом о причинах определенных поступков, симптомов и удовольствий. Предположим, что аналитик понимает различие между предварительными сессиями и более поздней стадией, на которой “личность” аналитика (аналитик как отдельный человек) постепенно растворяется в фоне, тогда он должен понимать, что сессии лицом к лицу для истерика намного более важны, чем для обсессивного невротика. Будучи столь приученной к воплощению в себе желания Другого, истеричке не легко начать говорить с глухой стеной, поскольку она нуждается в ощущении на себе взгляда Другого, нуждается в ощущении поддержки того или иного рода. Ей крайне сложно исследовать загадки его кругооборота желания не зная при этом, с кем она говорит, и каков эффект её слов на того, кто её слушает.

Обсессивному невротику, напротив, наплевать на это. Поскольку он предпочитает, чтобы никто не воплощал Другого для него, кушетка для него будет более удобным решением, чем общение лицом к лицу, которое представляется хорошим решением для того, чтобы поддерживать его истериоризацию с самого начала. Реальное присутствие аналитика должно быть акцентировано с самого начала анализа, если он собирается выманить обсессивного невротика из его солипсизмов. И лишь когда будет достигнута некоторая открытость Другому, ему можно предложить кушетку, так что Другой станет достаточно чист, чтобы поддерживать те или иные проекции.

Я не говорю о том, что каждая истеричка будет открыто проверять своего аналитика, и что каждый обсессивный невротик будет демонстративно затыкать своего аналитика: существуют общие склонности, основывающиеся на различиях в психических структурах, которые в серьёзной степени могут сильно отличаться в проявлении. Но, тем не менее, аналитику следует помнить о них.

Также следует отметить, что несмотря на то, что об обсессивном невротике я говорил в мужском роде, а о истеричке — в женском, существуют женщины, страдающие неврозом навязчивости, и мужчин с истерическим неврозом. Они часто сбивают с толку современную психиатрию, которая пытается поместить их в общее понятия прошлого века — пограничное расстройство (Как я ранее упоминал, Лакан недвусмысленно отказывался от подобной категории, которая представляется как опускание рук со словами: “Я не знаю на что я смотрю”). Из собственного опыта я могу сказать, что часть гомосексуальных и гетеросексуальных мужчин может быть истериками, а Фрейд в своих лекциях по психоанализу (Введение в психоанализ, глава 17) описывал несколько женщин, которые по его мнению страдали от невроза навязчивости. Различные затруднения, которые могут возникнуть при подобном пересечении типичных категорий, еще более усугубляются с проведенным Лаканом различением между мужской и женской структурами, которые по его мысли не соответствуют ни биологии, ни структурам невроза, и потому стоит говорить об изрядном количестве пересечений (Семинар XX).

Вместо того, что продолжать говорить о теории, ⁵² я представлю несколько детальных примеров тому объему теоретической работы, которая была представлена в этой главе. Я представляю два случая из моей практики: один — невроза навязчивости, второй — истерии, — в которых вначале будет представлено некоторый общий материал случая, а далее — детальный комментарий. Ни один из этих случаев сам по себе не является типичным, но в каждом из них было легко сохранить в тайне личность пациента.

Дальнейшие две презентации случае невроза навязчивости и истерии находят в переводе

Примечания:

1. Подлинное действие Лакан определял следующим образом: ”Действием та или иная двигательная активность становится лишь постольку, поскольку в ней обнаруживает себя то желание.” (Семинар X, стр. 394). Также Lacan, Seminar XV, L’acte psychanalytique.
2. Семинар III, стр. 20.
3. Согласно Фрейду бессознательное возникает вследствие двух процессов: первовытеснения и вторичного вытеснения. Обсуждение того, каким образом Лакан интерпретирует в свою терминологию, можно прочитать в Bruce Fink, The Lacanian Subject (Princeton: Princeton University Press, 1995), ch. 5. Необходимо отметить, что если в психозе нет бессознательного, то в нём, строго говоря, нет и бытия, субъекта, желания.
4. О “полагании” (Bejahung) можно прочесть в статье Фрейд “Отрицание”, а также в комментарии Жана Ипполита в Семинаре I. Колет Солер считает, что на французский Bejahung должно переводиться как admission — Soler, “The Symbolic Order” в Bruce Fink, Richard Feldstein, Maire Janus, eds., Reading Seminar I and II: Lacan’s Return to Freud (Albany: SUNY Press, 1996), 52. Я бесконечно обязан ей за её клиническую ориентированную работу “Hysteria and Obsession”, которая также включена в указанный сборник (248-282).
5. В некоторых случаях, когда вытесняется мысль, сцепленный с ней аффект оказывается захвачен борьбой сил, которые и привели к этому вытеснению мысли, он не ощущается, поскольку был нейтрализован противоположно действующими силами. Например, когда наши агрессивные импульсы (мысль/желание/аффект) сталкиваются с цензурирующими их моральными принципами, гнев и аффект могут быть сдержаны, гармонизированы и аннулированы рассудком. Невротик, в таком случае, притворяется не злым и не демонстрирует никаких эмоций. Многие из супервизируемых у меня терапевтов считали таких пациентов слишком “заумными” и “неспособными выражать свои чувства”, и ставили своей целью побудить таких пациентов “чувствовать их гнев” и перестать много “думать”. Такой подход упускает момент того, что мысль и аффект связаны. Только побудив пациентов к ассоциациям к их сновидениям, грёзам, фантазиям и оговоркам, эти обычно цензурируемые мысли могут оказаться проговорены, и когда это произойдёт, то обычно и связанные с ними аффекты сами проявляются. Говорить своим пациентам, что они не позволяют себе чувствовать, и что они слишком много думают, равнозначно предложению (часто приводящему к послушным попыткам пациентов угодить терапевту демонстрацией чувств) и обвинению пациента в сопротивлении без интерпретации этого сопротивления.
6. Семинар III, стр. 64. В своей работе в течении 50-х годов Лакан часто возвращается к этим словам.
7. ”Мы называем бессознательным психический процесс, существование которого мы должны предполагать, выводить по каким-то причинам из его следствий…” — Зигмунд Фрейд (SE XXII, ).
8. Можно сказать, что возвращение вытесненного в Другом и отличает психоз от невроза, поскольку в психозе форклюзированное возвращается в реальном (психотик верит, что телевизионный диктор обращается именно к нему и ни к кому другому) или же в другом с маленькой буквы “д”.
9. Фрейд предлагал еще одно определение: невроз навязчивости связан с получением чрезмерного сексуального удовольствия в детстве, за которое обсессивный невротик позже испытывает чувство вины, в то время как истеричка испытывала слишком мало удовольствия. Замечания Лакана об этом можно прочитать в Семинаре XI на стр. 78-79
10. О “широком” понимании сексуальности у Фрейда (выходящим за пределы сугубо гетеросексуального генитального секса) можно прочитать в лекциях по введению в психоанализ в главах 20 и 21.
11. Сама связь понятий “навязчивость-компульсия” и “обсессивно-компульсивное” как правило ошибочна, поскольку таким образом предполагается, что любое компульсивное поведение связано с диагностической категорией навязчивости. Следует отметить, что, напротив, все влечения компульсивны, независимо от того связаны ли они с навязчивостью или же с истерией.
12. Freud’s Letters to Fliess, trans. Jeffrey Masson (Cambridge, Mass: Harward Univercity Press, 1988).
13. О фобии мы вкратце поговорим в конце этой главы. Стоит подчеркнуть, что Лакан не всегда говорил о фобии как об отдельной под-категории невроза, о чём говорил, например, Жак-Ален Миллер в его статье в “An Introduction to Lacan’s Clinical Perspective” ( Reading Seminar I and II). Также следует отметить, что Фрейд в невроз записывал также и парафрению, которую Лакан определял как психоз (Семинар III, стр. 330).
14. О нехватке и её возникновении читайте Bruce Fink, The Lacanian Subject, ch. 7. О “сепарации” и различных представленных здесь диаграммах для описания фундаментального фантазма в истерии и навязчивости читайте Семинар XI (главы 16-17), Семинар XIV и XV. Представленная далее диаграмма 8.1 была представлена Лаканом в Семинаре X (12 июня 1963). Также следует обратить внимание на неопубликованные семинары Жака-Алена Миллера (особенно занятия за 9, 16, 23 мая 1983 года и 21, 28 ноября 1984), в которых он формализует лакановские понятия отчуждения и сепарации. Bruce Fink, “Alienation and Separation: Logical Moments in Lacan’s Dialects of Desire”, Newsletter of Freudian Field 4 (1990) — статья основывается на работах Жака-Алена Миллера. А также Bruce Fink, The Lacanian Subject, ch. 5. О сепарации мы будет говорить в главе о перверсии.
15. Вместо того, чтобы говорить об этом периоде в хронологическом порядке (то есть говорить об отсутствии субъект-объектного разделения в возрасте до 3 месяцев или до года) Фрейд и Лакан говорят о том, что это логически необходимый момент, поскольку младенец изначально не учреждает себя чем-то или кем-то отдельным от окружаюжения.
16. В Семинаре X Лакан говорит о том, что разрез сепарации проходит не между ребёнком и его матерью, но между ребёнком и грудью.
17. В 1973 году (Семинар XX) Лакан под формулами сепарации связывает $ и a стрелкой, подтверждая, по моему мнению, сохраняющуюся легитимность этой формулы ($ ◊ a) для невроза навязчивости. И, несмотря на то, что эти формулы были предложены Лаканом для концептуализации того, что он называл “мужской” и “женской” структурами, я считаю, что с определенными ограничениями мы можем связывать мужскую позицию с неврозом навязчивости, а женскую — с истерией. В Семинаре XX Лакан говорит о мужчинах следующее: “$ (мужчина) не имеет дела в качестве партнера ни с кем, кроме объекта а… Доступ к сексуальному партнеру, которым является для него Другой, ему дано получить не иначе, как через то, что служит причиной его желания. Как видно на моих графах… речь идет не о чем ином, как о фантазме” (стр. 95).
18. В главе о перверсии мы будем говорить о некоторой близости этой стратегии и перверсии.
19. На вопросе сепарации и представленных здесь диаграммах я буду детальнее останавливаться в главе о перверсии. Сейчас же я хочу предложить вам некоторые социо-психологические пояснения к различным способам преодоления сепарации у обсессивных (обычно являющихся мужчинами) и истерических (обычно являющихся женщинами) невротиков. Схематически это выглядит следующим образом. Существует определенная тенденция у части матерей быть более бескорыстными и щедрыми с их сыновьями с самого их рождения. Они создают у сыновей представление о том, что мальчикам всегда чего-то не хватает (еды и тепла), чего-то, что их матери могут предоставить им. Следствием этого является то, что во время столкновения с проблемой сепарации от матери, вызванной тем, что Фрейд называл комплексом кастрации, мальчики приходят к фантазматическому решению о восполнении себя объектом, связанным с матерью (грудью, приятным мягким голосом, ласковым взглядом, и т.д.). И так как мальчик приходит к мысли о том, что он в чём-то испытывает нехватку, в фантазме он ищет тот объект, который восполнит его. С другой стороны, с девочками матери обычно ведут себя менее щедро и уделяют им меньше времени (недавние исследования показали, что детей мужского пола матери кормят на 70% времени дольше, чем детей женского пола). У девочек складывается впечатление (которому матери способствуют), что матерям чего-то не хватает, и что именно они должны предоставить им это. И потому девочка в будущем при сепарации будут стремиться закрыть нехватку Другого собой как объектом. У неё складывается ощущение, что мать как Другой в чём-то испытывает нехватку и нуждается в ней как объекте, который компенсирует эту нехватку. Если и когда эдипализация произойдёт, эта стратегия по восполнению матери как Другого будет перенесена на Другого как мужчину (обычно отца), но мне следует подчеркнуть, что первоначально это происходит в отношении материнского Другого, а не отцовской фигуры. (Широко известен и подтвержден такой клинический феномен, который состоит в том, что женщины в своих отношениях с мужчинами повторяют, хотя бы отчасти, их отношения с собственными матерями. Мы увидим пример этой стратегии в том случае истерии, который будет обсуждать позже в этой главе). Отцы также участвуют в этом, поскольку они склонны воспринимать своих сыновей как соперников в борьбе за внимание их матери, и потому более внимательными в отношении вопроса сепарации сыновей от матери, чем в отношении сепарации дочерей. Действительно, они часто с удовольствием позволяют дочерям быть объектами радости и утешения для их матерей, понимая что такими отношениями между дочерьми и женами они компенсируют некоторые проблемы в собственных отношениях с женами. Различные пути преодоления сепарации, являющиеся следствиями вышеописанной картины, могут быть, но могут и не быть связаны с выученной половой ролью, а также социальными нормами в отношении того, кто такие мужчина и женщина, и как им следует себя вести. Эти пути учреждают фундаментальные отношения с Другим, что обычно подтверждается фактом того, что люди независимо от их представлений о том, какими отношениями с другими они хотят обладать, постоянно устанавливают одного и того же рода отношения с другими людьми. То есть речь идёт о тех невольных типах отношений, которые не соответствуют тем целям, которые были внушены нам дома, в школах и в масс-медиа в отношении необходимости быть самостоятельными, избегать “созависимости” и т.д. Очевидно, что существуют как и такие отцы, которые позволяют сыновьям отвечать неудовлетворенным желаниям их матерей, так и такие, которые внимательно следят за необходимостью сепарации дочерей и их матерей. Также и как некоторые матери создают у своих дочерей впечатление о том, что их дочери нуждаются в чём-то, что они могут им предоставить, так и другие матери внушают своим сыновьям, что те должны предоставить им то, чего им недостаёт в отношениях с мужьями. Предлагая такое психологическое объяснение я ограничиваю себя ракурсом “общих статистических черт” современных западных культур. Почему большинство отцов и матерей воспитывают своих сыновей и дочерей столь различным образом? Очевидно, что важную роль в этом играет их собственная эдипальная зависть и вражда ввиду заметной важности детей мужского пола, которые будут передавать фамилию далее (что было особенно важно ранее, но всё еще имеет место быть и ныне), а также играют центральную роль в процессе экономического производства. Всё это приводит к противоположному отношению к мальчикам и девочкам, что, в свою очередь, влияет на их будущие склонности, а также приводит к воспроизводству “сексуального различия” или же (в более осторожной формулировке) типичных сексуальных ролей и различных путей преодоления сепарации.
20. Определения истерического дискурса, данные Лаканом в Семинарах XVII  и XX, могут привести к видоизменению этой формулы. Детальнее об этом в Bruce Fink, The Lacanian Subject, ch. 9. А также смотрите один из следующих комментариев.
21. Подобно тому, как фонемы являются наиболее элементарными структурами речи, а семантемы — наиболее элементарными значения, так и матемы являются наиболее базовыми элементами психической структуры.
22. Лакан предлагал различные версии матем истерии и невроза навязчивости. В одном тексте за 1960-й год он говорит о том, что (-ᵠ), “воображаемая функция кастрации”, в неврозе находится под барированым субъектом: В этом же тексте он говорит о том, что (-ᵠ) может находиться и под другими числителями, и похоже даже говорит о том, что если оно находится под a, то это не невротический фундаментальный фантазм (он ссылается на желание Алкивиада к Сократу в “Пире” Платона). Ecrits, 825-826 / 322-323. В 1961 (Семинар VIII, 289 и 295) Лакан пользуется несколько иной формулой для записи истерии: Эта формула отражает факт того, что истеричка ставит себя в место объекта в отношениях с Другим. Невроз навязчивости же записывался следующим образом: В этой формуле Лакан показывает, что “воображаемая функция кастрации” и уподобляет друг другу все эти объекты (a, a’, a’’, a’’’, …) желания в неврозе навязчивости. Кастрация в данном случае служит функцией, подобной математическим функция по типу f(х), в которых различные объекты подчиняются одной и той же функции будучи помещенными на место переменной, x. Обсессивный субъект записывается здесь как Ⱥ, поскольку “он никогда не находится там, где определяет себя”, например, он может сказать: “я клерк, но это только лишь моя дневная работа, в действительности я сценарист”. Какое бы определение он не предоставил, оно никогда не полно, всегда остаётся что-то ещё. Обратите также внимание на то, что Лакан тут говорит о различных в истерии и навязчивости “Φ функциях”: “Φ функция утраченного означающего, которой субъект и жертвует свой фаллос, в виде Φ(а) мужского желания и Ⱥ(ᵠ) женского желания…” (Ecrits, 683). В Семинаре VI (17 июня 1959) Лакан всё ещё пользуется его ранней формулой для всех неврозов: он говорит о том, что невротики посвящают себя попыткам удовлетворения всех требований Другого за счёт собственных желаний — $ ◊ a превращается в Φ ◊ i(a), эта последняя формула описывает “барированый фаллос” в присутствии объекта желания (объекта, который в данном случае является образом воображаемого другого или же эго). Эта формула, без сомнений, предшествовала известной формуле из Ecrits: $ ◊ D, — в которой Лакан говорит о том, что невротик спутывает “нехватку Другого с требованием Другого. Требование Другого берёт на себя в его (невротика) фантазме функцию объекта” (Ecrits, 823 / 321 / Ниспровержение субъекта и диалектика желания). В действительности, можно многое сказать об этих ранних формулах, но я решил не говорить здесь о понятии “воображаемой функции кастрации”, поскольку более позднее понятие “фаллической функции” (символической функции, представленной в Семинарах XVIII-XXI как Φ(х)) заменяет его в некоторых аспектах. Смотрите Bruce Fink, The Lacanian Subject, ch. 8. Также следует отметить, что в поздних работах Лакана это -ᵠ принимает значение утраты (или недостатка) jouissance, который “позитивизируется” в объекта а. Смотрите, например, в Scilicet 1 (1968): 23.
23. Читателю, заинтересованному в ранних матемах Лакана, следует обратиться к его статье “Низвержение субъекта и диалектика желания”, а также к главам 15-18 в его Семинаре VIII. Также стоит обратить внимание на различные комментарии многих членов Ecole de la Cause Freudienne в крайне полезной общей работе “Hysterie et Obsesion” (Paris: Navarin, 1986).
24. Слова Декарта о том, что “я мыслю, следовательно я существуют” вполне подходят для обсессивного невротика. Одержимый неврозом навязчивости может заменить мышление счётом, и, например, вести счёт своим достижениям, сбережениям, пульсу и т.д.
25. Слова Лакана о том, что “бессознательное — это дискурс Другого” (Ecrits, 312), означают не только то, что мы передаём друг другу какие-то сообщениям, но что мы передаём чужие сообщения, сообщений Другого, что внутри нас говорит некий чуждый нам голос. Детальнее Bruce Fink, The Lacanian Subject, ch. 1. Отказ признать существование бессознательного для обсессивного невротика является еще одним способом упразднения Другого.
26. Что соответствует матеме Лакана от 1961 года для невроза навязчивости: Ⱥ ◊ ᵠ (a, a’, a’’, a’’’, …).
27. В Семинаре VI Лакан подчеркивал: “Наш опыт ясно свидетельствует о том, что любовь и желание являются двумя разными вещами, и потому нам следует называть вещи своими именами и признавать, что можно любить одного человека, а желать другого.” (17 июня 1959).
28. Soler “Hysteria and Obsession”.
29. Будучи представителем того, что Лакан называет Другим полом (радикально Другой пол, неусвояемый ни для мужчин, ни для женщин — это собственно Женщина, которая, согласно Лакану, не существует), она упраздняется или аннулируется, и таким образом столкновение с Другим полом становится невозможным. В Cеминаре VI говоря о мужской импотенции Лакан утверждал, что мужчина очень часто “страшится удовлетворения его желания… поскольку это в дальнейшем приводит его к зависимости от человека, который собирается удовлетворить его желание, то есть это приводит его к зависимости от Другого”(17 декабря 1958).
30. Аристотель писал: “удовольствия — это препятствия для рассудительности (to phronein), причем препятствие тем большее, чем больше сами удовольствия, как, например, удовольствие от любовных утех, ведь, предаваясь им, никто, пожалуй, не способен что-нибудь понять умом” (Никомахова этика, книга седьмая, XI). Очевидно, что Аристотель никогда не сталкивался с обсессивным невротиком!
31. В одном из недавних номеров журнала “Shape” (vol. 14, no. 6, февраль 1995) проводился опрос ряда мужчин, все из которых признались в том, что они фантазируют о других женщинах во время занятий любовью.
32. Семинар XI, главы 16-17. Лакан заимствовал термин “афаназис” у Эрнста Джонса, но использовал его иным образом. Лакан утверждал наличие связи между афаназисом и навязчивостью, и между не функционированием афаназиса (“функции афаназиса”) и истерией. Поскольку фундаментальный фантазм в истерии не акцентирует субъекта как сознательного, мыслящего господина своего желания (так как желание истерички состоит в том, чтобы быть желанным объектом, а не мыслящей вещью, res cogitans, или машиной), то афаназис тут не имеет значения, и симптомы часто проявляются в теле, а не в разуме. Обсессивного невротика беспокоит его склонность исчезать, которая не интересна истеричке, которую волнует её учреждение как объекта. Язык как Другой усваивается истеричкой иначе, и  “субъекту означающего” (субъект, который подразумевается языком, самим фактом того, что мы говорим) не угрожает исчезновение. Также следует отметить, что в своём следовании невозможному желанию обсессивный невротик, подобно истеричке, стремится упорствовать в желании. Действительно, такова сама природа желания — воспроизводить себя.
33. Bruce Fink, The Lacanian Subject, ch. 8.
34. Комментарии Лакана по этому случаю были изучены многими известными парижскими лаканистами. Жак-Ален Миллер посвятил этой теме несколько лекций своего “DEA Seminar” в Ecole de la Cause Freudienne в 1988-89 годах. Англоязычные читатели могут найти замечательные исследования этой темы в статье Коллет Соллер “History and Hysteria: The Witty Butcher’s Wife”, Newsletter of Freudien Field 6 (1992); а также в её работе “Hysteria and Obsession”
35. Мы могли бы сказать, что для того, чтобы поддерживать свою позицию желанной, она полагается на означающее желания (фаллос). Лакан говорил: “Дора желает при посредничестве господина К, поскольку она любит не его, а госпожу К” (Семинар VIII, 425). В формулах сексуации Лакан проводил стрелку от Женщины (от La) к Φ (фаллосу): женскому желанию следует passer par (“обходить”, “проходить через”, “маневрировать относительно”) фаллоса, мужского знака или символа. Вторая стрелка, от Женщины к S(Ⱥ), связана не с желанием, но с jouissance — Другим jouissance. Истерические треугольники выстраиваются также и в гомосексуальных парах. Лесбиянка, будучи истеричкой, может, например, пытаться обнаружить у своей партнёрши желание другой женщины, чтобы желать подобно ей.
36. Во многих случаях (но не в случае жены мясника) если истеричка начинает играть роль мужчины, то это связано с тем, что мужчина, о котором идёт речь, который обычно оказывается отцом, не способен “играть свою роль”. Например, когда отец отказывается сепарировать мать от дочери, объявлять и налагать границы (как например, право дочери на собственное пространство, ведение дневника и личные отношения, свободное от влияния матери), то дочери часто сами устанавливают такие границы в том виде, в каком им это удаётся. В одном из супервизируемых мною случае девочка, на которую мать постоянно кричала по любой причине, в то время как её отец в соседней комнате смотрел телевизор, научилась, по её словам, “извергаться” громким криком, чтобы окончательно заткнуть мать. Это было не желанные ею поступки, так как по её мнению отец должен был вмешаться, но он этого не делал. На этом примере мы видим, что истеричка играет роль мужчины fraude d’un vrai, то есть из-за отсутствия реального мужчины на изображении, мужчины, который бы исполнял соответствующие социальные обязанности, которые обычно предполагаются за отцом. В представленном примере мы также видим эротизацию отношений матери-и-дочери (ввиду бесспорного факта того, что её мать определённо оказывалась в “возбужденном состоянии”, когда дочь начинала кричать, другими словами, она была очень несдержанной и возбужденной, когда ругала дочь) в выборе девочкой слова “извергаться” для описания её реакции на поведение матери. Также мы видим тут перверсивную природу поведения матери, заставляющей дочь саму объявлять закон, определять границы, за которые матери нельзя заходить, как если бы матери требовалось, чтобы дочь говорила, когда ей следует остановиться (в главе о перверсии мы поговорим о важности объявления закона для перверта). Её мать, которая вероятно истеричка, согласно неудачным определениям предложенными некоторыми психоаналитиками, в этом её поиске границ может быть уподоблена ребёнка. Но даже если истерички могут восприниматься “как дети”, то причиной этому точно не являются некие “вопросы развития”, но скорее ввиду того, что в течении их детства закон не был явным образом представлен в их жизни. И потому можно говорить о неком сходстве между истерией и перверсией в отношении их поиска сепарации (детальнее об этом мы будет говорить в главе о перверсии). Истеричка “создаёт мужчину” (fait l’homme) и иными путями, например, когда она превращает мужчину из своей жизни в “реального мужчину” или же настоящего символического отца, способствуя тому, чтобы “он правильно поступал”, действовал благородным и верным образом. Эти его поступки не спонтанны, но это много работает над тем, чтобы убедиться в том, что он всё равно бы так поступал.
37. Одна пациентка Лакана сказала ему: «Я получаю удовольствие от ограничения». Лакан подчеркивает, что в анорексии важно не то, что анорексичка ничего не ест, но то, что она ест ничто. Это «ничто» и является своего рода объектом в истерии, причиной желания (которая у Лакана и описывается как «ничто»). Анорексичка наслаждается тем, что ест ничто.
38. Это часто пробуждает её ревность, что служит доказательство того, что её желание живо. Но кого она ревнует? Мужа? Другую женщину? Обоих? Треугольник желания обычно намного более сложен, и может расцветать четырёхугольником. О четырёхугольнике отношений в случае Доры читайте комментарии Лакана в Семинаре III (стр. 124).
39. Учитывая испытываемое истеричкой отвращение в отношении сексуальности, Лакан даже утверждает, что жена мясника хотела бы отдать мужа своей подруге, чтобы он осуществил своё половое влечение к той, а не к своей жене. Он пишет: “истеричка … предлагает женщину, в которой её привлекает её собственная загадка женственности (например, “бесподобную” подругу, которая отказывается от лососины, также как жена мясника отказывается от икры), мужчине, место которого она занимает, не будучи способной наслаждаться в ней” (Ecrits, 452).
40. Можно увидеть, что одержимый неврозом навязчивости делает невозможным и желание его партнёра. Не только его желание оказывается невозможным!
41. О словах Лакана про несуществование сексуальных отношений читайте Bruce Fink, The Lacanian Subject, ch. 8. Девиз истерички же можно описать следующим образом: “Быть где-то в другом месте”.
42. Жак-Ален Миллер говорит о том, что (требование) любви и желание чаще могут быть направлены к одному объекту у женщин, чем у мужчин («Donc», 11 мая 1994). Вероятно, желание и jouissance у мужчин чаще могут сходиться на одном объекте.
43. Смотрите комментарии Лакана в Ecrits 604-607 / 243-245 (Функция и поле речи и языка в психоанализе)
44. У Лакана эта фраза звучит следующим образом: “Que l’Autre ne jouisse pass de moi”. Стоит обратить внимание на комментарии Жака-Алена Миллера в отношении этой фразы в его неопубликованном семинаре 1985-86 годов “Extimité” (5 февраля 1986).
45. Об этом стоит посмотреть в работе Коллет Соллер “Hysteria and Obsession”.
46. Это цитата из крайне сложной статьи Лакана “Ниспровержение субъекта и диалектика желания в бессознательном у Фрейда”: “Колеблясь в [фундаментальном] фантазме, от $ к я, кастрация превращает его в ту гибкую, но нерастяжимую цепь, с помощью которой задержка объектной нагрузки, практически не способной выйти за определенные естественные пределы, берет на себя трансцендентальную функцию по обеспечиванию наслаждения Другого, в Законе мне эту цепь передающего.”
47. Обратите внимание на статью Жака-Алена Миллера “A Discussion of Lacan’s ‘Kant with Sade’” из “Reading Seminars I and II: Lacan’s Return To Freud”, 212-237. А также на различные размышления Славоя Жижек о непристойной jouissance садистического супер-эго. В это смысле, jouissance от отношений с Другим, запрещенных отцовским запретом, так или иначе обретается посредством отвращения.
48. Речь идёт о небольшим мини-шоу в каждой серии тв-сериала “Большой Ремонт” (Home Improvement).
49. Об этом можно говорить как о suturing, буквально “наложении швов”, пользуясь словом Лакана, которое он использовал в другом контексте (Семинар XII). Это понятие позже обрело известность благодаря статье Жака-Алена Миллера “Suture (Elements of the Logic of Signifier)”. Открытость Другому схлопывается и закрывается подобно хирургическому шву, который остался после зашитой раны.
50. В ошибке всегда будет виноват или ответственен аналитик. Истеричка винит Другого, поскольку именно благодаря ему она обретает собственное бытие, в то время как обсессивный невротик скорее будет винит себя.
51. Bruce Fink, The Lacanian Subject, ch. 9; Лакан, Семинар XVII; Колет Солер, “Hysteria and Obsession”.
52. Bruce Fink, The Lacanian Subject, ch. 8.