Биография Джонс Эрнест “Фрейд. Начало международного признания (1906–1909)”

Биография Джонс Эрнест “Фрейд. Начало международного признания (1906–1909)”

В течение нескольких лет труды Фрейда либо игнорировались в немецких периодических изданиях, либо им давалась презрительная оценка. Однако некоторые обзоры его работ в англоязычных странах были дружественными и почтительными, даже если они в течение некоторого времени и не вели к какому-либо определенному признанию его идей.
Первым англоязычным автором, который написал обзор работы Брейера и Фрейда, несомненно, являлся Ф. У. Х. Майерс. Всего три месяца спустя после того, как их совместная работа «Предварительное сообщение» была опубликована в «Неврологическом бюллетене» (январь 1893 года), он изложил ее на собрании Общества психических исследований, а его отчет был опубликован в «Трудах» этого общества в июне того же года. Так что уже самые первые открытия в области того, что позднее стало психоанализом, стали доступны английским читателям спустя полгода после того, как о них было объявлено Брейером и Фрейдом. Четыре года спустя Майерс произнес речь перед тем же обществом на тему «Истерия и гениальность», в которой дал обзор «Очерков об истерии». В то время эта речь была резюмирована в «Журнале» общества, а также, в намного более полном виде, вышла в печать в книге Майерса «Человеческая личность», которая появилась в 1903 году, два года спустя после его смерти.
За год до обзора Майерсом «Очерков об истерии» врач Митчелл Кларк, невролог из Бристоля, опубликовал полный обзор этой работы в журнале «Мозг» в который сам Фрейд много лет тому назад послал свою работу по неврологии. Большинство неврологов не обратили на эту работу серьезного внимания, но у двух читателей она вызвала определенный интерес. Одним из них был Хэвлок Эллис. Два года спустя он опубликовал одну свою работу в американском журнале, в которой дал обзор «Очерков об истерии» и согласился с взглядами Фрейда относительно сексуальной этиологии истерии. Эта его работа была перепечатана восемь лет спустя во втором томе его «Исследований по психологии пола». В 1904 году в первом томе этого издания он посвятил несколько страниц тому, что назвал «чарующими и действительно важными исследованиями Фрейда». Он также ссылается в последующих томах (1906), хотя и без каких-либо библиографических данных, на работы Фрейда по неврастении и состояниям страха. В последующие годы он часто критиковал труды Фрейда, к которым у него в то время складывалось все более отрицательное отношение.
Вторым автором был Уилфред Троттер, знаменитый хирург, чье имя знакомо психологам по книге «Стадные инстинкты во время мира и войны», которая в действительности была написана в 1904 году, хотя и не публиковалась до 1916 года. Он обратил мое внимание на обзор Кларка в 1903 году, когда я начинал специализироваться по психопатологии, и в том же самом году я читал намного более полный обзор «Очерков об истерии» в книге Майерса «Человеческая личность», которая только что вышла. В следующем году появилось обсуждение Хэвлока Эллиса новых открытий Фрейда. Доктор Джеймс Дж. Патнем, профессор неврологии в Гарварде, опубликовал в первом номере «Журнала девиантной психологии» (февраль 1906 года) самую первую статью на английском языке непосредственно по психоанализу и дал первый адекватный обзор психоанализа на английском; однако его резюме было в то время в целом враждебным. За год до этого доктор Мортон Принс из Бостона в письме Фрейду говорил о его «хорошо известной работе» и просил написать статью для первого номера нового журнала. В Нью-Йорке двое эмигрантов, швейцарские психиатры Адольф Майер и Август Хох, следили за трудами Фрейда, последний даже с симпатией; они едва ли забыли упомянуть о работах Фрейда своим студентам.
Однако немногое из всего этого было известно в то время Фрейду. До 1906 года единственными откликами за пределами Вены, о которых он знал, являлись короткие и язвительные ссылки на его работы в немецких неврологических и психологических журналах и небольшое количество элементарных попыток подвергнуть проверке некоторые из его ранних идей.
В 1904 году мы сталкиваемся, однако, с двумя исследователями, которые продвинулись дальше. Отто Гросс из Граца, гений, у которого позднее, к несчастью, развилась шизофрения[108], опубликовал работу, в которой искусно сопоставил диссоциацию идей, описанную Фрейдом, с диссоциацией в сознательной деятельности, наблюдаемой при dementia praecox[109], за которой последовала оригинальная книга, где теория либидо Фрейда со всеми ее концепциями вытеснения, символизма и т. п. была полностью одобрена. Гросс стал моим первым наставником в практике психоанализа, и я присутствовал во время лечения им одного пациента.
Вторым был А. Штегман из Дрездена. В 1904 году он описал несколько успешных случаев лечения истерии и навязчивых состояний посредством психоаналитических методов. Штегман стал первым автором, написавшим о бессознательных факторах при астме. Он умер в 1912 году.
Все это было слабым признаком рассвета. Но в 1906 году направление к Западу начало проясняться. Осенью 1904 года Фрейд услышал от Эйгена Блейлера, профессора психиатрии в Цюрихе, что тот вместе со всеми своими сотрудниками в течение двух лет усиленно занимается психоанализом и ищет различные возможности применения этого метода. Основной стимул к такому изучению исходил от главного ассистента Блейлера, К. Г. Юнга. Юнг прочел «Толкование сновидений» вскоре после ее опубликования и даже сделал три незначительные ссылки на эту книгу в своей работе по оккультизму (absit omen!) в 1902 году. Начиная с 1904 года и далее он широко применял идеи Фрейда. Он разработал несколько искусных ассоциативных тестов, которые подтверждали заключения Фрейда относительно того, как эмоциональные факторы могут мешать воспоминанию, и посредством которых он мог экспериментально демонстрировать существование вытесненного материала в той его форме, которую назвал «аффективными комплексами», применяя для этой цели термин Теодора Циена «комплекс». В 1906 году Юнг опубликовал книгу «Диагностические исследования ассоциаций», собрание ценных исследований, сделанных им и его учениками, а в следующем году написал книгу, ставшую событием в психиатрии, «Психология dementia рrаесох», которая расширяла многие из идей Фрейда до области истинных психозов. Конечно, Юнг послал ему экземпляры обеих книг, но Фрейд настолько горел желанием прочитать первую книгу Юнга, что купил ее сам.

В апреле 1906 года между Фрейдом и Юнгом завязалась регулярная переписка, которая продолжалась почти семь лет. В течение нескольких лет она была в высшей степени дружелюбным и откровенным обменом как личными мыслями, так и научными соображениями.
Известия о том, что его исследования, сделанные за последние тринадцать лет, которые повсеместно столь презирались и обругивались, находят восторженное признание в знаменитой психиатрической клинике за рубежом, согревали душу Фрейда. Его приподнятое настроение при получении таких известий и то благоприятное впечатление, которое он вскоре составил о личности Юнга, мешали ему сохранять хладнокровное суждение. Как мог он предвидеть, что сопротивления, которые неизбежно сопровождают занятие психоанализом и с которыми он был достаточно знаком по своим пациентам, могут также мешать и заставлять отклоняться с прямого пути самих аналитиков?
В 1907 году у Фрейда было три посетителя из Цюриха. Один из них — Макс Эйтингон, в то время студент-медик, завершавший свои занятия в Цюрихе, где он изучал новую психологию. Родившись в России, он воспитывался в Галиции и Лейпциге и после отъезда из Цюриха поселился в Берлине, однако сохранил за собой австрийское подданство. В более поздние годы он стал одним из ближайших друзей Фрейда. Поводом для этого визита послужило желание получить у Фрейда консультацию по поводу одного очень тяжелого случая заболевания, в лечении которого он был лично заинтересован. Эйтингон оставался в Вене почти две недели и посещал по средам собрания психологического общества приверженцев учения Фрейда 23 и 30 января. Он провел с Фрейдом три или четыре вечера, они занимались личной аналитической работой во время длительных прогулок по городу. Таким было первое обучение анализу! Я помню ускоренный темп ходьбы и быстрый неудержимый поток речи на таких прогулках. Быстрая ходьба использовалась Фрейдом для стимуляции потока мыслей, однако его спутник задыхался и предпочел бы сделать передышку, чтобы переварить мысли Фрейда. В октябре 1909 года Эйтингон провел в Вене три недели. Дважды в неделю он совершал с Фрейдом вечерние прогулки, продолжая свое обучение анализу. В ноябре он переехал из Цюриха в Берлин, намереваясь прожить там год, однако прожил там до отъезда в Палестину в 1932 году. Он был активно лоялен к Фрейду, который сам признал это в письме Эйтингону от 1 января 1913 года: «Вы были первым из всех, кто пришел к одинокому человеку, и будете последним, оставившим его».
Намного более волнующим, однако, был первый визит Юнга к Фрейду, который состоялся 27 февраля 1907 года. В июле следующего года на Международном конгрессе по неврологии в Амстердаме, на котором мы оба читали свои работы, Юнг живо описал мне свою первую встречу с Фрейдом. Ему очень много нужно было рассказать и спросил у Фрейда, и с большим воодушевлением в течение целых трех часов он говорил не умолкая. Затем его терпеливый, внимательный слушатель прервал Юнга, предложив систематизировать обсуждение. К изумлению Юнга Фрейд начал группировать содержание его разглагольствований по нескольким точным направлениям, что позволило им провести дальнейшие часы в более выгодном для обеих сторон сотрудничестве.
В течение двух или трех лет, как показывает переписка между ними и что подтверждает моя память, восхищение Юнга Фрейдом и его энтузиазм по отношению к работам Фрейда были безграничны. Свою встречу с Фрейдом он считал высшей точкой своей жизни, а спустя пару месяцев после первой встречи с Фрейдом Юнг сказал ему, что всякий, кто приобрел знание психоанализа, вкусил от древа рая и достиг познания.
Фрейд был очень благодарен за эту поддержку, которая пришла к нему издалека, кроме того, ему также крайне импонировала личность Юнга. Вскоре он решил, что Юнгу предстоит стать его преемником, и временами называл его своим «сыном и наследником». Он считал, что Юнг и Отто Гросс были единственными по-настоящему оригинальными умами среди его последователей. Юнгу предстояло стать Иисусом Наемном, которому судьбой было уготовано исследовать обетованную землю психиатрии, на которую Фрейду, подобно Моисею, разрешено было взглянуть лишь издалека. Это замечание интересно тем, что оно указывает на самоотождествление Фрейдом себя с Моисеем, которое в более поздние годы стало очень явным.
Мне кажется, что больше всего в Юнге Фрейда привлекали его энергичность, бодрость и, превыше всего прочего, его неограниченное воображение. Это последнее качество пленило Фрейда, так же как и в случаях с Флиссом и Ференци. Это качество будило отголоски чего-то, что имело величайшее значение в его собственной личности, над чем его высокоразвитой способности к самокритике пришлось установить самый строгий контроль. Но ни с Юнгом, ни с Ференци он не был столь глубоко эмоционально вовлечен в личные взаимоотношения, как с Флиссом; он просто становился теплее в их присутствии.
То, что Фрейд, когда в 1910 году было основано Международное объединение, предлагал назначить Юнга его президентом, и, как он надеялся, на неопределенный срок, являлось вполне естественным. Начнем с того, что Юнг, с его внушительным внешним видом и воинственной манерой держаться, казался подходящим для роли лидера. Со своим психиатрическим образованием и положением, превосходным интеллектом и явной преданностью работе он подходил на этот пост более чем кто-либо другой. Однако у него было два серьезных недостатка для этой должности. Это положение не гармонировало с его собственными чувствами мятежника, еретика, короче говоря, скорее чувствами «сына», нежели лидера, и это вскоре начало проявляться в отсутствии у него интереса к выполнению своих обязанностей. Затем в складе его мышления отсутствовала ясность, что являлось серьезным пороком. Я помню, как однажды встретил его соученика по гимназии и был поражен ответом, который тот дал на мой вопрос, каким был Юнг, будучи мальчишкой: «Он обладал беспорядочным умом». Я не единственный, кто сделал аналогичное наблюдение.
Восхищение Юнга личностью Фрейда, при его острой проницательности, не простиралось на группу его последователей. Их он описывал мне как разношерстную толпу художников, декадентов и посредственностей и сожалел об участи Фрейда, окруженного такими людьми. Они, несомненно, до некоторой степени отличались по своей манере поведения от того профессионального класса, к которому Юнг привык в Швейцарии, но, верно это или нет, я не могу не высказать подозрение, что его суждение было окрашено неким «расовым» предрассудком. Во всяком случае, антипатия между швейцарцами и венцами являлась взаимной и лишь возрастала с течением времени. Этому обстоятельству суждено было причинить Фрейду много страданий.
До конца этого памятного года Фрейда посетил еще один его постоянный друг, Карл Абрахам. В течение трех лет он работал в Цюрихе под руководством Блейлера и Юнга, но, не будучи швейцарцем, он не имел там перспектив на дальнейшее повышение в должности и поэтому в ноябре 1907 года решил поселиться в Берлине и практиковать там как психоаналитик. Подобно Юнгу, он изучал работы Фрейда с 1904 года. В июне он послал Фрейду оттиск первой из серии ценных работ, которые он написал по психоанализу, и она произвела на Фрейда благоприятное впечатление. С этой работы началась их регулярная переписка, и Фрейд пригласил Абрахама приехать в Вену, что Абрахам и сделал 15 декабря 1907 года, и в течение следующих нескольких дней имел ряд оживленных бесед с Фрейдом. Вскоре между этими двумя мужчинами завязалась неразрывная дружба, и Абрахам является одним из трех людей (двумя другими были Ференци и я), чья постоянная переписка с Фрейдом вызвала к жизни наиболее ценные научные комментарии.
Следующим иностранным посетителем был Шандор Ференци из Будапешта, которому предстояло стать ближайшим другом Фрейда и его сотрудником. Он был обычным практикующим врачом, который ранее проводил опыты с гипнозом. Прочитав «Толкование сновидений», он поначалу отверг все, в недоумении пожимая плечами при чтении. Однако в 1907 году один его друг побудил Ференци попытаться сделать это еще раз, и эффект был молниеносный. Он написал Фрейду и приехал к нему в воскресенье 2 февраля 1908 года. Он произвел настолько глубокое впечатление на Фрейда, что тот пригласил Ференци провести пару недель в августе с его семьей, для которой он стал особым любимцем во время их отдыха в Берхтесгадене.
Фрейд оказался вскоре пленен энтузиазмом и живым складом ума Ференци, теми качествами, которые ранее пленили Фрейда в его великом друге Флиссе. Однако эмоционально он был меньше вовлечен в эту дружбу, хотя всегда проявлял проницательный отцовский интерес к личной жизни Ференци и его трудностям. Они часто вместе отдыхали и между 1908 и 1933 годами обменялись более чем тысячью писем, которые все были сохранены. С самого начала Ференци обсуждал в этих письмах научные проблемы, и в своих беседах и переписке они развили несколько важных идей в психоанализе.
Ганс Захс из Вены посещал лекции Фрейда в университете уже в течение нескольких лет, когда в начале 1910 года осмелился лично зайти к Фрейду, чтобы подарить ему небольшую книжку, только что им опубликованную. Это был перевод некоторых из «Песен казармы» Киплинга — между прочим, перевод был превосходным.
К тому времени члены того маленького круга, которым в течение многих лет предстояло быть близкими друзьями Фрейда, уже ранее приезжали, чтобы познакомиться с ним лично: Ранк — в 1906 году, Эйтингон и Абрахам — в 1907 году, Ференци и я — в 1908 году, Захс — в 1910 году.
В 1907 году доктор Фюрст, редактор журнала по вопросам социальной медицины и гигиены, попросил Фрейда высказать свои взгляды на новую проблему того времени, а именно на сексуальное просвещение детей. Фрейд, естественно, благосклонно откликнулся на эту просьбу, так как повидал столь много болезненных результатов сокрытия подобной информации от детей, и привел несколько горьких примеров. Более важной публикацией, ставшей первым вкладом Фрейда в исследование религии, была работа, в которой он сравнил и противопоставил определенные религиозные ритуалы с навязчивыми действиями, совершаемыми обсессивными пациентами. Главным произведением этого года стала его эссе по новелле Йенсена «Градива».
В конце ноября 1907 года мне пришлось провести неделю в Цюрихе вместе с Юнгом, где я встретил, среди других работающих там людей, Брилла и Петерсона из Нью-Йорка. На ранних стадиях знакомства Юнг мог быть очень обаятельным. Он также мог проявлять большое остроумие. Я вспоминаю, как однажды спросил его, не кажется ли ему, что мода на дадаизм, которая тогда как раз начиналась в Цюрихе, имеет психотическую основу. Он ответил: «Эта мода настолько идиотская, что ее не стоит сравнивать с любым порядочным сумасшествием».
Небольшая «Группа Фрейда», как она была названа, только начинала свою деятельность в Цюрихе в то время. Кроме Эдуарда Клапареда из Женевы и Бинсвангера из Кройц-лингена, все остальные члены этой группы были из Цюриха. Юнг, конечно, являлся лидером этой группы, которая включала в себя, среди прочих, его шефа, профессора Блейлера, Франца Риклина, одного из родственников Юнга, и Альфонса Мёдера. Эта маленькая группа имела обыкновение собираться в психиатрической клинике Бургхёльцли для обсуждения своей работы, и обычно на этих собраниях присутствовал один или несколько гостей.
Я предложил Юнгу организовать общую встречу тех, кто интересуется трудами Фрейда, которая и прошла в апреле следующего года в Зальцбурге. Я хотел дать этой встрече название «Международный психоаналитический конгресс», как с тех пор и назывались все последующие за ней, но Юнг настаивал, чтобы на приглашениях было написано «Встреча по фрейдовской психологии», необычно личное название для научной встречи. Оно олицетворяло собой отношение, которое дало Блейлеру предлог для критики. Между прочим, когда позднее Абрахам спросил Фрейда, под каким названием ему следует упомянуть о конгрессе при публикации своей работы, прочитанной там, Фрейд ответил, что это была просто личная встреча и что Абрахаму не обязательно упоминать о ней.
Тем не менее она стала историческим событием, первым публичным признанием деятельности Фрейда. Так как не сохранилось никакого описания этой встречи, представляется уместным упомянуть о ней здесь. Этот конгресс отличался от всех последующих тем, что на нем не было ни председателя, ни секретаря, ни казначея, ни совета, ни какой-либо разновидности подкомитета и, что самое главное, не было делового собрания! Конгресс занял всего один день.
В воскресенье 26 апреля 1908 года мы собрались в отеле «Бристоль» в Зальцбурге. Эта встреча действительно явилась международной: из девяти работ, представленных на ней, четыре принадлежали ученым из Австрии, две — из Швейцарии и по одной — из Англии, Германии и Венгрии. На встрече присутствовали 42 человека, половина из которых являлись или стали практикующими аналитиками.
Работы, в том порядке, в каком они зачитывались, были следующими:

   Фрейд. «История одного заболевания».
Джонс. «Рационализация в обыденной жизни».
Риклин. «Некоторые проблемы толкования мифа».
Абрахам. «Психосексуальные отличия между истерией и dementia praecox».
Задгер. «Этиология гомосексуализма».
Штекель. «Об истерии страха».
Юнг. «О dementia praecox».
Адлер. «Садизм в жизни и в неврозе».
Ференци. «Психоанализ и педагогика».

Большинство из этих работ было впоследствии опубликовано, но единственной интересующей нас здесь является работа Фрейда. Юнг умолял Фрейда рассказать об истории одного заболевания, поэтому Фрейд описал анализ случая навязчивых состояний, на который впоследствии мы имели обыкновение ссылаться как на историю «человека-крысу». Фрейд сидел в конце длинного стола, вдоль которого по обеим сторонам расположились мы, и говорил своим обычным тихим, но отчетливым голосом. Он начал свою речь в восемь часов утра, и мы слушали его крайне внимательно. В одиннадцать часов он прервался, полагая, что с нас достаточно. Но мы были настолько поглощены, что настояли на том, чтобы он продолжал, что Фрейд и сделал, закончив свой рассказ почти к часу дня.
Среди выдвинутых им на рассмотрение проблем были чередование любви и ненависти в отношении одного и того же лица, раннее разделение этих чувств обычно приводит в результате к вытеснению ненависти. Затем следует реакция на такую ненависть в форме необычной нежности, страха кровопролития и т. д. Когда оба эти чувства равны по силе, результатом является паралич мысли, выражаемый клиническим симптомом, известным как folie de doute[110]. Навязчивые наклонности, основная характерная черта при этом неврозе, означают яростное желание преодолеть этот паралич посредством чрезмерной настойчивости.
В возрасте 52 лет у Фрейда только начинали проявляться первые признаки седины. Он обладал удивительно красивой головой, густыми, черными, тщательно ухоженными волосами, красивыми усами и остроконечной бородкой. Его рост был около пяти футов восьми дюймов, он был несколько полноват, хотя, вероятно, его талия не превосходила объема груди. Его отличали черты человека сидячей профессии. Могу добавить, что окружность его головы была 55,5 сантиметров, а измерения по диаметрам, соответственно, 18 и 15,5 сантиметров. Так что с черепным индексом 86 он определенно являлся долихоцефальным. Фрейд обладал живыми и, возможно, до некоторой степени беспокойными манерами, которые вместе с быстрыми, как молния, глазами производили пронзительный эффект. Я смутно ощущал некоторый слегка женский аспект в его манере поведения, что, возможно, способствовало в какой-то степени помогающему или даже защищающему отношению с моей стороны, в отличие от характерного сыновнего к нему отношения многих аналитиков. Он говорил с абсолютно ясной дикцией — черта, высоко ценимая благодарным иностранцем, — дружеским тоном, более приятным, когда он говорил тихо, чем в те редкие моменты, когда он повышал голос. Он умело устранял мое неправильное английское произношение немецких слов.
Вполне естественно, что у Фрейда появилось много новых швейцарских приверженцев, первых иностранцев, и, между прочим, первых приверженцев-неевреев. После столь долгих лет третирования, насмешек и оскорблений нужен был чрезмерно философский характер, чтобы не радоваться тому, что хорошо известные университетские преподаватели из знаменитой зарубежной психиатрической клиники проявили искреннюю поддержку его работ. Однако за спокойной внешностью Фрейда скрывался тлеющий огонь, и его, возможно, чрезмерный восторг был неприятен для венских ученых, которые, в конце концов, первыми сплотились вокруг Фрейда, когда он стоял в одиночестве. Их ревность неизбежно сосредоточилась на Юнге, о котором Фрейд высказывался с особым восторгом. Это усиливалось их еврейским подозрением в отношении неевреев в целом, постоянным ожиданием проявлений антисемитизма. Фрейд сам, до некоторой степени, разделял это ожидание, но на данное время оно было убаюкано удовольствием от того, что он наконец-то признан внешним миром. Венцы даже в тот ранний период предсказывали, что Юнг недолго будет оставаться в психоаналитическом лагере. Имели ли они в то время какое-либо основание для такой точки зрения — это другой вопрос, но у немцев есть хорошая поговорка: «Der Hass sieht scharf» (у ненависти острый глаз).
На небольшом собрании после зачтения работ было принято решение издавать журнал, первый, посвященный психоанализу; количество таких журналов продолжало возрастать до второй мировой войны, но до сих пор существуют девять таких журналов, не говоря уже о многих сопутствующих им изданиях. Этим первым журналом стал «Jahrbuch Jlir psychoanalytische und psychopathologische Forschungen»[111], который прекратил свое существование в начале первой мировой войны. Он издавался Блейлером и Фрейдом и редактировался Юнгом. Венцы были оскорблены тем, что их игнорируют при выпуске этого журнала, и особенно потому, что с ними даже не проконсультировались на этот счет; этот вопрос ранее обсуждался со швейцарцами, кроме которых присутствовали лишь Абрахам, Брилл, Ференци и я. Негодование венцев росло и нашло свое открытое выражение два года спустя в Нюрнберге.
Журнал, к которому он будет иметь свободный доступ для своих публикаций, значил очень многое для Фрейда. Это придавало ему большую независимость. Теперь он мог себе позволить насмехаться над своими оппонентами. Несколько месяцев спустя он писал Юнгу:

   Я полностью согласен с Вами. Много врагов — много чести. Теперь, когда мы можем работать, публиковать то, что хотим, и получать некоторые результаты от нашего дружеского общения, все это очень хорошо, и я надеюсь, что дела будут продолжаться подобным образом длительное время. Если наступит время «признания», его можно будет сравнить с настоящим временем, как сравнивается таинственное очарование ада с благословенной скукой рая. (Естественно, я имею здесь в виду сравнение наоборот.)

После конгресса Брилл и я приехали в Вену, где пользовались любезным гостеприимством семьи Фрейда, а затем поехали в Будапешт навестить Ференци.
Именно в этот раз Брилл попросил у Фрейда права на перевод его трудов, которые Фрейд с охотой, но довольно необдуманно, ему предоставил. Этому вопросу предстояло стать источником нескончаемых личных и даже юридических затруднений в будущем. Я же испытал значительное облегчение, так как планы собственной работы, в которую я уже был вовлечен, поглощали мое внимание, и я по опыту знал, каким крадущим время занятием может стать перевод. Фрейд сам был очень талантливым и быстрым переводчиком, но он переводил очень вольно, и мне кажется, что он не совсем понимал, какая предстояла глубинная и трудная задача — аккуратно перевести и подготовить к печати (!) его собственные труды. Явно несовершенные знания Брилла как в английском, так и в немецком вскоре возбудили во мне дурные предчувствия, поэтому я предложил ему прочитать весь перевод и представить на его рассмотрение все замечания, которые у меня возникнут; мое имя он не обязан был упоминать. В конце концов, английский являлся моим родным языком, тогда как Брилл обучался ему в неблагоприятных условиях в начале своего пребывания в Нью-Йорке. Но он отверг мое предложение, вероятно, расценив это как неверие в его лингвистические способности; он обладал некоторым знанием полудюжины языков и в свои ранние годы зарабатывал на жизнь, давая уроки. Мне нет никакой надобности поносить переводы Брилла, другие делали это достаточно обильно. Когда, пару лет спустя, я заметил Фрейду, что довольно жалко, что его работа не была представлена англоязычному читателю в более заслуживающей того форме, он ответил: «Я скорее предпочту иметь хорошего друга, чем хорошего переводчика», а затем начал обвинять меня в ревности к Бриллу. У меня не было никакой нужды в подобной ревности, но изменить мнение Фрейда на что-либо всегда было нелегко, и я больше не говорил с ним на эту тему. Потребовались годы протестов, приходящих из-за рубежа, прежде чем он признал правоту моего замечания.
Может быть, Бриллу недоставало внешнего лоска в его молодые годы, однако у него было золотое сердце. С самого начала я чувствовал, что мы хорошо будем ладить в той общей работе, которую нам предстояло выполнять в Америке, и у меня никогда не было более преданного друга, каким неизменно оказывался он.

 В начале 1909 года Фрейд завел еще одну дружбу, совсем другого рода, безоблачно продолжавшуюся до конца его жизни, — дружбу со священником цюрихского прихода Оскаром Пфистером, с которым он позднее завязал обширную переписку. Фрейд очень хорошо относился к Пфистеру. Он восхищался его высокими этическими нормами, его неисчерпаемым альтруизмом и оптимизмом относительно человеческой природы. Вероятно, Фрейда забавляла также мысль о том, что он может находиться в безгранично дружеских отношениях с протестантским священником, к которому мог адресовать письма как к «дорогому служителю Бога» и на чье терпение по отношению к «нераскаявшемуся еретику» — каковым он себя считал — он всегда мог рассчитывать. Пфистер, со своей стороны, ощущал безграничное восхищение и благодарность по отношению к человеку, который, по его мнению, является истинным христианином. Единственной уступкой, какую Фрейд мог сделать в ответ на этот мягкий упрек, было его замечание, что его друг Кристиан фон Эренфельс из Праги, который только что написал книгу по сексуальной этике, окрестил себя и Фрейда как «сексуальных протестантов».
Итоги конгресса в Зальцбурге в основном были весьма позитивными, однако один момент оказался крайне неприятным. Речь идет о стычке между Абрахамом и Юнгом, которая обнаружила их личную несовместимость, особенно со стороны Абрахама. Фактическим поводом для их вражды явилось то, что Фрейд в личных беседах с Абрахамом и Юнгом выразил свое мнение, что dementia ргаесох отличается от любого другого невроза просто тем, что имеет намного более раннюю точку фиксации, точку, которая в то время называлась просто «аутоэротизмом», регрессия к которой происходит в процессе болезни. Это было заключение, которого Фрейд достиг примерно девять лет тому назад. Они оба зачитали свои работы по dementia ргаесох на конгрессе, но если Абрахам полностью воспользовался мыслями Фрейда и даже пришел к заключению, что так называемое «слабоумие» в этом заболевании обусловливалось не каким-либо разрушением интеллектуальных способностей, а массивной блокировкой эмоциональных процессов, то Юнг просто повторил свое мнение, что эта болезнь является органическим поражением мозга, вызываемым гипотетическим «психотоксином».
Это был один из тех бессмысленных мелких споров относительно приоритета, которые столь часто омрачали научный прогресс, начиная от спора Ньютона с Лейбницем и далее. Возник он из-за того, что Абрахам не упомянул и не похвалил каким-либо образом Блейлера и Юнга в своей работе, зачитанной на конгрессе, за их психологические исследования dementia ргаесох, что Юнг в то время дурно истолковал. Единственным интересующим нас в этом споре моментом является то, что он проливает свет на отношение Фрейда к подобным проблемам и к задействованным в них лицам. Лучше всего это можно увидеть из писем Фрейда и Абрахама.

   Любезный и уважаемый коллега,
Мне приятно услышать, что Вы считаете Зальцбург радостным событием. Сам я не могу судить об этом, ибо нахожусь в самой гуще всего этого, но я также склонен рассматривать это первое собрание как многообещающую пробу.
В связи с этим я хотел бы обратиться к Вам с просьбой, от выполнения которой может зависеть очень многое. Я припоминаю, что Ваша работа привела к некоторому конфликту между Вами и Юнгом, или, по крайней мере, так мне показалось из тех немногих слов, которые Вы мне сказали впоследствии. Теперь я считаю, что некоторое соревнование между вами неизбежно и до определенных пределов вполне безобидно. Что касается самого предмета разногласия, то я ни минуты не сомневался в Вашей правоте и приписываю горячность Юнга его собственному колебанию. Но мне не хотелось бы, чтобы между вами возникла какая-либо вражда. Нас все еще так мало, что о несогласии, особенно из-за каких-то личных комплексов, среди нас не может быть и речи. Поэтому для нас также важно, чтобы Юнг снова мог вернуться к тем взглядам, от которых он только что отказался и которые Вы столь последовательно защищали. Мне кажется, что дело скорее клонится в эту сторону, и сам Юнг пишет мне, что Блейлер почти склонен снова отказаться от концепции органического происхождения dementia ртесох. Таким образом, Вы окажете мне личную услугу, если до опубликования Вашей работы свяжетесь с Юнгом и попросите его обсудить с Вами его возражения для того, чтобы Вы могли принять их в соображение. Дружеский жест такого рода, несомненно, положит конец нарождающемуся между вами расхождению. Это доставит мне огромное удовлетворение и покажет, что все мы способны получить от психоанализа практические преимущества для поведения в нашей собственной жизни. Не делайте эту небольшую победу над собой слишком сложной.
Будьте терпимым и не забывайте, что для Вас в действительности легче придерживаться моих мыслей, чем для Юнга, так как, во-первых, Вы полностью независимы, а затем, расовое родство приводит Вас ближе к моему интеллектуальному складу ума, тогда как он, являясь христианином[112] и сыном пастора, может находить свой путь ко мне, только борясь против сильных внутренних сопротивлений. Поэтому его приверженность является тем более ценной. Я почти что собирался сказать, что именно его появление на сцене устранило для психоанализа опасность того, что он станет еврейским национальным делом.
Я надеюсь, что Вы с вниманием отнесетесь к моей просьбе, и тепло Вас благодарю.
Ваш Фрейд

Не получив никакого ответа, Фрейд встревожился и написал снова:

   9 мая 1908 года
Многоуважаемый коллега,
Не получив до сих пор никакого ответа на мою просьбу, я пишу снова, чтобы подкрепить ее. Вам известно, с какой готовностью я передавал Вам свои знания как в этом, так и в других вопросах, но для меня лично ничто не будет более болезненным, чем результат подобной чувствительности к приоритету среди моих друзей и последователей. Если каждый приложит усилия со своей стороны, станет возможно предотвратить такие вещи. Я надеюсь, что Вы, так же как и я, отучитесь от таких вещей ради нашего общего дела[113] а также ради меня.
С сердечными пожеланиями, Ваш Фрейд

   Глубокоуважаемый господин профессор,
Я как раз собирался Вам написать, когда прибыло Ваше второе письмо. То, что я не ответил раньше, произошло по причине, способствующей нашим общим интересам. Когда я прочитал Ваше первое письмо, я не полностью с ним согласился, и поэтому отложил его на пару дней в сторону. Затем я смог прочесть его sine ira et studio[114] и убедился в правильности Ваших аргументов. Больше я не откладывал написание своего письма в Цюрих, но не сразу отослал это письмо. Мне хотелось по прошествии нескольких дней убедиться в том, что в нем не скрывается ничего такого, что обратило бы дружескую попытку примирения в нападки. Я знаю, насколько для меня тяжело полностью избегать полемики, и, перечитав письмо, обнаружил, что оказался прав в своем подозрении. Вчера я заново составил это письмо в его окончательной форме и надеюсь, что оно послужит нашему делу. Я хотел написать Вам лишь после окончания своего письма к Юнгу, и уверен, что Вы извините мое молчание. Теперь, когда я могу спокойно смотреть на это дело, мне остается лишь поблагодарить Вас за вмешательство, а также за то доверие, которое Вы оказали мне. Вам не следует опасаться, что по этому вопросу у меня осталось какое-либо дурное чувство.
На самом деле, я попал в этот конфликт абсолютно неумышленно. В прошедший декабрь я спрашивал у Вас, нет ли какой-либо опасности моего столкновения с Юнгом, так как Вы высказывали свои идеи нам обоим. Вы рассеяли мои опасения. В моей зальцбургской рукописи имелось предложение, которое удовлетворило бы Блейлера и Юнга, но, следуя внезапному импульсу, я опустил его, когда читал свою работу. В этот момент я обманывал себя единственным мотивом— экономией времени, в то время как действительная причина заключалась в моей враждебности в отношении Блейлера и Юнга. А она была вызвана природой их последних публикаций, выступлением Блейлера в Берлине, где он даже не упомянул о Вас, и разными другими мелочами. То, что я не упомянул Блейлера и Юнга, явно означало: «Так как вы отворачиваетесь от сексуальной теории, я не буду ссылаться на вас, когда рассматриваю вопросы этой теории…»
Искренне ваш, Карл Абрахам

Дружеская попытка примирения со стороны Абрахама не встретила того признания, которого она заслуживала: на нее не последовало никакого ответа. Тогда он подверг Юнга некоторой критике, на что Фрейд выразил ему свое собственное благоприятное мнение о Юнге. Он добавил: «Мы, евреи, более легко к этому относимся, так как у нас нет какого-либо мистического элемента». В своем следующем письме он писал: «Я сделаю все, что смогу, чтобы все стало н& свои места, когда поеду в Цюрих в сентябре. Не поймите меня неправильно: мне не за что Вас упрекать. Я подозреваю, что подавляемый антисемитизм швейцарцев, от которого меня намереваются щадить, тем сильнее направляется против Вас. Но, по моему мнению, если мы, евреи, хотим сотрудничать с другими людьми, нам отчасти придется развивать в себе мазохизм и быть готовыми выносить в той или иной степени несправедливость. Нет никакого другого пути работать вместе. Вы можете быть уверены, что, будь мое имя Оберхубер, мои новые идеи, несмотря на все другие факторы, встретили бы намного меньшее сопротивление… Почему я не могу соединить Вас вместе, с Вашей проницательностью и с энтузиазмом Юнга?» Тогда Абрахам написал ему о неблагоприятных новостях, получаемых им из Цюриха, относительно того, что швейцарцы отодвигают психоанализ на задний план как нечто такое, с чем они покончили. Однако, находясь в Швейцарии, Фрейд провел несколько дней в Цюрихе и разговаривал с Юнгом по восемь часов в день. Он рассказал Юнгу — что представляется неблагоразумным — о сомнениях Абрахама и о тех слухах, которые до него дошли. Юнг ответил, что очень огорчен этим. Фрейду удалось добиться того, чтобы Юнг преодолел свои колебания и полностью связал себя с его (Фрейда) работой. Юнг расстался с Блейлером, который целиком отрицательно относился теперь к работе Фрейда, и отказался от поста ассистента. Так что Фрейд уехал в радостном настроении.
Однако в декабре возникла новая трудность. Абрахам пришел в ярость, когда Юнг сообщил ему, что некоторые важные обзоры, написанные Абрахамом ранее для «Jahrbuch», из-за отсутствия места придется поместить во втором номере этого журнала вместо первого. Абрахам воспринял это как личное оскорбление и снова стал подозревать Юнга в дурных намерениях. На этот раз Фрейд принял сторону Юнга и сделал Абрахаму очень серьезный выговор.
Абрахам, будучи разумным человеком, воспринял эту критику правильным образом. Следующей весной Юнг нанес Фрейду ответный визит. Он вместе со своей женой находился в Вене с 25 по 30 марта 1909 года.
Примерно в то время, когда проходил конгресс, произошло изменение в домашней обстановке Фрейда. В конце 1907 года его сестра фрау Роза Граф, жившая с ним на одной лестничной клетке, освободила свою квартиру и Фрейд намеревался занять ее, приобретая таким образом большие удобства для жилья. А это значило отказаться от маленькой трехкомнатной квартиры на цокольном этаже, где он работал и принимал своих пациентов в течение примерно пятнадцати лет. При общей уборке помещения Фрейд во второй раз в своей жизни уничтожил массу документов и писем, что нанесло нам величайший ущерб.

 После того как он прожил в Вене почти пятьдесят лет, Фрейд решил официально стать «гражданином» этого города. Это произошло 4 марта 1908 года. В результате Фрейд получил право голоса, что, как я подозреваю, и явилось причиной для подачи им этого прошения. Он голосовал лишь в тех редких случаях, когда в его избирательном округе выдвигался либеральный кандидат, и я не удивлюсь, узнав, что такой благоприятный случай представился лишь однажды.
Летом 1908 года Фрейд посетил своего сводного брата Эммануила, живущего в Манчестере. Он отправился в Англию 1 сентября, ненадолго остановившись в Гааге, чтобы посмотреть картины Рембрандта. По всей видимости, Рембрандт и Микеланджело производили на него наиболее глубокое впечатление. Это была его вторая поездка в Англию, которую он впервые посетил в девятнадцатилетнем возрасте, и этой поездке предстояло стать его последним посещением Англии до того, как он поселился в ней в 1938 году. В этот раз он провел в Англии две недели и написал оттуда домой более полудюжины писем.
Из Манчестера Фрейд приехал в Лондон, где провел неделю. Он нашел Лондон просто великолепным и не скупился на похвалы как людям, живущим там, так и всему, что он там видел; даже архитектура Оксфорд-стрит была им одобрена (!). Английская трубка, купленная им, и сигары были чудесными. Он, конечно, осматривал город, но самое большое впечатление произвела на него коллекция древних ценностей, особенно египетских, хранящихся в Британском музее. Он не ходил в театры, так как все вечера были заняты подготовительным чтением для посещения музеев на следующий день. Последний день он провел в Национальной галерее, где его особенно заинтересовали английские школы живописи Рейнолдса и Гейнсборо.
Во время своего обратного путешествия он на четыре дня остановился в Цюрихе у Юнга в Бургхёльцли, и они провели вместе счастливое и приятное время. Юнг взял его в автомобильную поездку посмотреть горы Пилатус и Риги, и они совершили вдвоем много прогулок. Фрейд с нетерпением ожидал, когда он станет гостем в новом доме Юнга, который строился в то время в Кюснахте. В этот визит Фрейда они стали ближе друг другу, чем в какое-либо другое время, за исключением, возможно, их первой встречи.
В 1908 году Фрейд опубликовал пять работ. Первая из них, и самая оригинальная, произвела впечатление разорвавшейся бомбы и вызвала, пожалуй, больше насмешек, чем все написанное ранее. Это была небольшая работа, всего на пару страниц, в которой он указал на то, что анальные ощущения в младенчестве, на эротической природе которых он настаивал уже в течение долгого времени, способны специфическим образом влиять на черты характера. Что какая-либо черта характера человека может развиваться из самых непритязательных источников, казалось тогда внешнему миру полнейшей нелепостью, хотя справедливость этого заключения сейчас широко признается.
Работа на тему взаимосвязи сексуальной морали и цивилизации была предвестником более глубоких исследований цивилизации, которые дали результаты более чем двадцать лет спустя.
Одна из работ посвящена объяснению любопытных гипотез, которые часто формируются в сознании маленьких детей относительно природы сексуальной деятельности, включая оплодотворение. Еще одна его статья касалась связи истерических фантазий с бисексуальностью. Затем он смело взялся за рассмотрение одной эстетической проблемы при обсуждении отношения поэтов к фантазии, в которой пришел к некоторым поразительным заключениям.
В декабре 1908 года произошло одно событие, в результате которого с личностью Фрейда и его деятельностью суждено было познакомиться более широкому кругу людей. Стэнли Холл, президент Университета Кларка в Вустере, штат Массачусетс, пригласил его прочесть курс лекций по случаю празднования двадцатилетней годовщины со дня основания университета. Расходы на поездку оплачивались, и Фрейду предстояло получить за чтение курса лекций 3000 марок. Фрейд пригласил Ференци сопровождать его, его брат Александр также выразил желание совершить эту поездку, хотя позднее это оказалось невозможным. Фрейд был очень взволнован такой перспективой. Ференци был еще более взволнован, он начал изучать английский и заказывал для себя и Фрейда книги об Америке. Однако Фрейд не мог заставить себя прочесть эти книги, но, изучая в то время литературу по Кипру, он узнал, что лучшая коллекция кипрских античных вещей нашла свое пристанище в Нью-Йорке, где он надеялся ее осмотреть. Как он сказал, единственное, что ему хотелось увидеть в Америке, — это Ниагарский водопад. Фрейд не готовился к лекциям, решив сделать это на корабле.
Им предстояло отплыть из Бремена на корабле Северо-немецкой компании Ллойда «Джордж Вашингтон» 21 августа. Ференци беспокоился, не следует ли ему взять с собой шелковую шляпу, но Фрейд ответил, что намеревается купить такую шляпу в Америке и бросить ее в море по пути назад.
В середине июня Фрейд узнал, что Юнг также получил приглашение поехать в Соединенные Штаты, и отреагировал на это словами: «Это увеличивает важность всего предприятия». Они сразу же условились ехать вместе.
Весной этого года в его семье произошло событие, которое доставило Фрейду огромное удовольствие. Его старшая дочь Матильда, которая была очень дорога отцу, обручилась в Меране, где она находилась в течение шести месяцев, с молодым жителем Вены, Робертом Холличером. Свадьба состоялась 7 февраля. Выражая благодарность Ференци за его поздравления по случаю бракосочетания Матильды, Фрейд признался, что, когда Ференци посетил их семью в первый раз в Берхтесгадене, ему хотелось, чтобы этим счастливцем оказался он; его отношение к Ференци всегда было отеческим.
Рано утром 20 августа Фрейд выехал в Бремен, где встретил Юнга и Ференци. Он плохо провел предыдущую ночь в поезде, что частично привело к странному инциденту, значение которого будет обсуждаться позднее. Фрейд был хозяином за завтраком в Бремене, и после непродолжительного спора ему и Ференци удалось уговорить Юнга отказаться от принципа воздержания и выпить с ними вина. Однако вскоре после этого Фрейд упал в обморок, это был его первый из двух таких приступов в присутствии Юнга. На следующее утро они были на борту корабля.
Во время путешествия эти три товарища анализировали сновидения друг друга — первый пример группового анализа, — и Юнг сказал мне впоследствии, что, по его мнению, в своих сновидениях Фрейд больше всего заботился о будущем своей семьи и о своей работе. Фрейд сказал мне, что видел, как официант, обслуживающий его каюту, читал «Психопатологию обыденной жизни» Этот случай в первый раз натолкнул его на мысль, что он может быть знаменит.
Брилл, конечно же, находился на набережной, когда они прибыли в Нью-Йорк 27 августа в воскресный вечер, но ему не разрешили подняться на борт корабля. Поэтому он послал своего друга, доктора Онуфа, который обладал такой возможностью, поприветствовать путешественников. Интервью с репортерами не доставили много хлопот, и единственная заметка об их приезде в одной вышедшей на следующее утро газете сообщала о прибытии некоего «профессора Фрейнда (так!) из Вены». В первый же день, проведенный на берегу, Фрейд зашел к своему шурину Эли Бернайсу и к своему старому приятелю Люстгартену, но они оба все еще находились в отпуске. Поэтому Брилл показывал им город. Сначала они посетили Центральный парк, а затем проехали через китайский квартал и еврейский район Нижнего Истсайда; послеобеденное время было проведено на острове Коуни. На следующее утро они поехали в Метрополитен-музей, который Фрейд больше всего хотел посетить в Нью-Йорке и где он главным образом интересовался греческими античными вещами. Брилл также показал им Колумбийский университет. Я присоединился к их компании на следующий день, и мы все вместе обедали в Руф-гарден Хаммерштейна, а затем пошли в кино посмотреть один из примитивных фильмов тех дней, весь сюжет которого заключался в беспорядочном преследовании. Ференци был в восторге, а Фрейд лишь немного развлекся; это был первый фильм, который они видели в своей жизни. Вечером 4 сентября мы все отправились в Нью-Хейвен, а затем поездом в Бостон и Вустер.
Новую Англию никоим образом нельзя было назвать не подготовленной к слушанию новых доктрин Фрейда. Осенью 1908 года во время пребывания с Мортоном Принсом в Бостоне я вел два или три коллоквиума, на которых присутствовали шестнадцать человек: среди прочих там находились Дж. Дж. Патнем, профессор неврологии Гарвардского университета, Е. В. Тайлор, впоследствии преемник Патнема, Вернер Мюнстерберг, профессор психологии этого университета, Борис Сайдис и Г. В. Уотерман. Единственным человеком, с которым мне удалось достичь некоторого действительного успеха, был Патнем. Затем в мае следующего года, незадолго до визита Фрейда, в Нью-Хейвене состоялся важный конгресс, на котором Патнем и я читали работы, которые вызвали большую дискуссию. Так что прибытие Фрейда ожидалось с большим нетерпением.
Фрейд, по его словам, не имел никакого понятия, о чем ему здесь говорить, и вначале склонялся к предложению Юнга посвятить свои лекции теме сновидений, но я посоветовал выбрать более обширную тему. Поразмыслив, он согласился, что американцам тема сновидений может показаться недостаточно «практичной», если вовсе не легкомысленной. Поэтому он решил дать более общий отчет о психоанализе. Каждую лекцию он составлял заранее во время своей часовой прогулки в компании с Ференци — пример того, каким гармоничным должен был быть поток его мыслей.
Фрейд прочел пять лекций на немецком языке, без каких-либо записей, в форме серьезной беседы, что произвело большое впечатление. Одна леди из аудитории очень хотела услышать его лекцию на сексуальные темы и умоляла меня попросить его об этом. Когда я передал ему ее просьбу, он ответил: «In Bezug auf die Sexualitat lasse ich mich weder abnoch zubringen». Это лучше звучит на немецком, но означает, что его так же тяжело притянуть к этой теме, как и оттянуть от нее.
Эти лекции опубликовывались с тех пор много раз. Их первоначальное восприятие было очень разноречивым. Послание, которое я передал Фрейду от декана университета в Торонто, никоим образом не являлось типичным: «Обычный читатель сделает вывод, что Фрейд выступает за свободную любовь, за отказ от всяких ограничений и за впадение вновь в первобытное состояние».
Особенно волнующим был момент на заключительных церемониях, когда Фрейд встал для того, чтобы поблагодарить университет за присуждение ему почетной степени доктора. И действительно, то, что ему оказывают такой почет после столь многих лет остракизма и презрения, походило на сон, и он явно был тронут, когда произносил первые слова своей небольшой речи: «Это первое официальное признание наших трудов».
Фрейд сам описал свою трогательную встречу с Уильямом Джемсом, который был в то время смертельно болен[115]. Джемс, который хорошо знал немецкий, с большим интересом следил за лекциями. Он относился к нам очень дружески, и я никогда не забуду его прощальные слова, которые он произнес, положив руку на мое плечо: «Будущее психологии принадлежит вашей работе».
Стэнли Холл, основатель экспериментальной психологии в Америке и автор книги о юношестве, восторженно расхваливал и Фрейда, и Юнга. Вернувшись из Америки, Фрейд написал о нем Пфистеру: «Приятно представить себе, что где-то вдалеке, хотя сам ты об этом ничего и не слышал, живут порядочные люди, которые находят свой путь к нашим мыслям и стремлениям и которые, в конце концов, внезапно дают о себе знать. Именно это произошло у меня со Стэнли Холлом. Кто бы мог подумать, что где-то там в Америке, всего в часе езды от Бостона, живет респектабельный пожилой джентльмен, который с нетерпением ожидает выхода следующего номера „Jahrbuch“ который читает и понимает все, что там написано, и который, как он сам выразил это, „звонит о нас во все колокола“?» Вскоре после этого я предложил Холлу занять пост президента новой американской психопатологической ассоциации, которую я как раз основывал в то время, но его интерес к психоанализу оказался непродолжительным. Несколько лет спустя он стал одним из сторонников Адлера, известие об этом сильно огорчило Фрейда.
В эту поездку, однако, у Фрейда появился более постоянный друг. Им стал Дж. Дж. Патнем, профессор неврологии в Гарварде. Я ранее имел с ним длительные беседы, когда находился в Бостоне в качестве гостя Мортона Принса, и убедил его подвергнуть ревизии его начальные возражения против психоанализа. Для выдающегося человека, которому за шестьдесят, он обладал необычной непредубежденностью. Он единственный, кто на моей памяти признал при публичном выступлении, что ранее ошибался по некоторому вопросу. Собрание его трудов напечатано в первом томе в серии Международной психоаналитической библиотеки.
13 сентября Фрейд, Юнг и Ференци посетили Ниагарский водопад, который Фрейд нашел даже еще более грандиозным и величественным, чем он себе ранее представлял. Но, когда они находились в пещере ветров, у него испортилось настроение из-за того, что гид толкнул одного из посетителей в спину и выкрикнул: «Пусть этот пожилой джентльмен идет первым». Фрейд всегда был чувствителен к намекам на свой возраст. Кроме того, ему было тогда всего 53 года.
Затем они отправились в лагерь Патнема в горах Адирондак, где пробыли четыре дня. Фрейд послал жене длинное описание окрестностей и отдыха в хижинах среди дикой природы. Его наслаждение от этой поездки было до некоторой степени омрачено явно выраженным, хотя и мягким, приступом аппендицита. Он не упомянул о нем никому, не желая вызывать у гостеприимного хозяина какого-либо беспокойства или заставлять волноваться Ференци. Во всех других отношениях они весело провели там время, а Юнг оживлял их компанию, распевая немецкие песни.
Они приехали в Нью-Йорк вечером 19 сентября и отплыли на пароходе «Кайзер Вильгельм Великий» 21 сентября. На этот раз они попали в бури, бывающие во время равноденствия, и, хотя Фрейд не болел морской болезнью, пару вечеров он ложился спать в семь часов. Они достигли Бремена в полдень 29 сентября.
Несмотря на свою благодарность за дружеский прием, на признание его трудов и оказанные ему почести, у Фрейда осталось не очень благоприятное впечатление об Америке, и это его предубеждение никогда полностью не исчезло. Лишь после многих лет тесного контакта с американцами, посещающими Вену, его мнение об Америке чуть смягчилось. Он был настолько явно несправедлив в этом вопросе, что начинаешь искать некоего объяснения такого его отношения. Есть несколько поверхностных объяснений этому, но, как мы увидим позднее, за ними скрывалось нечто более фундаментальное, относящееся к его личности, что на самом деле не имело с самой Америкой ничего общего. Сам Фрейд очень неубедительно приписывал свою неприязнь к Америке длительному расстройству желудка, вызванному американской кухней. Однако он страдал этим большую часть своей жизни за много лет до своей поездки в Америку и много лет после нее. Доля истины заключалась в том, что во время пребывания в Америке он постоянно страдал от рецедивов аппендикулярной боли, которая, во всяком случае, мешала его наслаждению этим великим событием. Кроме того, его беспокоила предстательная железа. Это было болезненно и расстраивало его; конечно, это являлось результатом просчетов в подготовке его встречи американцами. Я вспоминаю, как он жаловался на малое количество, недоступность удобных мест и отсутствие времени для отдыха. В течение нескольких лет Фрейд приписывал многие из своих физических недомоганий визиту в Америку. Он даже пошел в этом настолько далеко, что сказал мне, что его почерк ухудшился со времени поездки в Америку.
Более личной причиной для недовольства являлось его затруднение с языком, которое повторяло его неприятные переживания, испытанные в Париже многими годами ранее. Я вспоминаю случай, когда один американец попросил другого повторить фразу, которую он полностью не уловил. Фрейд обернулся к Юнгу с едким замечанием: «Эти люди не могут даже понять друг друга». Он также с трудом приспосабливался к свободным и непринужденным манерам Нового Света. Фрейд являлся добропорядочным европейцем, с тем ощущением достоинства и уважения к знаниям, которое в то время в Америке играло менее заметную роль. Он сказал мне впоследствии: «Америка является ошибкой, правда, великой, но тем не менее ошибкой».
Фрейд глубоко интересовался развитием психоанализа в Америке и начиная с 1908 года поддерживал постоянную переписку со мной и Бриллом, а позднее также с Патнемом. Он часто забавлялся теми историями, которые мы ему рассказывали. Например, когда я читал статью о теории сновидений перед Американской психологической ассоциацией в конце 1909 года и упомянул об эгоцентризме, одна леди поднялась и с возмущением начала протестовать, что все это может быть справедливо для сновидений в Вене, но она уверена, что американские сновидения являются альтруистическими. В подобных рассуждениях ее перещеголял один психолог, который утверждал, что ассоциации пациента в большой степени зависят от температуры в комнате и что, так как Фрейд упустил эту важную деталь, его утверждения не заслуживают научного доверия. Фрейд с удовольствием рассказывал эти истории в своей венской группе.
2 октября Фрейд возвратился в Вену, в ту единственную часть цивилизованного мира, которая никогда не признала его.
Несмотря на все эти волнения, в 1909 году Фрейду удалось опубликовать многое из написанного. Он составил том, который считается вторым в серии «Собрание небольших произведений» в пяти томах. Как один из разделов в книге Отто Ранка «Миф о рождении героя» появилась небольшая его работа «Семейный роман невротиков» Другая работа содержала в себе некоторое количество общих утверждений по вопросам сущностной природы истерических приступов.
Более заметными стали классические труды в серии исследований заболеваний. Один из этих случаев известен как «Анализ фобии пятилетнего мальчика» и содержит первый анализ ребенка. Другой является тщательным исследованием механизмов при неврозе навязчивых состояний.
К этому времени Фрейд мог сталкиваться с непониманием, критикой, оппозицией и даже оскорблением, но его нельзя было больше игнорировать. Он находился на вершине своих творческих возможностей и горел желанием применить их в полном объеме. Все это, в сочетании с гармоничной семейной жизнью, делало первое десятилетие этого века самым счастливым в жизни Фрейда. Но это были его последние счастливые годы. За ними сразу же последовали четыре года болезненных разногласий с ближайшими коллегами; затем пришли нищета, тревоги и лишения военных лет, за которыми последовал полнейший крах денежной системы в Австрии, потеря всех его сбережений и страховой премии. Спустя очень короткое время после этого началась его мучительная болезнь, которая, в конечном счете, после шестнадцати лет страдания убила его.
Опубликовано:22.11.2020Вячеслав Гриздак
Подпишитесь на ежедневные обновления новостей - новые книги и видео, статьи, семинары, лекции, анонсы по теме психоанализа, психиатрии и психотерапии. Для подписки 1 на странице справа ввести в поле «подписаться на блог» ваш адрес почты 2 подтвердить подписку в полученном на почту письме


.