Статья. Михаил Страхов: «Гарантированное удовольствие заводит нас в область патологии»

Статья. Михаил Страхов: «Гарантированное удовольствие заводит нас в область патологии»

Главное открытие Фрейда состоит в том, что у человека есть такая штука, как «сексуальность». Это вовсе не то, что большинство обывателей считает сексуальностью (когда мужчина встречается с женщиной и оказывается в постели). Сексуальность гораздо тоньше. Это когда что-то не клеится, когда в самые простые вещи (еда, речь, движение, чтение, все, чем мы можем заниматься) вдруг закрадывается странность. Когда вдруг самое простое действие почему-то вдруг оказывается сложным. Или там что-то ломается, или я начинаю испытывать неприятные переживания, и так далее.

— Как вы считаете, науку, созданную вцелом для изучения психики отдельных людей, можно использовать для анализа общества? Там есть схожие паттерны, механизмы?
— Я думаю, тут слишком много схожего и слишком много различий. Одна из центральных работ у того же Фрейда это «Массовая психология и анализ человеческого «Я». Отчасти Фрейд мыслит общество через человеческое «Я», а«Я» через общество. В этом смысле очень трудно провести границу. Человеческое «Я»— это продукт общества, языка, отношений с другим. В тоже время, чем в большей степени мы будем воспринимать личность именно так, тем в большей степени она будет исчезать, растворяться в реакциях на окружающий мир. Получается, что этот процесс возможен, но одновременное сочетание двух подходов— угроза для чего-то важного.

Действительно, невозможно отказать себе в соблазне использовать психоанализ для осмысления общественных процессов. Особенно у Жака Лакана— он в этом смысле пошел немножко дальше Фрейда. Если угодно, социология Лакана— это теория дискурсов. Лакан, который попытался формализовать отношения между пациентом и аналитиком, тем самым предложил понятийный аппарат, чтобы говорить об обществе вообще. В каком-то смысле для Лакана происходящее в кабинете— это тоже самое, что происходит в обществе вообще.

Он говорит, что существует всего четыре основных дискурса, которые упорядочивают человеческие взаимоотношения и позволяют мыслить их вообще— университетский дискурс, дискурс господина, дискурс истерички и дискурс аналитика. Все, что происходит в обществе, по Лакану, можно сводить к этим четырем дискурсам.

Пожалуйста, вот вам готовый инструментарий. Но тут, как и везде, не существует плохих и хороших инструментов. Вопрос в том, как мы ими пользуемся и как далеко заходим в этом использовании. Вэтом смысле психоанализ используется повсюду. Тот же самый коучинг, всякие методы манипуляция и управления— их тоже можно интерпретировать как развитие психоаналитической практики и теории, потому что эта теория почерпнута именно оттуда.

— Получается, для вас ограничения сводятся к тому, что, экстраполируя человеческое на общество, а общественное на человека, мы дегуманизируем человека или не совсем верно описываем общество.
— Это оценочная категория— верно или неверно описываем. Любое описание служит чему-то, потому что если мы пытаемся что-то формализовать, мы это делаем не«вообще», потому что метаязык невозможен. Вряд ли существует метазнание, которое позволит максимально адекватно и полно что-то схватить. Поэтому всякий раз, когда мы пытаемся что-то описать, мы стремимся к какой-то определенной цели. Таким образом, исходной точкой оказывается наше желание— что мы хотим получить.

Исходно психоаналитический проект заключался в осознании, в осмыслении. Если ты понимаешь, что с тобой происходит, тогда тебе может стать легче. Мы говорили об аэрофобии; я летаю очень много, и был момент, когда вдруг появился страх, но благодаря психоанализу он исчез, когда я понял, откуда он взялся. Поэтому скажу так: я знаю, что происходит со мной, и вижу, что происходит с другими людьми, как они меняются благодаря анализу.

Виктор Мазин: «Деятельность психоаналитика нацелена на разоблачение иллюзий»

В психоанализе тоже самое. Одно из главных понятий— это желание аналитика. Аналитик будет отличаться от любого другого человека, который тоже будет пользоваться психоаналитической теорией и, возможно, будет ее знать лучше, чем аналитик (намного больше прочитал, гораздо более умный человек итак далее), но главное отличие между этими людьми будет заключаться в том, что аналитик желает немножко по-другому, нежели другой человек.

— Как именно?
— Это, наверное, и имел ввиду Фрейд, когда в свое время сказал о невозможных профессиях и, соответственно, невозможных желаниях. Он сказал: «Невозможно управлять людьми и невозможно учить». Он ввел и третье «невозможно»— невозможно быть психоаналитиком. Я могу от себя еще добавить, цитируя отчасти Лакана: невозможно быть отцом.

Что значит «невозможно»? Это значит, невозможно формализовать определенные действия. Это что-то, чем невозможно заниматься, не имея желания это делать. Кто такой «хороший управленец» и даже «хороший тиран»? Это тот, кто движим некой страстью управлять. Хороший учитель— это тот, кто движим страстью учить. Без этого желания ничего не получится.

Дальше возникает вопрос: как это делать хорошо? Оказывается, что и это невозможно формализовать. Можно говорить о том, что такое «быть хорошим врачом». Я определенное насилие сейчас произвожу, но, наверное, все–таки можно как-то формализовать, что такое «быть хорошим врачом» в той или иной области. Неслучайно современная медицина все более и более технологична и часто сводится к набору процедур. Некоторые другие профессии тоже можно формализовать. Но в вышеперечисленных четырех профессиях невозможно сказать, что хуже, а лучше— это всегда частный случай. Психоанализ Фрейд помещает в эту же когорту.

Я приведу два парадокса, связанных с желанием аналитика. Во-первых, аналитик не может не желать работать с пациентом. Очень странно принимать пациента в своем кабинете и не желать с ним работать. Особенно, если это женщина, которая не придет к аналитику, если не будет ощущать в своем партнере какое-то желание, связанное с ней.

— Гостеприимство?
— Это может быть любая форма— гостеприимство, ирония, комплимент. Все что угодно! Есть много эмоциональных проявлений, которые позволяют вам думать, что вас ждали там, куда вы приходите. Так или иначе, это желание очень важно. Но дальше возникает парадокс— а что это за желание? Например, очень опасно, если это желание вылечить. Если я хочу избавить свою пациентку от какого-то симптома, на который она жалуется, то он автоматически становится для меня объектом желания, который находится в руках у этой пациентки. Тут же вся история становится бесконечно сложной. Это то, что Фрейд назвал контрпереносом. Это то, что он впервые описал, и именно это позволило родиться психоанализу.

Второй парадокс— вроде бы психоанализ связан с речью. Пациент вовремя сеанса делает только одну вещь: он говорит. Аналитик, в свою очередь, тоже делает только одну вещь— он интерпретирует. То есть, тоже говорит. Это практика, полностью связанная с речью. Лакан, благодаря Фрейду, открыл новый признак, отличающий человека от животного— он сказал, что человеку доступно, по сравнению с животным, как минимум одно дополнительное наслаждение— удовольствие от говорения, от «бла-бла-бла».

Вроде бы психоанализ как дисциплина, связанная с говорением, дает площадку и пространство, чтобы удовольствие от говорения в полной мере пустило корни. Тут же появляется сложность— чем больше в речи пациента и речи аналитика оказывается удовольствия от самого процесса говорения, тем в большей степени анализ становится невозможным.

— Как удовольствие делает анализ невозможным?
— Можно привести маленький пример. Есть очень много слов в нашей речи, которые служат чистому наслаждению. Мы их произносим не для того, чтобы что-то сказать. Это такая речь, по поводу которой не принято задавать вопросы. Причем это очень заразительная вещь. Это то, чем приятно заниматься, и то, свидетелем чего иногда приятно быть. Это то, что Лакан назовет «речь пустая».

— Неинформативная?
— Она не то что неинформативная. Это речь, в которой меня нет. В которой есть гарантия. Решение само по себе.

— Как риторический вопрос?
— Нет.

Цивилизованный человек более избирателен, это касается не только физиологии, но и эмоциональной совместимости. Сексуальная культура развивается. Брак по любви появился в Европе лишь в Новое время, раньше действовал принцип «стерпится — слюбится». Причем предполагалось, что брак предшествует сексуальной близости. В наше время, когда на свадьбе кричат «Горько!», никто не думает, что жених с невестой целуются впервые. Сегодня нормой стало — сначала секс, а брак закрепляет отношения.

Игорь Кон: «Мужчина теряет свое господствующее положение»

Главное открытие Фрейда состоит в том, что у человека есть такая штука, как«сексуальность».

Это вовсе не то, что большинство обывателей считает сексуальностью (когда мужчина встречается с женщиной и оказывается в постели). Сексуальность гораздо тоньше. Это когда что-то не клеится, когда в самые простые вещи (еда, речь, движение, чтение, все, чем мы можем заниматься) вдруг закрадывается странность. Когда вдруг самое простое действие почему-то вдруг оказывается сложным. Или там что-то ломается, или я начинаю испытывать неприятные переживания, итак далее.

— Это связано с абсурдом?
— Это может быть связано с чем-то, что нарушает привычное и желаемое течение вещей. Это может быть абсурд. В конечном итоге, это симптом. Главный тезис Фрейда в чем состоит— у людей есть симптомы, которые относятся к психической жизни. Такие симптомы наблюдались, прежде всего, когда речь шла об истерии. Фрейд, благодаря анализу, благодаря лечению пациенток с истерией, открывает природу этих симптомов, говоря, что эти симптомы и есть проявление сексуальной жизни. Но главное его открытие состоит в том, что сексуальность и сексуальные отношения— это то, что никогда не клеится, несмотря нато, что все мы— носители идеалов, связанных с сексуальностью.

Так как оно не клеится, человек ищет способ как-то с этим смириться, обходиться тем, что есть. Если у меня не получается, мне кажется, что я могу пойти за ответом к другому, у которого вроде бы все в порядке. Но единственное, что я получу от него на самом деле— это его личный способ обходиться с этой штукой. То, что мне кажется идеальным, возможно, подходит ему и не подходит мне. В этом загвоздка сексуальности.

Можно использовать самый классический подход Фрейда— «удовольствие— неудовольствие». Когда это почему-то клеится, это переживается как удовольствие. Но это удовольствие никогда не гарантировано. То, что получилось на первом свидании и однажды (скажем, невероятный оргазм), может не сработать, даже если вы воспроизведете те же условия (те же свечи, тот же торт).Либо это проявляется как неудовольствие— когда какая-то мелочь вдруг становится источником сильного неудовольствия, связанного со стыдом, с раздражением, с болью. И там тоже присутствует сексуальность. Соответственно, приходится изобретать какие-то способы обходиться с этой невозможностью. Каждый изобретает свои трюки.

— Какие это могут быть трюки?
— Для этого можно обратиться к себе, к собственной истории, к собственной встрече с партнером. Вы, например, обнаруживаете, насколько важна при сексуальной встрече деликатность и понимание, и что партнер вас никогда не понимает. То, что вы считаете сексуальностью и ждете от него, совсем не соответствует тому, как он понимает сексуальность, и тому, чего ждет от вас.

Эта встреча очень сложна, в каком-то смысле это всегда встреча двух иностранцев или двух инопланетян— нужна серьезная работа, чтобы хоть что-то получилось. Так вот, один из способов решения этой проблемы есть у всех людей на свете. Это гарантированное наслаждение от «бла-бла-бла». Именно поэтому любовь— это прекрасный ответ, потому что любовь это «бла-бла-бла», это письма, песни, разговоры по телефону. Это то, что позволяет наладить вечно ломающуюся машину.

Если психоанализ в кабинете аналитика оставляет слишком много места наслаждению, это не будет иметь никакого отношения к лечению, оно просто будет отвлекать от проблемы. Это очень деликатный момент. Нужно, чтобы удовольствие от речи, ее вкус возникли в кабинете— но это стоит сделать только для того, чтобы вовремя удовольствие остановить.

— Условно говоря, это удовольствие возможно только при наличии человека, который тебя слышит.
— Конечно, нужен адресат. Единственное, что аналитик вам точно даст— свое ухо. Он даст возможность в какой-то момент испытать этот вкус собственной речи, но он хитер, его желания странны. Он тут же вас этого лишит.

Огромное количество специалистов останавливаются на моменте удовольствия —например, всякие групповые формы психотерапии, которые как раз в максимальной степени предлагают возможность заместительного наслаждения. В фильме «Бойцовский клуб» очень остроумно показано, как на место симптома, страдания, может прийти наслаждение, связанное с «бла-бла-бла». Пациенту кажется, что он что-то получил, но на самом деле это ненастоящая терапия— это просто удовольствие, которое временно снимает какие-то симптомы.

— Это сексуальность проявляется? Происходит перенос?
— Можно сказать, что сексуальное наслаждение может быть в самой речи. Но само выражение «сексуальность в речи» можно по-разному расслышать. Например «Сексуальность в речи» означает, что речь и есть сексуальность. Или другой вариант: где-то в моей речи присутствует чак на место симптома, страдания, может прийти то-то, что относится к моей сексуальности.

Это и открыл Фрейд, сказав, что речь человека может интерпретироваться. Это значит, в моей речи кроме меня есть что-то еще, в ней буквально присутствует субличность, другой субъект. То, что я считаю собой, на самом деле не совсем я. И если мою речь остановить, у меня появляется возможность расслышать, что я говорю. Если это сделаю не я, а другой, я смогу вдруг встретиться с другим, который меня остановил— психоаналитиком. Но на самом деле благодаря этому другому я встречусь стем другим, которым я сам являюсь по отношению к самому себе.

— Это самопознание, упрощенно говоря?
— Это особое самопознание. Есть самопознание как некий интеллектуальный демарш, которым можно очень много заниматься. Когда мы говорим просто о самопознании, то тут очень трудно отделить процесс самопознания от наслаждения речью.

Самопознание совершенно бесконечно не только потому, что познать себя невозможно, но еще и потому, что достаточно только дать себе волю немножко поспекулировать, да еще и по поводу себя самого, остановиться уже невозможно. Может создаваться ложное впечатление, что благодаря тому, что я что-то о себе узнаю, я лечусь. Но мне кажется, правильнее сказать, что благодаря тому, что связано со специфическим психоаналитическим лечением, происходящим в кабинете, я еще и что-то узнаю. В этом смысле самопознание— это побочный продукт лечения. Кроме того, эта встреча с собой— не всегда знание: пациент, скорее, встречается с чем-то очень глубинным в своей собственной речи— с каким-то словом, какой-то буквой, которые абсолютно вырваны не то, что из знания, но даже из речевых связей вообще. Тут даже можно вспомнить, как Лакан перефразирует известную фразу «Я мыслю, значит, я существую». Лакан скажет: «Там, где я мыслю, там я не существую, там меня нет».

— Самолечение вообще возможно, при наличии соответствующего инструментария?
— Вообще можно дать два ответа, противоречащих друг другу. С одной стороны, мы только этим и занимаемся. Наверное, мы являемся таковыми, какие мы есть— более или менее процветающими, потому что мы безотчетно только и делаем, что себя лечим.

Но если говорить более серьезно, то это невозможно, потому что основной инструмент, который начинает работать в кабинете психоаналитика— это сам психоаналитик. Аналитик делает две вещи. Он дает пациенту возможность говорить, дает место речи, «как бы» развязывает ее, открывает. И одновременно он оказывается тем, кто ее обрубает. Он вмешивается внее как хирург и ее модифицирует. Каждая остановка— это и есть интервенция.

— Существуют какие-то правила интервенции и интерпретации?
— Все определяет каждый конкретный случай. В этом смысле интервенцией и интерпретацией может быть абсолютно все, что угодно. Даже урчание в животе аналитика. Интервенция— это не то, что концептуализируется аналитиком. Это что, что произошло с пациентом в кабинете аналитика.

— Реакция аналитика?
— Нет, условия в более широком смысле. Пациент говорит. Реагируя на аналитика и все, что происходит в его кабинете, он меняет свою речь, меняет тему итак далее, останавливается, ускоряется. Влиять на это может что угодно— шум за окном, кашель на лестничной клетке. Бывает, аналитику кажется, что он что-то сказал в порядке интерпретации, а его интерпретация была нацелена на что-то определенное и даже была сконструирована каким-то невероятным умным, изысканным образом. Но потом оказывается, что на самом деле сработало что-то другое. Часто это то, что самому аналитику кажется ошибкой, ляпом, нелепостью.

Я вспоминаю случай с одной пациенткой. Ей удалось начать анализ довольно удачно, как мне кажется. Она очень быстро сделала какие-то шаги— благодаря тому, что на первые же две встречи с ней я опоздал. Как оказалось потом, эти два момента оказались решающим стимулом для того, чтобы она что-то сделала.

Но все–таки это несвобода в полном смысле слова. Чем интересен психоанализ— на первый взгляд кажется, что в нем предоставлена абсолютная свобода. Это то, за что обычно критикуют Фрейда: якобы толкование сновидений— это абсолютная свобода и произвольность интерпретатора. На самом деле это совсем не так. Идея Фрейда состояла в том, что ты «отвечаешь за базар».

Пациент находится на кушетке, аналитик слушает его сон. Аналитик говорит: «Что вам приходит в голову в связи с этим сном?». Пациент говорит: «Вряд ли, конечно, это взаимосвязано, но мне приходит в голову моя мать». Фрейд говорит: «Я очень серьезно отношусь ко всем вашим словам». Когда пациент оказывается в кабинете аналитика, он «отвечает за базар» в том смысле, что в отличие от юриспруденции, где есть презумпция невиновности, здесь абсолютная презумпция виновности. Если вы это сказали, вы уже не вернете слово назад. Поэтому о психоанализе, мне кажется, нужно говорить с этой позиции— приходится отвечать зато, о чем ты говоришь.

Есть такие области знания, все устроено не совсем так. Хотя есть определенная этическая, политическая итак далее ответственность у философа, социолога. Но мне кажется, она все–таки отличается от ответственности врача в кабинете перед своим пациентом. И разница в вышеописанной позиции. Но тут важно подчеркнуть, что это моя личная точка зрения.

— Не мешает ли предыдущий опыт аналитика работать с новым пациентом? Например, некая успешная схема, которая сработала в прошлом?
— Мешает, конечно. Это то, что Фрейд назвал термином «контрперенос». Можно назвать это и предрассудком. Предрассудок— это когда я даю автоматический ответ на что-то. Это что-то, что происходит помимо моей воли, само собой. Да, от этого стоит ограждать пациентов. Но это не исключает того, что у аналитика есть определенная позиция, связанная с опытом работы. Это соединение чего-то общего (общего представления о чем-либо) с частным (конкретным клиническим случаем). Например, психоаналитики пользуются такими общими категориями как неврозы или психозы, перверсии. Или мужчины, или женщины (улыбается). Есть эти категории, и одновременно есть частный случай. Их соединение всегда ставит проблему.

— Вы говорили про сексуальность, которая проявляется либо в получении удовольствия, либо в искаженном виде в невозможности (то, что не клеится). Можно ли продолжить эту мысль и говорить, что нормой является свободное получение удовольствия без каких-то затруднений, а аномалией, патологией— невозможность получить удовольствие без этого?
— Я бы, честно говоря, сказал по-другому: если удовольствие оказывается гарантированным, то мы с большей вероятностью попадем в область патологии. Кстати, это характеризует современный мир— в нем как раз очень много всяких вещей а-ля наркоманских. Наркотик— это в каком-то смысле и есть то, о чем вы говорите. Это уникальное изобретение человечества, которое гарантирует удовольствие.

Медицина нас учит тому, что если вдруг такая гарантия попадает человеку в руки, он очень быстро теряет свой человеческий статус. Не столько гибнет физически (на эту тему можно спорить). Но что точно с ним происходит— он очень быстро теряет свои человеческие качества. Перестает быть человеком, который общается с другими, ведет социальную жизнь.

Наркотик— это частный случай. Но современный мир предлагает довольно много готовых решений, гарантирующих какое-то маленькое удовлетворение. Это, скорее, новая форма патологии. Например, у всех нас есть сложности и социальные симптомы, связанные с взаимоотношениями с другими. В современном мире есть много штучек, которые позволяют вступать в иллюзорные отношения с окружающими людьми: Фейсбук, чаты, sms. Чем удачней эта иллюзия, тем лучше она для меня (я таким образом решаю вопрос отношений с другим), и тем в большей степени она превращается вто, что меня от другого отделяет. Чем больше я туда погружаюсь, тем меньше шанс, что мы с вами встретимся в реальности и поговорим обо всех этих вещах. Если мы были слишком удовлетворены Фейсбуком, мы бы никогда не увиделись. Мы бы удовлетворились обменом какими-то маленькими текстами и нам бы казалось, что мы общаемся, хотя к общению это не имеет отношения.

Это то, что Фрейд назвал «принципом удовольствия»— первый понятийный аппарат, который позволил ему начать говорить о сексуальности и парадоксах, связанных с удовольствием и не удовольствием. Но сам же Фрейд потом от этого откажется, начав говорить о чем-то, что находится поту сторону принципа удовольствия. Дальше уже Лакан сего термином «наслаждение».

— Существуютли люди, у которых всегда «клеится»?
— Наверняка такие люди есть. В психоанализе есть термин «перверсия». Это люди, которые получают доступ к какому-то гарантированному удовольствию, но они за это платят абсолютным одиночеством. Правда, это их, как правило, не особо беспокоит.

Именно поэтому такие люди, как правило, не становятся пациентами психоаналитиков. Чтобы стать пациентом психоаналитика, нужно немножко страдать и нуждаться в партнере. Несмотря на то, что они нуждаются в партнерах и вроде бы находятся в отношениях, но для них партнер— это не другой человек, а объект для получения наслаждения.

В этом случае во взаимодействии с другим человеком нет момента сомнения, анормальная сексуальность заключается как раз в возможности несостыковки, в отсутствии предзаданного модуса. Ее парадокс в том, что вещь, которая для многих из нас является очень важным компонентом для достижения нашего собственного удовлетворения в сексуальной жизни, одновременно является величайшей помехой идля нашей сексуальности, и для нашего удовлетворения— это желание другого.

Источник: theoryandpractice.ru