Биография. Эрнест Джонс “Фрейд. Международное Психоаналитическое Объединение (1910–1914)”

Биография. Эрнест Джонс “Фрейд. Международное Психоаналитическое Объединение (1910–1914)”

В эти годы началось то, что впоследствии получило название «психоаналитическое движение» — не очень удачное выражение, которое, однако, использовалось как друзьями, так и врагами этого движения. Фрейду эти годы принесли много неприятностей, и именно тогда, оглядываясь назад, он называл счастливыми годы «гордого одиночества» в самом начале века. Его радость по поводу возрастающего успеха и признания серьезно омрачалась зловещими признаками растущего разногласия среди его приверженцев. Мы ограничимся здесь более приятной стороной этой истории, постепенным распространением новых идей, что, естественно, так много значило для Фрейда.
Среди нас принималось как должное, что конгресс в Зальцбурге в 1908 году станет первым из ряда подобных конгрессов. В момент написания этой книги (1954) он стоит как первый из восемнадцати, которые проведены до сего дня. В 1909 году Фрейд и Юнг, организаторы первого конгресса, были настолько поглощены чтением лекций в Вустере в Америке, что вопрос о проведении второго конгресса серьезно не поднимался. Но стремление осуществить задуманное, и как можно скорее, привело к тому, что он был организован весной следующего года.
Приготовления к конгрессу, как и раньше, были поручены Юнгу, и второй Международный психоаналитический конгресс проходил в Нюрнберге 30 и 31 марта 1910 года. Фрейд приехал рано утром перед началом конгресса для того, чтобы провести несколько часов с Абрахамом. Из-за определенных административных предложений, о которых будет сказано ниже, второй конгресс проходил в намного менее дружелюбной атмосфере, чем первый. Сама научная часть оказалась очень успешной и показала, насколько плодотворными являлись новые идеи. Фрейд произнес интересную речь «Грядущие перспективы психоаналитической терапии» с ценными предложениями. Его старый критик и друг Лёвенфельд из Мюнхена зачитал свою работу. Доклады швейцарцев, сделанные Юнгом и Хонеггером, были первоклассными.
В течение некоторого времени Фрейда занимала мысль связать аналитиков более тесными узами, и он поручил Ференци внести на предстоящем конгрессе необходимые предложения. После окончания научной части Ференци обратился к собранию с предложениями по будущей организации аналитиков и их работы. За этим сразу же последовал шторм протестов. В своей речи Ференци сделал несколько унижающих замечаний в адрес венских аналитиков и высказал предложение, чтобы центр будущей администрации находился только в Цюрихе, во главе с Юнгом в качестве президента. Кроме того, Ференци, при всем своем личном обаянии, обладал явно диктаторскими чертами, и некоторые из его предложений были далеки от того, что является обычным в научных кругах. Перед конгрессом он уже заявил Фрейду, что «психоаналитическое мировоззрение не ведет к демократическому равенству: в психоанализе должно быть правление элиты, построенное, скорее, в соответствии с правлением философов у Платона». Фрейд сказал, что он уже ранее пришел к подобной мысли.
После внесения разумного предложения о том, чтобы было сформировано международное объединение с отделениями в разных странах, Ференци начал отстаивать необходимость того, чтобы все написанные работы или речи, составленные любым психоаналитиком, сначала представлялись на одобрение президенту ассоциации, который, таким образом, наделялся неслыханными цензорскими правами. Именно такое отношение Ференци к данному вопросу породило впоследствии столь много трудностей между европейскими и американскими аналитиками, и мне, в частности, потребовались годы для того, чтобы наладить их отношения. Обсуждение предложений Ференци было настолько резким, что его пришлось отложить на следующий день. Конечно, вопрос не стоял о том, чтобы принять его экстремистские требования, но венцы, особенно Адлер и Штекель, резко возражали против назначения швейцарских аналитиков на посты президента и секретаря, так как при этом игнорировались их собственные длительные и добросовестные усилия. Фрейд понял, что создание более широкого базиса для работы, чем круг его венских коллег, которые все являлись евреями, имеет явное преимущество и что необходимо убедить в этом венцев. Услышав, что некоторые из них проводят собрание в знак протеста в номере Штекеля в отеле, он поднялся наверх и в страстной речи призвал их к единству. Он подчеркнул, что их окружает злобная враждебность и что они нуждаются в помощи извне для того, чтобы ей противостоять. Затем, драматически сбросив свой сюртук, он воскликнул: «Моим врагам хотелось бы увидеть меня умирающим с голоду; мне не оставят даже этого сюртука».
Далее Фрейд подумал о более практических мерах, чтобы удержать этих двух лидеров от бунта. Он заявил о своем уходе с поста президента венского общества и о том, что на этом посту его заменит Адлер. Он также согласился с тем, что в противовес редактированию Юнгом «Jahrbuch» вновь основанный ежемесячный печатный орган «Zentralblatt for Psychoanalyse» редактировать будут совместно Адлер и Штекель. Тогда они успокоились и согласились, чтобы он являлся директором этого нового журнала и чтобы Юнга избрали президентом ассоциации. Юнг назначил Риклина своим секретарем, а также редактором нового официального издания «Correspondenzblatt der Internationalen Psychoanalytischen Vereinigung» который станет сообщать всем членам общества об интересных новостях, собраниях общества, публикациях и так далее.
Ни один из этих выборов должностных лиц, хотя все они казались неизбежными в то время, не оказался счастливым. Через пять месяцев из общества вышел Адлер, а пару лет спустя за ним последовал Штекель. Риклин пренебрегал своими обязанностями, так что административные дела пришли в полнейший беспорядок, а Юнгу, как хорошо известно, недолго было предначертано судьбой руководить своими коллегами.
Как только Фрейд возвратился домой, он послал Ференци следующий «эпилог», как он сам назвал его, о конгрессе:

   Без сомнения, конгресс явился огромным успехом, И несмотря на это, на дол/с нас двоих выпало меньше всего удачи. Мое выступление встретило явно слабый отклик; я не знаю почему. А в нем содержалось много такого, что должно было бы вызвать интерес. Возможно, было видно, как я устал. Ваше смелое обращение имело несчастье вызвать такое сильное противоречие, что они забыли поблагодарить Вас за те важные предложения, которые Вы изложили перед ними. Любое общество неблагодарно, это не имеет значения. Но мы до некоторой степени оба виноваты в том, что не предусмотрели, какое впечатление Ваши предложения окажут на венцев. Все прошло бы гораздо легче, если бы Вы полностью опустили критические замечания в их адрес и убедили их в научной свободе; тогда их протест не был бы столь сильным. Я считаю, что моя длительная сдерживаемая неприязнь к венцам в соединении с Вашим «комплексом брата» сделали нас недальновидными.
Однако все это несущественно. Что более важно, так это то, что мы выполнили важную часть нашей работы, которая окажет значительное влияние на формирование будущего. Я был счастлив тем, что мы действуем в полном согласии, и хочу тепло поблагодарить Вас за усилия, которые в конце концов увенчались успехом.
Теперь дела пойдут. Я понял, что сейчас настал момент выполнить одно мое решение, которое я уже давно вынашиваю в уме. Я откажусь от лидерства в венской группе и прекращу оказывать на нее какое-либо официальное влияние. Я передам лидерство Адлеру, не потому, что мне это принесет удовлетворение, но, в конце концов, он является здесь единственной личностью и, возможно, ощутит обязанность защищать нашу общую платформу. Я уже сказал ему об этом, а остальным сообщу в следующую среду. Мне кажется, что они не очень-то станут сожалеть. На мою долю отчасти выпала болезненная роль разочарованного и нежеланного старика. А этого мне определенно не хочется, поэтому я предпочитаю уйти раньше, чем я бы того желал, но добровольно. Тогда все лидеры будут одного возраста и ранга и смогут свободно развиваться и вступать в контакты друг с другом.
С научной точки зрения я, несомненно, буду сотрудничать до последнего дыхания, но буду избавлен от всех трудностей руководства и проверки и смогу наслаждаться своим otium cum dignitate[116]

После конгресса в Нюрнберге уже существующие психоаналитические группы зарегистрировались как отделения обществ Международного объединения, а вскоре были сформированы и новые группы. Однако среди швейцарцев из общества вышли Блейлер и несколько других членов, так как принадлежность к международному обществу находилась в противоречии с их принципами — предвестие отношения Швейцарии к Лиге Наций и ООН. Со стороны Блейлера это явно было всего лишь рационализацией.
Колеблющаяся позиция Блейлера огорчала Фрейда. Блейлер писал работы, то поддерживающие, то критикующие психоанализ. Как сказал Фрейд, неудивительно, что он приписывал столь большое значение концепции амбивалентности, которую он ранее ввел в психиатрию. Из-за все более видного положения, которое Блейлер занимал среди психиатров, Фрейд желал сохранить его поддержку. Но Блейлер и Юнг никогда не были в хороших отношениях, и всего лишь год спустя после второго конгресса их личные отношения практически прекратились. Юнг объяснял такое отношение к нему Блейлера и его отказ вступить в общество, основанное Юнгом, раздражением Блейлера на него за то, что он позволил Фрейду убедить себя выпить вина. Для Блейлера абсолютная воздержанность являлась религией, как это было и с его предшественником Форелем. Фрейд нашел такую интерпретацию Юнга «умной и вероятной». «В этом вопросе возражения Блейлера вразумительны, но, когда они направляются против Международного объединения, они становятся чепухой. Мы не можем в дополнение к помощи психоанализу начертать на наших знаменах такой девиз, как, например, обеспечение одеждой замерзающих школьников. Это будет слишком сильно походить на определенные гостиничные вывески: „Отель Англия и Красный петух“».
Фрейд побудил Блейлера встретиться с ним в Мюнхене во время рождественских праздников 1910 года. Они имели длительную и очень личную беседу, в результате чего снова были установлены превосходные отношения, и Блейлер обещал вступить в ассоциацию. Должно быть, Блейлер открыл Фрейду, что было у него на душе, так как в письме Фрейда к Ференци мы читаем: «Блейлер также является всего лишь беднягой, подобно всем нам, и нуждается в некоторой доле любви, а этим фактом, по всей видимости, пренебрегают в определенных кругах, которые имеют для него значение». К сожалению, такое положение вещей продолжалось недолго, и спустя год Блейлер снова вышел из общества, на этот раз навсегда. Его занимали впоследствии всевозможные интересы, от психологической до клинической психиатрии.
Следует кое-что сказать о начальном развитии различных групп, сформированных в это время, которыми Фрейд интересовался самым детальным образом. В конце концов, если не считать его собственных трудов, они давали надежду на будущее распространение его идей.
Венскому обществу исполнилось уже восемь лет. На деловой встрече, состоявшейся 12 октября 1910 года, Адлера избрали президентом, Штекеля — вице-президентом, Штейнера — казначеем, Хичмана — библиотекарем и Ранка — секретарем. Фрейд был назван научным президентом, и было достигнуто соглашение, что трое этих президентов станут по очереди выступать как председатели на научных встречах.

Общество в Берлине, естественно, развивалось намного медленнее. Оно было основано Абрахамом 27 августа 1908 года. В него входили еще четыре человека: Иван Блох, Хиршфельд, Юлиусбургер и Кербер. В течение двух лет Эйтингон предпочитал оставаться в одиночестве в Берлине, и прошло некоторое время, прежде чем он начал практиковать. Даже четыре года спустя Абрахам считал себя единственным активным аналитиком в этом обществе.
«Общество Фрейда» в Цюрихе существовало начиная с 1907 года. В начале работы в нем было двадцать врачей, вскоре к ним присоединились преподобные Келлер и Пфистер. В 1910 году среди членов этого общества было несколько иностранцев: Ассаджиоли из Флоренции, которого я заинтересовал психоанализом за несколько лет до этого, когда мы были приятелями-студентами под началом Крепелина, Тригант Барроу из Балтимора, Леонгард Зайф из Мюнхена, также мой приятель студенческих лет, и Штокмайер из Тюбингена. К этому времени решено было периодически проводить публичные собрания с целью пробуждения интереса у более широкой аудитории. В ноябре 1910 года Блейлер, Бинсвангер и Риклин читали свои работы перед Швейцарским обществом психиатров.
Ференци прочел свою работу «Внушение» перед Будапештским обществом врачей 12 февраля 1911 года, но отклик на эту работу был целиком отрицательный. В течение нескольких лет в Венгрии не было благоприятной почвы для психоанализа, но позднее там появился ряд превосходных аналитиков.
Психоанализ теперь широко обсуждался на различных медицинских встречах и конгрессах в Европе, но единственной работой в его защиту в этом году была моя собственная работа по психоаналитической теории внушения, зачитанная в августе на Международном конгрессе медицинской психологии и психотерапии в Брюсселе.
С другой стороны, в Соединенных Штатах эти новые идеи принимались уже более широко. Тот интерес, который пробудили лекции Фрейда и Юнга в Вустере, продолжал расти. Патнем опубликовал о них очень благоприятный отчет. В нем он сделал неудачное замечание по поводу возраста Фрейда, что довольно сильно задело его. Он писал мне:

   Вы молоды, и я всегда завидую Вашей неутомимой деятельности. Что касается меня, то фраза в очерке Патнема: «Он более не является молодым человеком» — ранила меня больше, чем все остальное мне понравилось.

Он слегка отомстил Патнему, когда вскоре переводил одну из его работ для «Zentralblatt», написав в подстрочном примечании, что Патнем «находится уже далеко за пределами своей юности».
Брилл, Патнем и я также начали писать статьи и читать лекции по психоанализу. Первый том переводов Брилла появился уже в 1909 году. Кроме работы в качестве переводчика Брилл начал доблестную борьбу, выступая с различными популярными лекциями и участвуя в дебатах. Наши сферы деятельности пересекались очень мало; он сосредоточился в основном на Нью-Йорке и действовал там с большим успехом, в то время как мое поле деятельности являлось более широким — Балтимор, Бостон, Чикаго, Детройт и Вашингтон. Ни один журнал не отказывался от наших работ, и в особенности редакторы «Журнала девиантной психологии» и «Американского психологического журнала» Мортон Принс и Стэнли Холл. Первый номер «Американского психологического журнала» за 1910 год содержал мое эссе о Гамлете; в следующем номере появились переводы лекций Фрейда и Юнга в Вустере, работа Ференци о сновидениях и обширный отчет, который я написал по теории сновидений Фрейда.
Время еще не пришло для создания чисто психоаналитического общества, поэтому я предложил Патнему организовать более широкую ассоциацию, где могли бы обсуждаться психоаналитические идеи. 2 мая 1910 года в отеле «Виллард» в Вашингтоне начала свое существование Американская психоаналитическая ассоциация. На этом собрании присутствовали сорок человек. Были выбраны следующие должностные лица: президент — Мортон Принс; секретарь — Дж. А.Уотерман (его личный ассистент в Бостоне). Совет: А.Дж. Аллен из Филадельфии, Август Хох из Нью-Йорка, Адольф Майер из Балтимора, Дж. Дж. Патнем и я. Были избраны пять почетных членов: Клапаред из Женевы, Юнг и Форель из Цюриха, Фрейд из Вены, Жане из Парижа. Меня выбрали почетным членом позднее. «Журнал девиантной психологии» стал официальным органом ассоциации.
Признаки заинтересованности начали появляться также в России. Н. Е. Осипов и некоторые другие коллеги занимались описанием и переводами работ Фрейда, Московская академия предложила приз за лучшее эссе по психоанализу. М. Вульф, который ранее обучался с Юлиусбургером в Берлине, был отстранен от занимаемого им поста в институте на основании его «фрейдистских взглядов». Тогда он переехал в Одессу, установил переписку с Фрейдом и Ференци. Хотя имена Осипова и Вульфа являются самыми известными для упоминания в связи с первыми днями психоанализа в России — и, как этому предстояло случиться, также его последними днями[117], — в этой области там работали также и другие люди. В 1909 году в Москве был основан специальный журнал «Психотерапия», в котором появилось огромное количество психоаналитических работ и обозрений.
Единственной новостью из Франции было письмо, полученное Фрейдом от Р. Моришо-Бошана примерно в конце этого года; в течение двух лет оттуда более не приходило никаких известий. В Италии первая работа по психоанализу была опубликована Баронсини уже в 1908 году. Примерно в это же время Модена из Анкона прислал Фрейду оттиск своей работы, о которой Фрейд очень высоко отзывался, а затем он же начал перевод «Трех очерков по теории сексуальности». Ассаджиоли из Флоренции прочел работу о сублимации перед Итальянским конгрессом по сексологии в ноябре 1910 года.
Интерес к психоанализу пробудился даже в Австралии. В 1909 году Фрейд сообщил, что получил из Сиднея письмо о том, что там образовалась небольшая группа, изучающая его работы. Доктор Дональд Фрейзер ранее основал небольшую группу и много раз читал лекции перед различными обществами по психоанализу. До получения медицинской квалификации в 1909 году он являлся священником пресвитерианской церкви, но ему пришлось отказаться от своего поста на основании его «фрейдистских взглядов» — первый, но далеко не последний случай такого рода преследований. Эта искра вскоре погасла, как предстояло вскоре погаснуть и той искре, которую я зажег в Канаде. Однако два года спустя доктор Эндрю Дейвидсон, секретарь Секции психологической медицины и неврологии, пригласил Фрейда, Юнга и Хэвлока Эллиса прочитать свои труды перед Австралийско-азиатским медицинским конгрессом в 1911 году. Они все послали свои труды, которые были там прочитаны.
В 1910 году Фрейд опубликовал «Пять лекций по психоанализу», которые он прочел в Вустере, работу, представленную на Нюрнбергском конгрессе, и несколько других небольших работ. Кроме того, были подготовлены три оригинальные публикации. Одна из них — «Противоположный смысл первоначальных слов (корней)» — открытие, которое доставило ему огромное удовольствие, подтверждая наблюдение, сделанное им за много лет до этого об одной загадочной черте бессознательного. Другой работой явилось первое из трех эссе по «Психологии любви». Но выдающимся литературным событием 1910 года стала его книга о Леонардо да Винчи[118], в которой он не только осветил внутреннюю сущность этого великого человека, но и проанализировал, как на становление его личности влияли события, происшедшие с ним в младенчестве.
Летом 1910 года Густав Малер, знаменитый композитор, испытывал серьезные проблемы в отношениях с женой, и доктор Непаллек, венский психоаналитик, родственник жены Малера, посоветовал ему проконсультироваться у Фрейда. Он телеграфировал из Тироля Фрейду, который во время отдыха находился на Балтийском побережье, прося его о встрече. Фрейд очень не любил прерывать свой отдых ради какой-либо профессиональной работы, но не мог отказать такому заслуживающему уважение человеку, как Малер. Однако на его телеграмму, назначавшую встречу, последовала телеграмма от Малера, в которой он отказывался от консультации. Вскоре от него пришла еще одна телеграмма, опять с просьбой о встрече. Малер страдал психозом сомнения, неврозом навязчивых состояний и повторял этот спектакль три раза. Наконец Фрейду пришлось сказать, что у Малера есть последний шанс его увидеть до конца августа, так как затем он собирается уехать на Сицилию. Итак, они встретились в отеле в Лейдене и затем четыре часа прогуливались по городу, проводя разновидность психоанализа. Хотя Малер ранее с этим не сталкивался, Фрейд сказал, что никогда не встречал кого-либо, кто так быстро понимал принцип психоанализа. На Малера глубокое впечатление произвело замечание Фрейда: «Я полагаю, что Вашу мать звали Марией. Я делаю это предположение из различных намеков в Вашем разговоре. Как так случилось, что Вы женились на женщине с другим именем, Альма, тогда как мать явно играла ведущую роль в Вашей жизни?» Тогда Малер сказал, что его жену зовут Альма Мария, но что он называет ее Марией! Она была дочерью знаменитого художника[119] Шиндлера, статуя которого стоит в городском парке в Вене; так что, по-видимому, фамилия мужа, напоминавшая ей об отце, также играла некоторую роль в ее жизни. Эта аналитическая беседа явно оказала свое действие, так как Малер восстановил свою потенцию, и его брак был счастливым до его смерти, которая, к сожалению, последовала через год.
В ходе беседы Малер внезапно сказал, что теперь он понимает, что мешало его музыке достичь вершины, поскольку в пассажи, рожденные его самыми глубокими эмоциями, всегда вторгались аккорды банальных мелодий. Его отец, явно жестокий человек, очень плохо обращался со своей женой, и, когда Малер был ребенком, между его родителями произошла одна особенно болезненная сцена. Для мальчика она была абсолютно невыносимой, и он бросился вон из дома. Однако в этот момент уличная шарманка вымучивала из себя популярную венскую мелодию «Ах, мой милый Августин». По мнению Малера, такое совпадение высокой трагедии и легкого развлечения с тех пор неразрешимо зафиксировалось в его мозгу, и первое настроение неизбежно приносило с собой сопутствующее ему второе.
В конце лета этого года Фрейд и Ференци совершили совместную поездку в Южную Италию. Сначала они поехали в Париж, затем во Флоренцию, Рим и Неаполь, а после по морю отправились на Сицилию, где оставались до 20 сентября.
Это время оказалось очень важным для их последующих отношений. Так как взаимосвязь между ними была наиболее важной из всех, которые Фрейду предстояло «выковать» в свои более поздние годы, необходимо кратко упомянуть о возникновении трудностей в их отношениях. Ференци был внутренне закрепощен, угрюм и являлся ненадежным товарищем в осуществлении ежедневных планов. Фрейд описал такое его отношение как «робкое восхищение и молчаливая оппозиция». Но за этими проявлениями скрывалось серьезное беспокойство в глубинах его личности. Как мне хорошо известно из многих доверительных бесед с ним, его мучило совершенно необычное и неутолимое стремление к отцовской любви. Это была доминирующая страсть его жизни, явившаяся косвенным источником тех неблагоприятных изменений, которые он ввел в свою психоаналитическую технику двадцать лет спустя, результатом чего стало его отстранение от Фрейда (хотя не Фрейда от него). Его требования полнейшей откровенности являлись безграничными. Между ним и Фрейдом не должно было оставаться никаких секретов и тайн. Естественно, он не мог открыто выразить нечто подобное, и поэтому с большей или меньшей надеждой ждал, когда Фрейд сделает первый шаг.

У Фрейда, однако, ничего подобного и в мыслях не было. Он просто очень радовался, когда во время отдыха мог дать своему уму передышку от всех утомительных проблем неврозов и глубоких психологических конфликтов, наслаждаясь моментом. Особенно в таком путешествии, как это, когда можно исследовать так много новых интересных и прекрасных достопримечательностей. Все, что ему требовалось, так это подходящий компаньон с вкусами, подобными его собственным.
После того как они вернулись домой, Ференци написал одно из своих длинных объяснительных писем, в котором выражал свой страх, что в результате его поведения Фрейд, возможно, больше не захочет с ним иметь ничего общего. Но Фрейд остался так же дружелюбен к нему, как и всегда, что показывает следующее письмо:

   Удивительно, насколько более ясно Вы можете выражать свои мысли в письме, чем в речи. Естественно, я очень много знал или даже большую часть того, о чем Вы пишете, и поэтому теперь мне приходится дать Вам лишь немного объяснений. Почему я не бранил Вас и, таким образом, не открыл путь к общему пониманию? Честно говоря, это была моя слабость. Я не являюсь психоаналитическим сверхчеловеком, которого Вы сконструировали в своем воображении, я также не преодолел контрперенос. Я могу обращаться с Вами подобным образом не более чем мог бы делать это с тремя моими сыновьями, так как слишком сильно их люблю, и мне было бы жаль так поступать с ними.
Вы не только заметили, но также поняли, что у меня больше нет какой-либо надобности полностью раскрывать свою личность, и правильно проследили эту черту вглубь до вызвавшей ее травматической причины. После случая с Флиссом, преодолением которого, как Вы недавно видели, я был занят, такая потребность была уничтожена. Часть гомосексуального катексиса была изъята и использована для увеличения моего собственного эго. Я имел успех там, где параноик терпит неудачу.
Кроме того, Вам следует знать, что я чувствовал себя не так хорошо и страдал от кишечных расстройств больше, чем мне хотелось бы признать. Я часто говорил себе, что любому, кто не является хозяином своего Конрада[120] не следует пускаться в путешествия. Именно в этом моменте должна была бы начаться наша откровенность, но Вы казались мне недостаточно стойким для того, чтобы не проявлять излишнюю озабоченность относительно моего состояния.
Что касается неприятности, которую Вы причинили мне, включая определенное пассивное сопротивление, то все это претерпит те же самые изменения, что и воспоминания о путешествиях в целом: они очищаются, все небольшие расстройства исчезают, а то, что было чудесного, остается для интеллектуального удовольствия.
То, что Вы предположили, будто у меня какие-то большие секреты, а также очень ими интересовались, было легко заметить, а также нетрудно понять, как детское желание. Так как я говорил Вам все, что касается научных вопросов, я скрывал очень немногое из своей внутренней жизни; случай с национальным даром[121], как мне кажется, явился достаточно нескромным. Мои сновидения в то время были заняты, как я намекал, целиком моей «историей» с Флиссом, что, вполне естественно, едва ли возбудило бы Вашу симпатию.
Так что когда Вы взглянете на эту историю более внимательно, то обнаружите, что у нас не так-то уж много поводов для разногласия, как Вам сперва показалось.
Мне более хотелось бы обратить Ваше внимание на настоящее…

Такие великодушие и такт, которые Фрейд постоянно проявлял по отношению к Ференци, и его огромная любовь к нему сохраняли эту ценную дружбу в течение долгого времени, пока, наконец, много лет спустя психическая целостность Ференци не начала разрушаться.
В 1911 году произошел болезненный разрыв с Адлером. Но продолжалась дружба с Юнгом, и установился еще более тесный контакт с Патнемом. Психоанализ приобретал как друзей, так и врагов в различных странах. Фрейд основал новый журнал «Imago», однако он очень немного написал в этом году.
С самим Фрейдом примерно в это же время случился любопытный эпизод, который вполне мог закончиться фатально. В течение месяца он страдал от постоянно возрастающего помутнения сознания с необычно сильными головными болями по вечерам. В конечном счете была обнаружена утечка газа между газовой трубой и резиновой отводной трубкой к лампе, так что каждый вечер в течение нескольких часов он дышал газом, поскольку дым от сигар мешал ему уловить запах. Через три дня после устранения утечки он чувствовал себя вполне хорошо.
В начале года Фрейд заявил, что оригинальность его работ, несомненно, утрачивается. Тем не менее всего за несколько месяцев до этого им был сделан один из самых оригинальных научных вкладов в психологию религии. Даже находясь на отдыхе, он вынужден был признать, что «целиком поглощен „Тотемом и табу…“».
Выдающимся событием этого года явился Веймарский конгресс, проходивший 21 и 22 сентября. На нем снова установилась дружеская атмосфера первого конгресса без какой-либо венской оппозиции. Фрейд заранее остановился у Юнга в его новом доме в Кюснахте, Патнем также заблаговременно приехал в Цюрих. Кроме него были американцы Т. Х. Эймс, А. Л. Брилл и Беатрис Хинкл. Всего присутствовали 55 человек, включая нескольких гостей.
Работы, зачитанные на конгрессе, были высокого ранга. Среди них несколько работ, ставших классическими для психоаналитической литературы, таких, как исследование Абрахама маниакально-депрессивного психоза, вклад Ференци в понимание гомосексуализма и работа Захса о взаимосвязи психоанализа и наук о духе. Отличная работа Ранка «Мотив обнаженности в поэзии и легендах» вызвала курьезный эпизод. В коротком отчете о конгрессе в одной местной газете мы прочитали, что «были зачитаны интересные работы по обнаженности и другим текущим темам». Именно этот случай отбил у нас охоту приглашать репортеров на последующие конгрессы.
Появление Патнема на конгрессе явно находилось в центре внимания. Европейцы знали о его благородной борьбе за идеи психоанализа в Америке и о том, сколь высоко ценил его Фрейд. Его поддержка до некоторой степени компенсировала Фрейду то, что его игнорировали в Вене. Его выдающаяся и скромная личность произвела на венцев глубокое впечатление. Он отвечал на это взаимностью. В ходе своих многочисленных бесед с Фрейдом он поздравил его с достойными последователями. Фрейд сухо ответил: «Они научились терпеть известную долю реальности». Патнем открыл конгресс своей работой «Значение философии для дальнейшего развития психоанализа» которая привела впоследствии к некоторой полемике в «Zentralblatt». Его энергичный призыв к введению философии — но только его собственной гегелевской ветви — в психоанализ не имел большого успеха. Большинство из нас не видело необходимости придерживаться какой-либо частной системы. Фрейд, конечно, очень вежливо вел себя в этом вопросе, но заметил мне впоследствии: «Философия Патнема напоминает мне декоративное украшение из хрусталя, все им восхищаются, но никто его не касается».
На следующий день Фрейд открыл собрание работой, которую он скромно назвал постскриптумом к описанию случая Шребера («Психоаналитические заметки об автобиографическом описании одного случая паранойи»). Эта работа имеет исторический интерес, поскольку он, впервые рассматривая вопрос зарождения мифотворческих тенденций человечества, упомянул о тотемизме и высказал мысль о том, что бессознательное содержит не только инфантильный материал, но также наследие примитивного человека.
Фрейд и Юнг все еще находились в наилучших отношениях. Я вспоминаю, как однажды кто-то осмелился сказать, что шутки Юнга довольно грубые, Фрейд в ответ на это резко возразил: «Это здоровая грубость».
Находясь в Веймаре, Захс и я воспользовались возможностью зайти к сестре и биографу Ницше, фрау Элизабет Фёрстер-Ницше. Захс рассказал ей о конгрессе и отметил сходство между некоторыми идеями Фрейда и ее знаменитого брата[122].
В своем деловом отчете конгрессу Юнг сообщил нам, что в Международном объединении состоят теперь 106 членов. Признаки развития психоанализа появились в этом году в четырех новых европейских странах. Приходили отчеты о психоаналитической деятельности во Франции, Швеции, Польше и Голландии.
В Америке происходило очень многое. Еще ранее Фрейд побудил меня начать работу американской ветви Международного объединения, поэтому я обсуждал этот вопрос с Бриллом и Патнемом. Последний согласился стать президентом, если я буду секретарем. В мои планы входило объединить в новое общество всех аналитиков Америки и чтобы все местные общества, сформированные позднее, становились ветвями основной ассоциации. Потребовалось, однако, более двадцати лет, прежде чем этот план был наконец принят, так как Брилл хотел, чтобы создаваемая им организация в Нью-Йорке сама по себе являлась прямой ветвью Международного объединения. Поскольку ему не нравилась мысль, что «его» общество каким-либо образом станет подчиняться «моему», мы вполне дружески согласились разделиться. 12 февраля 1911 года он основал в Нью-Йорке общество из двадцати членов, и оно сразу же легализовалось в законах штата. Он стал президентом, Б. Онуф — вице-президентом, Х. В. Фринк — секретарем. К. П. Оберндорф был последним из оставшихся в живых уставных членов этой организации, кто продолжил связь с психоанализом.
Затем я послал несколько циркулярных писем аналитикам, находящимся вне Нью-Йорка, и первое собрание Американской психоаналитической ассоциации состоялось в Балтиморе 9 мая 1911 года. На нем присутствовали восемь человек: Тригант Барроу, Дж. Т. Мак-Карди, Адольф Майер, Дж. А. Тэйнихилл из Балтимора, Ральф Хэмилл из Чикаго, Дж. Дж. Патнем из Бостона, Дж. А. Янг из Омахи и я, тогда живущий в Торонто. Таково было скромное начало столь могучей теперь организации! На нашей второй встрече в следующем году присутствовали уже 24 члена и большое количество ожидающих решения о приеме в общество. Оба общества были официально признаны Веймарским конгрессом в сентябре 1911 года.

Из Англии, как и раньше, поступало мало сведений. В начале этого года Фрейд был избран почетным членом Общества психических исследований[123]. В следующем году он послал туда очень краткую работу в журнал по медицинской психологии. Когда я объявил ему о своем намерении вернуться в Англию из Канады, он написал: «Вы уже, как мы видим, завоевали Америку в течение каких-то двух лет, но я никоим образом не уверен, как пойдут там дела, когда Вы будете далеко. Но я рад, что Вы возвращаетесь в Англию, так как ожидаю, что сделаете то же самое для своей родины, которая, между прочим, теперь гораздо лучше подготовлена к этому. Мне не менее трех раз пришлось отказать в предложениях о переводе „Толкования сновидений“ англичанам, ожидая скорого выхода перевода Брилла. Мне пришлось отвечать на письма из городов типа Брэдфорда, и один из врачей, Ослер[124], на самом деле прислал мне пациента, который все еще находится на попечении Федерна. Так что Ваша задача может оказаться менее трудной, чем кажется». Кроме того, «Мозг», знаменитый журнал по неврологии, посвятил особый номер теме истерии, в нем появилось мастерское эссе по фрейдовской концепции истерии Бернарда Харта, содержащее 281 ссылку на психоаналитическую литературу. Затем М. Д. Эдер читал свою работу перед неврологической секцией Британской медицинской ассоциации 28 июля 1911 года. Это был первый отчет по психоанализу, опубликованный в Англии. На чтении Эдера присутствовали восемь человек, но они покинули комнату, когда он перешел к сексуальной этиологии.
Весной 1911 года Фрейд решил в союзе с Ранком и Захсом организовать новый журнал, который будет посвящен немедицинскому применению психоанализа, — этот аспект работы особенно привлекал Фрейда. Причиной этого стало его глубокое увлечение изучением религии, и вскоре суждено было появиться его эссе по тотемизму. Он сказал мне, что новый журнал будет называться «Eros-Psyche». Это название, как я слышал позднее, было предложено Штекелем. Впоследствии оно было заменено предложенным Захсом названием «Imago», по одноименному известному роману Шпиттелера. Фрейд встретился с большими трудностями в поисках издателя. Наконец он убедил своего друга Геллера взяться за это дело, и оно имело полнейший успех. Первый номер журнала появился в январе 1912 года.
Расставание с Адлером произошло в 1911 году. К концу 1912 года Фрейд был вынужден расстаться также и со Штекелем. В этом же году начали охлаждаться личные отношения между Фрейдом и Юнгом, но предстояли еще два болезненных года, прежде чем произошел разрыв.
В те дни, когда приготовления к конгрессу являлись относительно простыми, их намеревались проводить ежегодно. Причиной того, что конгресса не было в 1912 году, стало намерение Юнга прочесть курс лекций в Нью-Йорке в конце лета, а проводить конгресс без президента казалось немыслимым. Это, кстати, говорит и о мере личного значения Юнга в то время.
Смит Эли Джелифф убедил иезуитский колледж Фордхамского университета пригласить Юнга прочитать курс из восьми лекций в сентябре. Я отверг аналогичное предложение, поскольку, на мой взгляд, это место являлось неподходящим для обсуждения психоанализа. Фрейд явно испытывал сомнения относительно уместности поездки Юнга в это время в Нью-Йорк. На деле эта поездка оказалась поворотным пунктом в отношениях между Фрейдом и Юнгом.
Фрейд считал 1912 год одним из своих самых продуктивных из-за того, что он работал над своим великим произведением «Тотем и табу». «Imago» начал свою деятельность в январе, и к концу этого года Фрейд основал еще одно периодическое издание — «Zeitschrift». В целом это был беспокойный и несчастливый год. Кроме того, ему очень нездоровилось. Возможно, все эти события скрытым образом взаимосвязаны.
Посылая Абрахаму новогоднее поздравление, Фрейд писал: «У меня нет каких-либо больших ожиданий. Впереди тяжелые времена. Только следующее поколение пожнет награду признания. Но у нас была несравненная радость первого постижения».
В начале этого года он узнал от Юнга, что в цюрихских газетах поднялась большая шумиха, психоанализ подвергся злым нападкам. Священника Пфистера вызвали для отчета перед вышестоящими начальниками, и казалось, что его могут отлучить от церкви. К счастью, этого не случилось. Риклин сказал Фрейду, что эта кампания катастрофически повлияла на их частную практику, даже на практику Юнга, и умолял его прислать им несколько пациентов. Фрейд всегда считал, что брань в газетах явилась одной из причин тех изменений в отношениях, которые в скором времени возникли среди его швейцарских приверженцев. Швейцарцам всегда было трудно выделяться на фоне своих соотечественников.
Когда Фрейд возвратился из поездки в Рим летом 1912 года, его ожидало много работы. Список его пациентов был очень длинным. Аудитория на лекциях возросла до 50–60 человек. Осложнения со Штекелем достигли своего пика в ноябре.
Уныние Фрейда в это время по поводу отношений со Штекелем и Юнгом не означало, что он всегда пребывал в дурном расположении духа. Так, в октябре он писал: «Я нахожусь в превосходном настроении и завидую тому, что Вы увидите, но особенно тому, что ожидает Вас в Риме». Пару недель спустя он восторженно приветствовал «Статьи по психоанализу» — первую книгу по психоанализу на английском. То, что я посвятил эту книгу ему, было абсолютно естественно. Однако он не только послал мне телеграмму со словами благодарности, но также написал (на английском) следующее: «Меня так глубоко тронуло Ваше последнее письмо, в котором сообщалось о посвящении мне книги, что я решил не дожидаться выхода ее в свет, а ответить Вам письмом с выражением гордости и дружбы». В это время в его жизни было немного светлых моментов, и, несомненно, потеря его бывших коллег тем сильнее заставила его ценить контакт с оставшимися.
В 1912 году Фрейд опубликовал несколько небольших работ, но две основные темы занимали его более всего: изложение техники психоанализа и психология религии. Я улавливаю связь между этими явно в корне отличающимися темами. Обе они имели отношение к возрастающему разладу со швейцарской школой. Фрейд считал, что многое в этом разладе, а также в разладе с Адлером и Штекелем произошло из-за несовершенного знания техники психоанализа и что поэтому на нем лежит обязанность продемонстрировать эту технику более полно, чем он когда-либо ранее делал. Оживление его интереса к религии было в значительной степени связано с обширным экскурсом Юнга в мифологию и мистицизм. Из своих исследований они вывели противоположные заключения: Фрейд более чем когда-либо ранее уверился в правоте своих взглядов на значение импульсов инцеста и эдипова комплекса, тогда как Юнг все более и более склонялся к тому, чтобы рассматривать эти явления не в их буквальном смысле, которым они на первый взгляд обладали, а как символизирующие более эзотерические наклонности в разуме.
Основным событием в жизни Фрейда в течение 1913 года стал его окончательный разрыв с Юнгом, который произошел на Мюнхенском конгрессе в сентябре. Больше два эти человека никогда не встретились, хотя некоторые формальные отношения между ними продолжались до начала следующего года. В целом этот год оказался очень тревожным, и Фрейд мягко сказал об этом, когда писал мне в октябре: «Я с трудом могу вспомнить время, в котором было бы столь же много мелочных раздоров и неприятностей, как в этом году. Это как ливень в плохую погоду, приходится ожидать, кто окажется крепче, мы или злые гении этого времени». В этом же месяце он писал о себе Пфистеру как о «жизнерадостном пессимисте».
В середине января мы узнали, что в Бостоне разразился скандал. Полиция этого города, несомненно с чьего-то подстрекательства, угрожала преследованием Мортону Принсу в судебном порядке за те «непристойности», которые он публикует в своем «Журнале девиантной психологии». Так что его пристрастие к психоанализу обошлось ему дорого, и можно в некоторой степени оправдать его опасения, которые Фрейд неправильно приписывал его «пуританской щепетильности». Но Принс, который незадолго до этого был мэром Бостона, знал, как выдержать такой шторм без того, чтобы появиться в суде. 14 января произошло еще одно волнующее событие в семье Фрейда — бракосочетание второй его дочери, Софии, с Максом Хальберштадтом из Гамбурга, который был столь же желанным зятем для родителей, как и муж первой дочери.
Первую половину этого года Фрейд оказался целиком занят работой над книгой «Тотем и табу». Эта важная работа была написана в один из тех годов, с которыми Фрейд связывал высшие периоды своей творческой деятельности, и он сам одно время считал ее лучшей из всего, что он когда-либо написал.
В течение предшествующих двух лет Юнг глубоко изучал мифологию и сравнительную религию, и они с Фрейдом часто беседовали об этом. Фрейд начинал выражать сожаление по поводу направления исследований Юнга. Юнг делал довольно сомнительные выводы из этой отдаленной области и переносил их на клинические явления, в то время как метод Фрейда заключался в том, чтобы убедиться, насколько далеко предполагаемые заключения, выводимые из его непосредственного аналитического опыта, могут пролить свет на более отдаленные проблемы ранней истории человечества. Что касается описанного ранее случая «маленького Ганса» с его боязнью лошадей, то Фрейд осознавал важность животных в бессознательном и то тотемистическое равенство, которое существовало между ними и мыслью об отце. Абрахам и Ференци также сообщали о подобных случаях, даже когда невротический тотем являлся неодушевленным предметом, таким, как дерево. Затем в 1910 году появился четырехтомный труд Фрэзера «Тотемизм и экзогамия», который дал Фрейду много пищи для размышлений.
Возвратившись в Вену с Веймарского конгресса в сентябре 1911 года, Фрейд сразу же с головой ушел в тот обширный материал, которым ему предстояло в совершенстве овладеть, прежде чем он мог изложить свои мысли относительно сходств между примитивными верованиями и обычаями и бессознательными фантазиями его невротических пациентов. У него явно начинался один из его великих продуктивных периодов.
Несколько недель спустя он облегчил свою душу следующими словами: «Работа над „Тотемом“ — противное занятие. Я читаю толстые книги, которые меня в действительности не интересуют, так как я уже знаю результаты, мой инстинкт говорит мне это. Но этим результатам приходится расползаться по всему материалу на эту тему. В этом процессе мое понимание затемняется, встречаются многие вещи, которые не годятся, и, несмотря на это, их нельзя форсировать. Каждый вечер у меня не хватает времени, и так далее. При всем этом у меня такое чувство, как если бы я намеревался начать всего лишь небольшую любовную связь, а затем обнаружил, что в свое время мне придется жениться вновь».
Следующие два месяца дают нам сведения, представляющие особый интерес для историка, изучающего настроения и личность Фрейда. Все шло гладко во время самого написания книги. «Я пишу в настоящее время „Тотем“ с таким чувством, что это моя самая ценная, самая лучшая, возможно, моя последняя хорошая работа. Внутренняя уверенность говорит мне, что я прав. К сожалению, у меня очень мало времени для этой работы, так что мне постоянно приходится снова и снова заставлять себя работать, а это портит стиль». Несколько дней спустя: «Я работаю над последней частью „Тотема“, который появляется в должный момент, чтобы бездонно углубить разрыв[125]…Я никогда не писал чего-либо с таким большим убеждением со времени написания книги „Толкование сновидений“, поэтому я могу предсказать судьбу этого эссе». Как оказалось, прием этой книги не очень отличался от приема книги «Толкование сновидений». Он сказал Абрахаму, что это эссе появится до Мюнхенского конгресса и «послужит резкому разделению между нами и всей арийской религиозностью. Ибо таким будет результат этой работы». В этот же самый день, 13 мая 1913 года, после окончания работы, он написал также Ференци: «Со времени написания „Толкования сновидений“ я не работал над чем-либо с такой уверенностью и подъемом. Прием этой книги будет таким же: шторм негодования, за исключением немногих близких людей. В нашем споре с Цюрихом эта работа появляется вовремя для того, чтобы разделить нас, как это делает кислота с солью».

Однако две недели спустя тон у него абсолютно меняется. Как это часто случается после великого достижения, подъем уступил место сомнению и опасению. При этом изменении смягчилось также драчливое настроение Фрейда: «Юнг просто сумасшедший; но я в действительности не хочу раскола; я предпочел бы оставить этот вопрос на его усмотрение. Возможно, „Тотем“ ускорит этот разрыв против моей воли».
Мы с Ференци вместе читали пробные оттиски книги в Будапеште и написали Фрейду письмо, в котором дали высокую оценку этой работе. Мы предположили, что в своем воображении он пережил все события, описанные им в книге, и что его подъем представлял собой возбуждение, возникающее при убийстве и поедании отца, а его сомнения являлись лишь реакцией на это переживание. Когда я увидел его несколько дней спустя во время посещения Вены и спросил, почему человек, написавший «Толкование сновидений», испытывает теперь такие сомнения, он мудро ответил: «Тогда я описывал желание убийства собственного отца, а теперь я описывал действительное убийство; в конце концов, это большой шаг — перейти от желания к делу».
Первая часть книги «Тотем и табу», «Страх инцеста», описывает чрезвычайно разветвленные меры предосторожности, которые применяют примитивные племена для того, чтобы избежать малейшей возможности инцеста или даже какого-либо действия, которое может отдаленно походить на инцест. Явно видно, что они намного более чувствительны к этому вопросу, чем цивилизованные люди, и нарушение табу часто наказывается немедленной смертью. Фрейд сделал из этого вывод, что соответствующее искушение должно быть у них сильнее, так что они не могут полагаться, как это делаем мы, на глубоко организованные вытеснения. В этом отношении их можно сравнить с невротиками, создающими сложные фобии и другие симптомы, которые служат той же цели, что и примитивные табу.
Вторая часть этой книги, «Табу и амбивалентность чувств», значительно больше первой. Фрейд рассматривает здесь обширную область табу и их почти бесконечное разнообразие. Для верующего табу не требует какой-либо причины или объяснения, кроме него самого. Табу является автономным, и фатальные последствия нарушения табу также спонтанны. Аналогом табу в наше время является совесть, которую Фрейд определил как наиболее известную часть себя.
Человек или вещь, которые являются табу, наделяются громадными возможностями как хорошего, так и плохого действия. Любой, кто коснется табу, даже случайно, приобретает признаки запретного: например, человек, съевший кусочек пищи, выброшенный правителем, даже если он не знал, от кого он ему достался. Месяцы сложных процедур, в основном состоящие из различных лишений, могут, однако, очистить этого человека. Основным запрещением в табу является контакт, и Фрейд сравнивает это с delire de toucher[126] больных навязчивостью, которые сходным образом страшатся, что за этим последует какое-то страшное несчастье.
Фрейд провел тесную параллель между тем, что может быть названо симптоматологией примитивных табу, и симптоматологией больных навязчивостью. В обоих случаях наблюдается: 1) полное отсутствие сознательной мотивированности; 2) императивность, возникающая вследствие внутреннего принуждения; 3) способность к смещению и опасность заражения других людей; 4) обращение к церемониалу, предназначенному для уничтожения ужасного бедствия. Так как последний состоит из лишений, Фрейд сделал вывод, что сами табу первоначально означали отказ от чего-то, к чему испытывался искус, но что по какой-то важной причине стало запретным. Когда человек нарушает табу, он сам становится табу, иначе он возбудит запретные желания в своих ближних. Однако Фрейд указал на важное отличие между теми бессознательными импульсами, которые вытеснены в этих двух направлениях: при неврозах эти бессознательные импульсы являются типично сексуальными по природе; что касается примитивных табу, то здесь бессознательные импульсы имеют отношение к различным антисоциальным импульсам, в основном к агрессии и убийству. «Неврозы, с одной стороны, показывают резкое и глубокое сходство с великими социальными произведениями искусства, религии и философии, а с другой стороны, они производят впечатление искажения последних. С некоторой смелостью можно утверждать, что истерия представляет собой карикатуру на произведение искусства, невроз навязчивости — карикатуру на религию, паранойяльный бред — карикатурное искажение философской системы».
Третья часть — «Анимизм, магия и всемогущество мыслей». Фрэзер описал процесс магии, говоря, что при ней «люди ошибаются, принимая ряд своих идей за ряд явлений природы, и воображают, что власть, которая у них имеется или, как им кажется, у них имеется над своими мыслями, позволяет им чувствовать и проявлять соответствующую власть над вещами». Фрейд, однако, хотел проникнуть глубже такого статического описания, принадлежавшего ассоциативной психологии XIX столетия, и узнать кое-что о действующих здесь динамических факторах. Основу магии он видел в преувеличенной вере человека во всемогущество своих мыслей или, более точно, своих желаний, и установил связь между таким примитивным отношением и верой во «всемогущество мыслей», которую можно обнаружить как в душевной жизни маленьких детей, так и в невротических фантазиях.
Четвертая часть, которая называется «Инфантильное возвращение тотема», намного важнее всех остальных. К ней вели все предыдущие части книги.
По всей вероятности, тотемами были первоначально животные, хотя позднее такая функция могла быть перенесена также на растения. Тому клану, который полагал свое происхождение от какого-либо вида животного по женской линии наследования, строго запрещалось убивать это животное. О нем надо было заботиться, а оно, в свою очередь, будет защищать клан. Мак-Клеллан, который первый описал такую примитивную религию в 1865 году, считал, что она была связана с экзогамией, практикой, которая запрещала любое половое общение между членами одного и того же клана, то есть для тех, кто делил один и тот же тотем и тотемистическое имя.
Затем Фрейд обсуждал многочисленные объяснения тотемизма, предложенные ранее, большинство из которых были явно усложненными. Его преимуществом было то, что он был знаком с отношением маленьких детей к животным, с их способностью отождествления себя с этими животными и с той быстротой, с которой они выбирали какой-то определенный вид животных, чтобы потом чрезмерно их бояться. Психоанализ постоянно обнаруживал, что животное, которого боялся ребенок, являлось бессознательным символом отца, которого ребенок одновременно любил и ненавидел. Тотемистический «прародитель» кланов примитивных людей должен был иметь то же значение, и с этой точки зрения различные черты табу, такие, как амбивалентность чувств и т. д., легко понимаются.
Что касается экзогамии, которая является не чем иным, как сложной страховкой против возможности инцеста, Фрэзер привел крайне веские причины для предположения о том, что у первобытных людей инцест вызывал особенно сильное искушение, намного более сильное, чем у цивилизованных людей. Конечно, он ничего не знал о важном значении инцеста для маленьких детей. Поэтому Фрейду было нетрудно понять связь между тотемизмом и экзогамией. Они просто представляли собой две половины знакомого эдипова комплекса, любовь к матери и желание смерти сопернику-отцу.
Затем следует тонкий вопрос об историческом начале этих великих первобытных установлений, из которых, по-видимому, произошли все позднейшие религии путем переработки и изменения. Здесь Фрейду помогла гипотеза Дарвина о том, что на ранней стадии развития человечество, должно быть, походило на высших обезьян, живя небольшими ордами, состоящими из одного могучего мужчины и нескольких женщин. Аткинсон понял, что подобное состояние вещей неминуемо приводит, как это бывает среди столь многих крупных животных, к тому, что владеющий женщинами мужчина будет запрещать инцест среди своих более молодых соперников. Собственно вкладом Фрейда в этот момент явилось его предположение, что подрастающие сыновья периодически соединялись, убивали и съедали своего отца. Это поднимает вопрос о судьбе «братского клана», который остается после убийства отца. Фрейд постулировал амбивалентные чувства по отношению к мертвому отцу, вызываемые также теми проблемами, которые возникают в результате ссор и соперничества между братьями. А это приводит к раскаянию и позднему послушанию воле отца в вопросе доступа к его женщинам, то есть к барьеру против инцеста.
В этом месте Фрейд опирался на работы Робертсона Смита о жертве и тотемистических пиршествах, в которых тотем церемониально убивается и съедается, таким образом повторяя первоначальное действие. Вслед за этим сначала следует оплакивание, а затем торжествующая радость и дикие оргии. Таким образом поддерживается общность клана как среди его членов, так и с их предком, чьи свойства они только что в себя впитали.
Тысячи лет спустя тотем становится богом, и начинается сложная история различных религий. Фрейд не проводил эту тему далее в этом направлении, но предложил несколько интересных размышлений относительно древнейшей формы греческой трагедии, где герой, несмотря на предостережения хора, следует по запретной тропе и встречает заслуженное возмездие. Фрейд предположил, что это является инверсией — которую он назвал лицемерной — первоначального смысла, где братья, представленные здесь хором, были согрешившими, а герой просто являлся их жертвой.
В конце этой части есть выдающееся высказывание Фрейда о том, что «в эдиповом комплексе совпадает начало религии, морали, социальной жизни и искусства». Затем, наконец, он обсуждает вопрос о том, не может ли постулированное им социальное развитие также объясняться реакциями вины из-за одних только враждебных желаний, которые, как известно, обычно имеют место в индивидуальном развитии. Он сам дорогой ценой усвоил этот урок на личном опыте много лет тому назад. С другой стороны, есть также веские причины считать, что у младенца, до развития сдерживающих сил и чувства реальности, желание равнозначно действию; нет никакой промежуточной паузы для обдумывания. Фрейд считал, что, вероятно, то же самое должно быть справедливо и для первобытного человека, которого мало что сдерживало. Итак, он заключил: «Вначале было дело».

 Фрейд оказался прав в своем предсказании, что эту книгу плохо примут. Вне аналитических кругов ее встретили с полнейшим неверием, как еще одну личную фантазию Фрейда.
В первую неделю августа между Жане и мной на Международном медицинском конгрессе возникла словесная полемика, которая положила конец его притязаниям на приоритет в основании психоанализа, который затем якобы был испорчен Фрейдом. А вот как на это откликнулся Фрейд:

   Мариенбад
10 августа 1913 года
Мой дорогой Джонс,
Яне могу передать, как глубоко я Вам благодарен за отчет о конгрессе и за Вашу победу над Жане в глазах Ваших соотечественников. Интерес к психоанализу и к Вам лично в Англии идентичен, и теперь, я надеюсь, Вы станете «schmieden das Eisen solange er warm ist»[127].
Мы хотим «честной игры», и, вероятно, она может пойти в Англии лучше, чем где-либо еще.
Брилл не приедет. Он пишет, что его присутствие в этом году нужно его семье, жене и дочери. Он получил назначение на должность заведующего психиатрической клиникой в Колумбийском университете, так что, наконец, он обосновался и стал независимым.
Я переезжаю из Мариенбада в Сан-Мартино-ди-Кастроцца, отель «Альпы». Здесь мы провели скверное время, было слишком холодно и сыро. Я едва могу писать из-за ревматизма в правой руке. Возможно, нам предстоит теперь еще больший мороз в горах.
Продолжайте посылать мне свои хорошие новости в течение этих четырех недель. Вы заставляете меня ощущать себя сильным и полным надежд.
Искренне Ваш Фрейд.

Сан-Мартино-ди-Кастроцца, куда Фрейд добрался 1 августа, расположен в самом сердце Доломитовых Альп. Ференци присоединился к семье Фрейда 15 августа, Абрахам также провел там несколько дней и поехал вместе с Фрейдом на Мюнхенский конгресс.
Этим летом мы с Ференци много говорили с Фрейдом на тему о том, как лучше справиться с ситуацией, которую создал Юнг, отказавшись от фундаментальных принципов психоанализа. Между Юнгом и Фрейдом больше не существовало каких-либо дружеских чувств с обеих сторон, но этот вопрос являлся намного более важным, чем личные взаимоотношения. Фрейд все время придерживался оптимистического взгляда относительно возможности сохранения, по крайней мере, формального сотрудничества, и как он, так и Юнг хотели избежать чего-либо, что могло быть названо ссорой. Так мы приближались к конгрессу, который должен был начаться 7 сентября, в таком настроении и с надеждой, что на нем не произойдет открытого разрыва.
Фрейд очень не хотел зачитывать одну из своих работ на конгрессе, и потребовалась убедительность Абрахама, чтобы побудить его это сделать. Этой работой была статья «Предрасположенность к неврозу навязчивых состояний», в которой шла речь о садистско-анальной организации как очередной прегенитальной фазе в развитии либидо.
Моя работа была единственной, которая непосредственно критиковала последние взгляды Юнга, поэтому я заранее представил ее на рассмотрение Фрейду. Делая это, я писал: «Я не удовлетворен теми частями этой работы, которые непосредственно относятся к Юнгу. Когда я скажу, что не могу понять, почему он продолжает анализировать фантазии, которые являются чисто вторичными по своей природе и не причинными, он легко может возразить: потому что либидо и энергия, необходимые для выполнения этой задачи, осели в данном месте, и их необходимо освободить посредством анализа. Это нелегко опровергнуть, не переступив терапевтические границы и не затрагивая других частей его теории». Вот его ответ.

   29 августа 1913 г.
Мой дорогой Джонс,
Ваша работа превосходна, беспощадно ясная, умная и справедливая. Я чувствую некоторое сопротивление тому, чтобы писать Вам на английском после прочтения Вашего немецкого. Вам также следует выучить готические буквы.
Вы правы, говоря, что есть некоторые недостатки в Ваших замечаниях по одному важному пункту, направленных против Юнга. Вы можете добавить, что здесь есть особая заинтересованность в воздержании отрешений в случаях неврозов навязчивости, где пациент надеется восстановить свою деятельность с помощью указаний, даваемых извне, которую до этого он выполнял посредством указаний, идущих изнутри. Что касается важности бессознательных фантазий, я не вижу какой-либо причины, почему мы должны подчиняться произвольному суждению Юнга вместо необходимого суждения самого пациента. Если последний ценит эти психические выработки как свои самые дорогие секреты (плоды его дневных грез), нам приходится признавать такую его позицию, и мы должны придавать им крайне важную роль в лечении. Оставьте в стороне вопрос, является ли их важность этиологической: это не имеет к данному вопросу непосредственного отношения и является скорее вопросом прагматическим.
Ваши замечания о высокой оценке психоанализа, которым наслаждаются, глядя на него издалека, в Англии, заставили меня смеяться от всего сердца; Вы абсолютно правы[128].
Через несколько дней я буду иметь удовольствие разговаривать с Вами на более обширные темы.
Я получил хорошую работу по психоанализу от некоего Бекера из Милуоки. Самые первые работы вновь прибывающих всегда кажутся очень хорошими, теперь подождем и посмотрим, что сможет написать этот человек пару лет спустя.
До свидания, Ваш Фрейд

На конгрессе присутствовали 87 человек. Научный уровень являлся посредственным, хотя были прочитаны две интересные работы Абрахама и Ференци. Одна из работ швейцарцев, содержащая много статистики, оказалась настолько скучной, что Фрейд заметил мне: «Психоанализ подвергался всевозможной критике, но сейчас впервые его можно назвать скучным». Юнг проводил собрания таким образом, что чувствовалась необходимость выразить некоторый протест против этого. Когда кандидатура Юнга была выдвинута для переизбрания в президенты, Абрахам предложил тем, кто против этого, воздержаться от голосования. Таким образом, его выбрали во второй раз 52 голосами против 22. Он подошел ко мне позже, заметив, что я был несогласен с его избранием, и с сердитым видом сказал: «Я думал, что ты христианин» (то есть нееврей). Это прозвучало как не относящееся к делу замечание, но, по-видимому, оно имело некоторый смысл.
Фрейд до некоторой степени тревожился, какую позицию займет Патнем относительно его разногласий с Юнгом. Я отослал Фрейду длинное письмо, которое только что получил от Патнема, и вот его комментарий.

   Письмо Патнема оказалось очень веселым. Все же я опасаюсь, что если он отдаляется от Юнга по причине его мистицизма и отрицания инцеста, он, с другой стороны, отдалится от нас по причине защиты нами сексуальной свободы. Его поставленный по зрелом размышлении, написанный карандашом вопрос наводит на эти мысли. Хотел бы я знать, как Вы на него ответите. Я надеюсь, Вы не станете отрицать, что наши симпатии находятся на стороне индивидуальной свободы, а также что мы не видим ничего хорошего в американском целомудрии. Но Вы можете напомнить ему, что совет не играет никакой видной роли в нашем способе лечения и что мы рады позволить каждому человеку самому решать деликатные вопросы своей совести и своей личной ответственности.

Хорошо известно, что Патнем оставался лояльным и убежденным приверженцем идей Фрейда до конца своей жизни, так что опасения Фрейда оказались излишними.
В это время были основаны и приняты как общества-филиалы Международного объединения еще две группы. Первая — в Будапеште 19 мая 1913 года со следующими официальными должностями: Ференци — президент; Холлбс — вице-президент; Радо — секретарь; Леви — казначей. Я присутствовал на втором собрании этого общества, когда Ференци сообщил мне в своей обычной остроумной манере, что остающийся член общества, Игнотус, выполняет функцию публики.
Второе общество было основано в Лондоне 30 октября 1913 года. Я стал президентом, Дуглас Брайен — вице-президентом, М. Д. Эдер — секретарем. Всего было девять членов, из которых, однако, лишь четверо когда-либо практиковали психоанализ, — Брайен, Эдер, Форсайт и я. Бернардт Харт присоединился к нам неделей позже, но Уильям Макдугал и Хэвлок Эллис отказались вступить в наше общество.
Непосредственно после окончания конгресса Фрейд поехал в Рим в сопровождении свояченицы, Минны Бернайс. Он провел там «роскошные дни», с 10 по 27 сентября, посещая свои прежние любимые места и открывая новые, особенно «роскошную Tombe Latine, которую я до сей поры пропускал». Как всегда, он немедленно снова обрел хорошее настроение и восстановил здоровье. Так как Минна не выдерживала продолжительных экскурсий, Фрейд мог больше времени отдавать своей работе и многое завершить. Кроме правки длинного эссе «Наука», он написал введение к книге «Тотем и табу», переписал и расширил работу, которую прочел в Мюнхене, и, самое главное, подготовил законченный черновик большой работы «Нарциссизм» Находясь в Риме, он получил письмо от Мёдера, который уверял Фрейда в своем глубоком почитании, но добавлял, намекая на свои изменившиеся взгляды: «Я нахожусь здесь подобно Лютеру; я не могу поступить иначе»[129]. Фрейд сухо заметил: «Это подходящее замечание для того, кто идет на риск, но оно едва ли подходит для того, кто отстраняется от риска».
Во время рождественских праздников Фрейд навестил свою дочь Софию в Гамбурге. Он оставил Вену вечером 24 декабря, а возвратился утром 29-го. На пути туда он прервал свою поездку на несколько часов, остановившись в Берлине, чтобы навестить Абрахама, Эйтингона и свою сестру Марию. В это время проводилось много консультаций, как в личных беседах, так и по переписке, между членами комитета по поводу создавшегося положения со Швейцарией, и Фрейд был целиком занят своей полемической работой «Обистории психоаналитического движения» которую он как раз составлял в это время.
Расхождение во взглядах с Юнгом завершилось в 1914 году отказом последнего от редактирования «Jahrbuch» от поста президента Международного объединения и, наконец, от своего членства в этой организации. Мы все согласились, что Абрахам будет временно исполнять обязанности президента и подготовит проведение следующего конгресса. Вначале намеревались провести этот конгресс в Дрездене 4 сентября, позднее эта дата была изменена на 20 сентября, но к этому времени на большей части Европы шла война. Практически все швейцарцы присоединились к Юнгу, и Абрахам сомневался даже относительно благих намерений Пфистера. Фрейд мог лишь сказать: «Это послужит мне предостережением против несогласия с Вашим суждением о людях»[130]. Но в данном случае ошибся Абрахам, ибо Пфистер остался преданным сторонником Фрейда.

В начале этого года дочь Фрейда, живущая в Гамбурге, подарила ему первого внука, первого из шести, которых Фрейду предстояло иметь. Этот внук теперь психоаналитик.
В феврале этого года Фрейд был удивлен полученным из Голландии официальным выступлением ректора по случаю 39-й годовщины основания Лейденского университета. Это выступление касалось теории сновидений Фрейда, в поддержку которой выступал автор, профессор психиатрии Г.Елгерсма. «После 14 лет со времени написания это первое признание университетом моей работы о сновидениях». Затем последовало вежливое письмо, приглашающее Фрейда читать в эту осень лекции в данном университете. Фрейд был взволнован и писал: «Подумать только. Должностной психиатр, ректор университета, проглатывает психоанализ с рогами и копытами. Какие сюрпризы нам еще преподнесут!»
В мае дела шли не столь хорошо. Желудок так сильно мучил его, что Фрейду пришлось пройти специальное обследование, чтобы исключить подозрение на рак. Эта проверка была выполнена врачом Вальтером Цвейгом, доцентом по кишечным расстройствам. Фрейд заметил: «Он так сердечно поздравлял меня, что я сделал вывод, что он несомненно ожидал обнаружить рак…»
В этот же месяц пришли печальные новости из Америки. Стэнли Холл объявил о своей приверженности Адлеру. Фрейд писал: «Из-за личных причин я воспринял этот случай тяжелее, чем другие подобные». Ведь именно Стэнли Холл с таким энтузиазмом отнесся к деятельности Фрейда всего лишь пять лет тому назад и так много сделал для того, чтобы о работе Фрейда стало известно миру. Фрейд был явно огорчен и в том же письме добавил: «Я очень нуждаюсь в нескольких часах беседы с Вами». Однако примерно шесть лет спустя Стэнли Холл очень высоко отозвался о работе Фрейда и назвал его самым оригинальным и творческим умом в психологии нашего поколения: «Его взгляды, — писал он, — привлекли внимание и вдохновили выдающуюся группу исследователей не только в психиатрии, но также во многих других областях, которые в целом дали мировой культуре больше новых и содержательных суждений, чем полученные из любого другого источника внутри обширной сферы гуманитарных знаний».
Опубликовано:28.11.2020Вячеслав Гриздак
Подпишитесь на ежедневные обновления новостей - новые книги и видео, статьи, семинары, лекции, анонсы по теме психоанализа, психиатрии и психотерапии. Для подписки 1 на странице справа ввести в поле «подписаться на блог» ваш адрес почты 2 подтвердить подписку в полученном на почту письме


.