Биография Эрнест Джонс”Фрейд. Последний период (1919–1939)”

Биография Эрнест Джонс”Фрейд. Последний период (1919–1939)”

Годы, последовавшие за первой мировой войной, оказались чрезвычайно трудными. В Вене все пришло в упадок, и жить в ней стало почти невозможно. Однообразной пищи, состоящей из водянистого овощного супа, явно было недостаточно, и от недоедания у Фрейда постоянно болел желудок. Зимы 1918/19 и 1919/20 годов были самыми ужасными, комнаты абсолютно не отапливались и почти не освещались. Нужно было обладать сильным духом, чтобы вынести неподвижное сидение и прием пациентов час за часом при таком ужасном холоде, даже одетым в пальто и теплые перчатки. По вечерам Фрейду приходилось полузамерзшими пальцами писать ответы на пришедшую корреспонденцию, править корректуру новых изданий своих книг и тех журналов, за выпуск которых он нес ответственность. И у него еще каким-то образом хватало энергии для обдумывания новых идей и написания новых работ.
Эти неизбежные трудности сопровождались и другими проблемами. Прошло много месяцев, прежде чем пришли какие-то известия о старшем сыне Фрейда, который находился в плену в Италии. Долгое время Фрейд был озабочен попытками сына найти работу, другой его сын еще был студентом, и ему пришлось помогать не только им, но также своему зятю в Гамбурге, не считая остальных членов своей семьи и многочисленных друзей. Экономическое положение Австрии было хуже некуда, и перспективы на будущее — такими же темными. Финансовое положение Фрейда внушало тревогу, а будущее казалось еще более ненадежным. Его заработки не могли угнаться за постоянным ростом цен, и он был вынужден жить на свои сбережения. В октябре 1919 года он подсчитал, что подобное положение сможет продолжаться еще полтора года, но этот расчет базировался на оптимистическом предположении, что инфляция не будет возрастать. В действительности же он потерял все свои сбережения в 150 000 крон (что тогда равнялось 6000 фунтов), и, таким образом, у него не осталось ничего, чтобы обеспечить свою старость. Но более всего его заботило будущее жены, в том случае если она его переживет — как это и случилось. Фрейд застраховал свою жизнь на ее имя на 100 000 крон (4000 фунтов). Он успокоился в этом отношении, но из-за инфляции этой суммы вскоре оказалось недостаточно даже для того, чтобы заплатить извозчику.
Вскоре стало очевидно, что единственной надеждой избежать банкротства могут стать американские или английские пациенты, которые будут платить валютой своих стран, почти что не затронутой инфляцией. В начале октября 1919 года британский врач Дэвид Форсайт приехал на семь недель в Вену с целью изучения психоанализа. Фрейд тепло его принял, как первую ласточку, кроме того, этот человек произвел на него значительное впечатление. Затем, в ноябре этого года, я убедил одного американского дантиста, который искал моей помощи, не пугаться суровой жизни в Вене и попробовать лечиться там. Он должен был платить вдвое меньшую плату, пять долларов, но Фрейд заметил, что этот пациент вполне законно платит лишь половину гонорара, так как является американцем только наполовину, а наполовину — венгерским евреем. В марте следующего года я послал к нему англичанина, который платил гинею за визит. Фрейд писал мне, что без этих двух пациентов ему не удалось бы свести концы с концами. Он спрашивал Ференци: «Что со мной случится, если Джонс не сможет больше присылать ко мне пациентов?» Однако к концу года поток пациентов стал непрерывным. Начинающие аналитики из Англии, а позднее из Америки приезжали изучать его технику. Однако для Фрейда трудность заключалась в том, что он плохо понимал акценты, и жаловался, что у его новых пациентов плохая дикция, в то время как он привык к отчетливой речи, обычной для жителей континента. После шести часов напряженных усилий он чувствовал себя полностью измученным.
Несмотря на несколько предложений, он ни на минуту серьезно не задумывался об эмиграции. Отвечая на мое предложение о переезде в Англию, Фрейд сказал, как и позднее, в 1938 году: «Я останусь на своем посту до тех пор, пока это находится в пределах возможного». Однако как раз перед этим его явно увлекала мысль об Англии как о последнем прибежище, так как он написал Эйтингону: «Сегодня я нанял преподавателя, чтобы улучшить свой английский. Ситуация здесь безнадежная и, без сомнения, будет оставаться такой же. Мне кажется, что к тому времени, когда я истрачу свои последние сбережения, Англия разрешит приезжать своим бывшим врагам, то есть примерно месяцев через восемнадцать. Два моих брата уже покоятся в английской земле; возможно, в ней окажется место и для меня». В конце концов так и случилось. Бурные события, которые пронеслись над Европой в последние два года, а особенно те, которые затронули Австрию, вызвали у Фрейда настроение безнадежной, но жизнерадостной покорности судьбе. Нижеследующие отрывки приводятся из его писем, написанных в течение двух недель одно за другим. В одном из первых писем, которые я получил после войны, он писал: «Вы не услышите каких-нибудь жалоб. Я по-прежнему остался честным и не считаю себя ответственным за какую-либо часть мировой бессмыслицы». В это же время он написал Ференци, который рассчитывал на некоторое официальное признание в Будапеште, следующее: «Сохраняйте сдержанность. Мы не подходим для какого-либо вида официального существования и нуждаемся в независимости во всех отношениях. Возможно, у нас есть основание сказать, что Бог оберегает нас от наших друзей. До сих пор мы успешно справлялись с нашими врагами. Более того, есть такая вещь, как будущее, в котором мы снова займем некоторое место. Мы остаемся и должны оставаться вдали от какой-либо тенденциозности, кроме единственной цели исследования и помощи». Примерно в это же самое время он писал мне:

   Я не могу припомнить такого времени в своей жизни, когда мои перспективы на будущее оказывались бы столь мрачными, или, если такое время ранее и случалось, я был моложе, и меня не беспокоили болезни начинающейся старости. Я знаю, что Вы переживаете сейчас тяжелое время и неприятные события, и очень сожалею, что не могу сообщить ничего лучшего или предложить какого-либо утешения. Когда мы встретимся, что, как я надеюсь, случится в этом году, Вы найдете меня по-прежнему твердым и готовым к любой неожиданности, но это относится только к проявлению чувств, мое суждение склоняется в сторону пессимизма… Мы живем в плохое время, но наука обладает могучей силой, чтобы сделать человека упрямым. Примите мои наилучшие пожелания и пришлите более приятные известия Вашему старому другу Фрейду.

Сын Эли Бернайса, Эдвард, делал в эти годы все возможное, чтобы содействовать интересам Фрейда в Америке. Когда он находился в Париже в начале 1919 года, ему удалось переправить оттуда в Вену коробку гаванских сигар через главу миссии, изучающей положение дел в Вене; он знал, что никакой другой подарок не будет столь желанным для Фрейда (его дяди), который уже несколько лет не пробовал хорошей сигары. В ответ Фрейд послал ему экземпляр своей книги «Лекции по введению в психоанализ», и Эдвард незамедлительно предложил устроить ее перевод, на что Фрейд сразу же согласился. Когда я увидел Фрейда в октябре следующего года, я рассказал ему о нашем плане выпустить книгу в английском переводе и о том, что будет трудно найти английского издателя, если права на перевод уже переданы американцам. Фрейд сразу же телеграфировал в Нью-Йорк, чтобы остановить публикацию, но было уже слишком поздно. Эдвард Бернайс не терял времени даром, заполучив для работы над переводом большое количество выпускников Колумбийского университета и подписав контракт с издательством «Бонн энд Ливеррайт» на выпуск книги, которая появилась следующей весной под заголовком «Общее введение в психоанализ». Фрейд выражал недовольство многочисленными ошибками и другими несовершенствами перевода и позднее высказывал сожаление, что санкционировал выход этого издания, несмотря на желанный авторский гонорар, который принесло ему издание книги, когда он находился в стесненных денежных обстоятельствах. Тем временем Джоан Ривьер сделала тщательный перевод, который появился в 1922 году с более точным заглавием «Лекции по введению в психоанализ».
Не одни только стесненные финансовые обстоятельства помешали Фрейду оставить Вену летом, когда в этом ощущалась явная потребность. 15 июля 1919 года он вместе с Минной Бернайс отправился в Бад-Гастейн, они оба нуждались в отдыхе. Жена не могла сопровождать Фрейда, так как лечилась в санатории, расположенном около Зальцбурга, от осложнений после воспаления легких, которое началось у нее за два месяца до поездки Фрейда. 9 сентября Фрейд отправился в тяжелую по тем временам поездку в Гамбург, через Мюнхен, чтобы повидать свою дочь Софию, — как оказалось, в последний раз; она умерла всего четыре месяца спустя. Он возвратился 24 сентября в Вену, куда вскоре приехал и я, — это была наша первая встреча за последние почти пять лет.
События конца войны заставили Фрейда обратиться к внешнему миру, от которого он в течение многих лет был почти полностью изолирован. Неясное положение дел в Вене, отделение Австрии от Венгрии, которую он лишь недавно провозгласил как наиболее многообещающий центр психоанализа, и чрезвычайная трудность в поддержании связи с Ференци, живущим там, пробудили у него сильное желание получить достоверные сведения о том, какой успех имела его деятельность в более отдаленных странах; его желание еще более возросло вследствие тех благоприятных отчетов, которые я смог прислать ему из-за границы.
Фрейд определенно нуждался в радостных известиях, так как профессиональное отношение к его работе в Австрии и Германии оставалось таким же враждебным, как и прежде. Альфред Э. Хохе на собраниях немецких неврологов в 1919, 1920 и 1921 годах не переставая выступал против Фрейда и его теорий. По его словам, они являлись «непозволительным мистицизмом под научным прикрытием». Эрнст Кречмер пользовался аналогичным языком.
В первые годы после мировой войны в интеллектуальных кругах Англии было много разговоров о Фрейде и его теориях. На деле существовала мода на учение Фрейда, которая, без сомнения, была неприятна для людей, серьезно изучающих его теории, и мы сделали все, что было в наших силах, чтобы оградить свою научную работу, — пусть даже нас называли сектантами или живущими под колпаком. В феврале 1919 года было реорганизовано Британское психоаналитическое общество, в котором насчитывалось двадцать членов. Британское психологическое общество также подверглось значительным изменениям; Дж. С. Флюгель являлся секретарем, а я — председателем совета, который производил реорганизацию. Одним из результатов этих изменений стало основание особого медицинского отдела, который впоследствии оказался бесценным форумом для обсуждения наших идей с другими медицинскими психологами. Для возрастания престижа этого отдела мы избрали В. Х. Р. Риверса, видного антрополога, первым президентом, однако последующие семь президентов этого отдела являлись психоаналитиками.
Хотя Фрейд и я были в равной степени заинтересованы в возобновлении личных контактов, трудности, лежащие на пути к этому, были почти непреодолимыми. Власти вели себя так, как будто существовала огромная опасность немедленного возобновления войны с Германией, что на самом деле произошло лишь через двадцать лет, и питали чрезмерные подозрения к каждому человеку, желающему поехать за границу. С французскими властями вести дела оказалось еще труднее. Тем не менее я приехал в Берн 15 марта 1919 года и встретил там Отто Ранка. Два дни спустя прибыл Ганс Захс. За месяц до этого Захс написал Фрейду из Давоса о своем решении сменить профессию адвоката и стать практикующим психоаналитиком. Шансы на какой-либо успех в его прежней должности в Вене в свете общего упадка, царящего в ней, были в высшей степени туманными.

Я был изумлен теми заметными изменениями, которые произошли с Ранком за годы войны. В последний раз я видел его худощавым юношей, робким и почтительным, имеющим явно выраженную привычку пристукивать каблуками и кланяться. Теперь передо мной стоял жилистый, выносливый мужчина, с властными манерами, который первым делом положил на стол огромный револьвер. Я спросил его, зачем он ему нужен, на что Ранк бесстрастно ответил: «На всякий случай». Как удалось ему пронести этот револьвер через таможенный досмотр? Когда чиновник показал на его оттопыренный карман, Ранк спокойно ответил: «Хлеб». Такое изменение в личности Ранка совпало с возобновлением его работы в Вене после войны и, должно быть, явилось гипоманиакальной реакцией на три сильных приступа меланхолии, которые он пережил, находясь в Кракове.
Будапештский друг Ференци и Фрейда Игнотус являлся главой венгерской делегации в Берне, которая тщетно искала контакта с властями Антанты. За день до моего прощания с ним мы получили известия о революции большевиков под руководством Белы Куна в Венгрии, что сразу же упразднило делегацию Игнотуса. Это политическое изменение повлияло и на Фрейда. В течение пяти месяцев было почти невозможно получить хоть какую-то весточку от Ференци, что стало для Фрейда источником значительного беспокойства. Затем большевики, которые пока еще не открыли, что психоанализ является буржуазным отклонением и что капиталисты противопоставили Фрейда Марксу, до некоторой степени благосклонно относились к психоанализу и назначили Ференци первым университетским профессором психоанализа. Шандор Радо пользовался некоторым влиянием у новых властей, и именно с его помощью удалось такое назначение Ференци; Рохейм был избран профессором антропологии двумя неделями раньше.
Ференци пришлось довольно дорого заплатить за такое неосмотрительное принятие почестей. В августе в Будапешт вошли румыны, реакционный режим, который они поддерживали, был яростно антисемитским, и в течение долгого времени Ференци боялся показаться на улице. К большому огорчению Ференци, его даже исключили из общества медиков Будапешта, а тот факт, что только он мог вести переговоры с властями о фонде фон Фройнда, оказался для него роковым препятствием.
22 марта, после того как прожили пару дней в Люцерне, мы втроем отправились в Цюрих и 24 марта 1919 года обратились к Швейцарскому психоаналитическому объединению, вновь созданному на месте довоенного общества, возглавляемого Юнгом. Совет нового общества состоял из Людвига Бинсвангера, Ф. Мореля, Эмиля Оберхольцера, Оскара Пфистера и Германа Роршаха.
Мне еще раз удалось приехать в Швейцарию в августе вместе со своим помощником Эриком Хиллером. Мы встретили Захса в Базеле 25 августа. Не было и речи о том, чтобы попытаться получить разрешение на поездку в Германию, где отдыхал Фрейд, но с австрийским послом в Берне мне больше повезло. В своей бесстрастной аристократической манере он выразил удивление, что кто-либо может желать поехать в такое несчастливое и унылое место, как Вена, но добавил: «Это дело вкуса». Каких-либо возражений не встретила эта поездка и у швейцарских властей. Поэтому мы с Хиллером отправились туда. Нам не потребовалось много времени, чтобы убедиться в справедливости намеков Фрейда на несчастное положение его страны. Голодающие и оборванные чиновники сами по себе являлись достаточным доказательством этому, я также никогда не забуду тщетные усилия истощенных собак, пытающихся доползти до пищи, которую я им бросил. Мы были первыми штатскими иностранцами, приехавшими в Вену после войны, и нас радостно встретили в гостинице «Регина», в которой всегда останавливались приезжавшие аналитики.
Я нашел Фрейда осунувшимся и более худым, чем до войны; он никогда больше не вернул себе свою былую плотную фигуру. Но его ум остался ничуть не менее проницательным. Он был таким же жизнерадостным и искренне дружелюбным, как и всегда, так что трудно было даже представить себе, что мы не видели друг друга почти шесть лет. Мы недолго пробыли вдвоем в комнате, как в нее ворвался Ференци и, к моему удивлению, экспансивно расцеловал нас обоих в щеки. Он не видел Фрейда больше года. У нас у всех была масса новостей о том, что происходило с каждым из нас за все эти годы. Конечно, в нашем разговоре присутствовали комментарии об изменениях, произошедших в европейской ситуации, и Фрейд удивил меня, сказав, что недавно беседовал с одним пылким коммунистом и оказался наполовину обращен в большевистскую веру — ему было сказано, что в результате нескольких лет несчастий и хаоса большевизм придет к власти и что за этим последуют вечный мир, процветание и счастье. Фрейд сказал: «Я ответил ему, что верю первой половине того, о чем он говорит».
Фрейд высказал много резких слов о президенте Вильсоне, мечта которого о дружественной Европе, основанной на справедливости, быстро становилась иллюзией. Когда я указал на то, насколько сложными являются действующие силы по подготовке мирного урегулирования, и что мир не может диктоваться одним-единственным человеком, он ответил: «Тогда ему не следовало давать все эти обещания».
Для Фрейда было очевидно, что «центр тяжести психоанализа» приходится сместить на Запад. Поэтому он предложил Ференци, чтобы тот передал мне свое президентство в Международном объединении, на которое его избрал конгресс в Будапеште во время войны. Ференци любезно согласился на это, но в последующие годы то, что его никогда более не просили выступать в этой должности, стало для него источником сильного огорчения. Позднее у меня имелось много причин, чтобы считать, что он испытывал по отношению ко мне иррациональную недоброжелательность за то, что я его заменил. По случаю передачи полномочий Фрейд заметил: «Следует надеяться, что в этот раз мы нашли нужного человека на эту должность», явно намекая на то, что мое пребывание на этом посту будет длительным. К сожалению, с моей точки зрения, позднее бывали случаи, когда он больше не придерживался такого мнения.
Во время нашей встречи в Вене Фрейд предложил пригласить Эйтингона в наш конфиденциальный комитет. Мы сразу же согласились с этим предложением и направили Абрахама заручиться согласием Эйтингона; обязательное вручение отличительного кольца состоялось несколько месяцев спустя. В мае 1920 года Фрейд подарил своей дочери Анне подобное кольцо; кроме нее из женщин такой чести были удостоены Лу Саломе, Мари Бонапарт и моя жена.
В октябре 1919 года Фрейду присвоили звание профессора университета, которое он назвал «пустым титулом», так как оно не давало права занимать место в совете факультета. Но, к счастью, этот титул не влек за собой каких-либо особых преподавательских обязанностей.
В первый месяц 1920 года судьба нанесла Фрейду два тяжелых удара: к первому он был подготовлен, хотя не мог с ним смириться, второй явился абсолютно неожиданным. Первым ударом стала смерть Антона фон Фройнда. После операции по поводу саркомы, которую он перенес в возрасте 39 лет, у фон Фройнда развился сильный невроз, от которого Фрейд успешно лечил его в 1918–1919 годах. Но в марте 1919 года появились подозрительные признаки саркомы в нижней части живота, и несколько месяцев надежды на его выздоровление сменялись у его друзей опасениями, и наоборот. Однако очередная предварительная операция, вне всякого сомнения, подтвердила зловещий диагноз, состояние его быстро ухудшалось. В декабре Абрахам спросил Фрейда, известно ли фон Фройнду о приближающемся конце, чтобы знать, какие выражения можно употреблять в письмах к нему. Фрейд ответил, что фон Фройнд знает все и даже приказал, чтобы кольцо, подаренное Фрейдом, было возвращено ему после его смерти, чтобы передать это кольцо Эйтингону. Однако после смерти фон Фройнда его вдова предъявила права на это кольцо, так что Фрейду пришлось отдать Эйтингону свое собственное кольцо, которое он до этого носил. Фрейд посещал умирающего каждый день и делал все возможное, что было в его силах, чтобы его утешить. Конец наступил 20 января 1920 года, и Фрейд заметил, что фон Фройнд умер героически, без какого-либо проклятия психоанализу. Фрейд особенно сильно его любил, и его смерть оказалась тяжелым ударом; он сказал мне, что смерть Фройнда сыграла существенную роль в его старении.
Всего три дня спустя, в тот самый вечер, когда похоронили Фройнда, пришло известие о серьезной болезни прекрасной дочери Фрейда Софии, которую они с Мартой называли «воскресное дитя». У нее было воспаление легких, столь частое в этом году. Из Вены в Германию не ходил ни один поезд, поэтому у родителей не было никакой возможности поехать к ней. Два дня спустя, 25 января, телеграмма сообщила о ее смерти. Ей было всего 26 лет, она обладала прекрасным здоровьем и была счастлива. После ее смерти остались двое детей, одному из которых было всего 13 месяцев от роду. Известие о ее смерти явилось громом среди ясного неба. На следующий день Фрейд написал мне: «Бедный или счастливый Антон Фройнд был похоронен в прошедший четверг, 22 числа этого месяца. Очень огорчен, услышав о том, что теперь на очереди Ваш отец[157], но нам всем придется умереть, и я хотел бы знать, когда наступит мой черед. Вчера я пережил такое, что заставляет меня желать, чтобы мой черед не заставил себя долго ждать». Сообщая Ференци о смерти своей дочери, он добавил: «Как отнеслись к этому мы? Моя жена полностью ошеломлена. Мне кажется, la seance continue[158]. Но для одной недели многовато». Стоицизм Фрейда мог скрывать глубокие, однако контролируемые эмоции. Немного позднее он написал несколько строк Эйтингону, в которых описал свою реакцию: «Я не знаю, что еще можно сказать по этому случаю. Это настолько парализующее событие, что оно не может возбудить каких-либо задних мыслей, если человек не является верующим и, таким образом, избавлен от конфликтов, сопутствующих такому событию. Тупая необходимость, молчаливая покорность».
Ференци был очень обеспокоен последствиями этого страшного удара. Фрейд успокоил его следующими патетическими строками:

   Не тревожьтесь обо мне. Я такой же, как и прежде, за исключением чуть большей усталости. Это фатальное событие, несмотря на всю его тягость, не смогло изменить моего отношения к жизни. Годами я был готов к потере своих сыновей[159] теперь подошел черед моей дочери. Так как я абсолютно неверующий, нет кого-либо, кого я мог бы обвинить, и я знаю, что нет никого, кому я мог бы высказать какую-либо жалобу. «Размеренный порядок на ученьях»[160] и «прекрасная, радостная привычка жить и действовать»[161] присмотрят за тем, чтобы все шло как и прежде. Глубоко внутри я ощущаю глубокую рану нарциссизму, которой не суждено зажить. Моя жена и Анна страшно потрясены более по-человечески.

Когда пару недель спустя я сообщил Фрейду о смерти своего отца, он ответил: «Итак, Вашему отцу не пришлось испытать, как его медленно поедает рак, как это случилось с бедным Фройндом. Какой счастливый случай. Однако вскоре Вы поймете, как повлияет на Вас эта смерть. Я был примерно в Вашем возрасте, когда умер мой отец (43 года), и это событие перевернуло мне душу».
Однако жизнь должна была продолжаться. Следующим событием, заинтересовавшим Фрейда, стало открытие берлинской поликлиники 14 февраля 1920 года. Это, по его мнению, делало Берлин главным психоаналитическим центром. Ее открытие стало возможным благодаря щедрости Эйтингона, а проект здания Эрнста Фрейда вызвал общее одобрение. В этом здании, естественно, располагалась исследовательская библиотека, строились планы о превращении ее в школу по подготовке психоаналитиков; это была первая (и в течение долгого времени) самая знаменитая поликлиника подобного типа. Летом из Швейцарии в Берлин для помощи в обучении приехал Ганс Захс, а вскоре к нему присоединился Теодор Райк из Вены.
Естественно, члены Венского общества хотели последовать этому примеру, и было предложено основать подобную клинику в отделении больницы общего профиля. Фрейд, однако, энергично выступал против этой идеи. Он сказал Абрахаму, что не сможет уделять этой клинике свое время и не знает кого-либо в Венском обществе, кому он мог бы доверить руководство этой клиникой. Однако Ференци он признался, что, по его мнению, Вена не является подходящим местом для психоаналитического центра, поэтому она не годится для строительства такой клиники. Тем не менее потребность в ней была неоспоримой, и клиника, которой было дано название «Амбулатория», открылась 22 мая 1922 года.
Время от времени Фрейд обменивался письмами с Хэвлоком Эллисом и чаете посылал ему экземпляры своих книг. Но ему не понравилась работа, которую Эллис написал во время войны, хотя она только теперь попала в его поле зрения. В ней Эллис утверждал, что Фрейд является артистом, а не ученым; Фрейд назвал такое утверждение «крайне сублимированной формой сопротивления». В письме ко мне он отозвался об эссе Эллиса как о «наиболее утонченной и приятной форме сопротивления, в которой его назвали великим артистом для того, чтобы опровергнуть обоснованность наших научных утверждений».
В конце войны поступало много серьезных жалоб на грубое, даже жестокое обращение военных врачей при лечении военных неврозов, особенно в психиатрическом отделении венской больницы общего профиля, директором которой был профессор Юлиус Вагнер-Яурегг. В начале 1920 года австрийские власти создали особую комиссию для расследования этого вопроса и пригласили Фрейда и Эмиля Райманна (ассистента Вагнера-Яурегга) для составления и представления на рассмотрение комиссии докладной записки на тему о методах лечения пациентов в этом отделении. Помимо всего прочего, это являлось свидетельством научного авторитета, которым в то время обладал Фрейд в глазах властей в Вене. Его отчет был озаглавлен «Докладная записка о лечении электричеством военных неврозов».
Фрейд начал с замечания о различиях во взглядах, существующих среди медиков, о природе травматических неврозов, последовавших за железнодорожными и другими авариями. Некоторые медики придерживались мнения, что эти неврозы обусловлены непосредственными повреждениями нервной системы при аварии, даже когда эти повреждения явно не обнаружены; другие врачи считали, что это чистейшие функциональные расстройства при неповрежденной нервной ткани. Переживания на войне, особенно случаи военных неврозов, возникших далеко от фронта, без какой-либо физической травмы, например в результате бомбежки, решили этот вопрос в пользу второй точки зрения.
Психоанализ позволял заключить, что все неврозы восходят к эмоциональным конфликтам, по крайней мере, непосредственную причину военных неврозов видеть в конфликте между влечением к самосохранению, то есть потребностью избегать опасностей войны, и различными мотивами, которые не разрешают индивиду открыто признаться в этом, — чувство долга, привычка к подчинению приказам и т. д. Терапия, которая была разработана для лечения таких случаев сперва в немецкой армии, заключалась в применении электричества в таких дозах, что процедуры вызывали реакцию более негативную, чем мысль о возвращении на фронт. «Что касается использования этого метода в венских клиниках, лично я убежден, что профессор Вагнер-Яурегг никогда не позволил бы интенсифицировать такое лечение до уровня жестокости. Я не могу утверждать того же про других врачей, которых я не знаю. Психологическое образование врачей является в целом абсолютно недостаточным, и многие из них вполне могли забыть, что большинство пациентов, с которыми они обращались как с симулянтами, в действительности не являлись таковыми…
Великолепные первоначальные успехи лечения сильным электрическим шоком впоследствии оказались непродолжительными. С пациентом, которого приводили в норму и снова посылали на фронт, могла повториться та же самая история, и он мог заболеть этим же расстройством, посредством которого он, по крайней мере, выигрывал время и избегал непосредственной опасности. Когда он снова находился на передовой, страх электрических шоков уменьшался, так же как во время лечения снижался его страх перед действительной службой. Далее, ослабление духа народа и растущее нежелание продолжать войну ощущались все сильнее и сильнее, так что это лечение начало терять свою эффективность. В этих обстоятельствах некоторые врачи поддались характерному немецкому побуждению достигать своих целей совершенно безжалостными средствами. Произошло нечто, чего ни в коем случае не должно было быть: сила электрических шоков, так же как и жестокость лечения в других отношениях, возросла до невыносимого предела для того, чтобы лишить военных невротиков тех преимуществ, которые они получали от своих болезней. Никогда не оспаривался тот факт, что в немецких клиниках во время лечения имели место смертельные случаи, так же как и самоубийства, совершаемые в результате такого лечения. Однако у меня нет каких-либо сведений о том, что венские клиники также прошли через эту фазу терапии».
По мнению Фрейда, примеры чистой симуляции встречались не так часто. То, что он оказался прав в своем суждении, подтвердилось последующими исследованиями. Но большинство военных врачей определенно придерживались другого мнения. Даже Вагнер-Яурегг, который применял сравнительно слабый электрошок в случаях физических симптомов, таких, как страхи, записал в автобиографии: «Если бы все симулянты, которых я лечил в своей клинике, часто довольно жестокими мерами, предстали как мои обвинители, получился бы впечатляющий судебный процесс». К счастью для него, как он заметил, большинство из его прежних пациентов были разбросаны по всей бывшей Австро-Венгерской империи и не могли присутствовать, так что, в конце концов, комиссия решила этот вопрос в его пользу.
Фрейд был поставлен перед неприятной задачей давать показания перед комиссией, занимающейся расследованием жалоб на лечение военных неврозов. Эти жалобы сосредоточились на профессоре Вагнере-Яурегге, человеке, который в конечном счете нес ответственность за лечение. Фрейд сказал, что он намеревается, насколько это возможно, быть снисходительным к Вагнеру-Яуреггу, так как последний не являлся лично ответственным за что-либо из происшедшего. На собрании 15 октября присутствовали все венские неврологи и психиатры, приглашены были также представители прессы. Вначале Фрейд зачитал докладную записку, которую он составил восемью месяцами раньше, а затем высказал свою точку зрения спокойно и объективно. Вагнер-Яурегг утверждал, что все пациенты с военными неврозами попросту являются симулянтами и что он обладает гораздо более богатым опытом в обращении с ними, чем Фрейд, к которому никогда не попадали подобные больные. Фрейд сказал, что не может согласиться с таким мнением, поскольку все невротики в определенном смысле являются симулянтами, но только бессознательными симулянтами; между этими двумя точками зрения существует значительное различие. Фрейд также согласился, что в военное время трудно было применять психоанализ в таких случаях, но утверждал, что знание психоаналитических принципов оказалось бы более полезным, чем электрическая терапия. Он также указал на противоречие между обязанностью врача всегда ставить на первое место интересы своего пациента и требованием военных властей, чтобы врач главным образом был озабочен возвращением больного к военным обязанностям. За этим выступлением последовала горячая дискуссия, во время которой все члены комиссии яростно высказывались против мнения Фрейда, резко выражая свое недоверие психоанализу. Фрейд сказал впоследствии, что это собрание лишь подтвердило его мнение о неискренности и отвратительности венских психиатров.
Примерно в это время Фрейд узнал о слухе, который был широко распространен в Америке во время войны, относительно того, что тяжелые условия жизни в Вене побудили его к самоубийству. Фрейд сказал, что не может рассматривать этот слух как выражение сочувствия к нему.
В июле 1920 года Эйтингон договорился с венским скульптором Паулем Кёнигсбергером о том, что тот сделает бюст Фрейда. Фрейд был чрезмерно загружен работой в это время, но ни в чем не мог отказать Эйтингону. Фрейд предполагал, что скульптор будет раздражать его, но тот завоевал его расположение, и Фрейд считал его очень умелым. Фрейд и его семья остались довольны результатом: «Этот бюст производит впечатление головы Брута, с довольно ошеломляющим эффектом». Члены комитета собрали деньги, чтобы купить оригинал бюста в качестве подарка к 65-летию Фрейда. После этого бюст нашел пристанище в доме Фрейда как «призрачный, угрожающий бронзовый мой двойник». Но Фрейд жаловался, что его обманули. «На самом деле, я думал, что Эйтингон хочет иметь этот бюст у себя; в противном случае я не стал бы сидеть перед скульптором в прошлом году».
Как только окончилась война, мы начали размышлять о созыве следующего Международного конгресса. Очевидным местом для проведения такого конгресса представлялась нам нейтральная страна, и Голландия была предпочтительнее Швейцарии из-за больших трудностей путешествия через Францию. Весной 1919 года я надеялся, что нам удастся провести конгресс осенью, но уже первые приготовления показали нереальность осуществления этого намерения.
Шестой Международный психоаналитический конгресс открылся 8 сентября 1920 года и продолжался четыре дня. Из 62 членов, присутствующих на этом конгрессе, двое прибыли из Америки (Дориан Фейгенбаум и Вильям Стерн), семеро — из Австрии, пятнадцать — из Англии, одиннадцать — из Германии (включая Георга Гроддека), шестнадцать — из Голландии (включая Г. Елгерсма и ван Рентергейма), трое — из Венгрии (включая Мелани Кляйн), один — из Польши и семеро — из Швейцарии. Среди 57 гостей, также присутствующих на этом конгрессе, были Анна Фрейд, Джеймс Гловер и Джон Рикман.

Фрейд зачитал работу, озаглавленную «Дополнения к теории сновидений». Он сделал три дополнения. Первое относилось к расширению его теории исполнения желаний в сновидениях до включения в такое исполнение тех желаний, которые проистекали не от поиска удовольствия бессознательным, а от тенденций самонаказания со стороны сознания. Такие более тревожные переживания в сновидениях, которые теперь включались в его теорию сновидений, оказывались простым повторением в сновидении травматического переживания; это явилось одним из тех соображений, которые в то время вели его к постулированию «навязчивого повторения» в дополнение к его известному принципу удовольствия. Третьим дополнением стало отвержение Фрейдом разнообразных недавних попыток различать в сновидениях «проспективную тенденцию», которые, как он утверждал, происходят из-за путаницы между явным содержанием и скрытыми мыслями сновидений.
На конгрессе были представлены также работы Абрахама «Проявления женского комплекса кастрации» и Ференци «Дальнейшее развитие активной терапии в психоанализе». Рохейм произнес на английском удивительную импровизированную речь об австралийском тотемизме.
Этот конгресс оказался во всех отношениях успешным, воссоединив работающих в области психоанализа людей, которые в течение нескольких лет не имели контакта друг с другом. Фрейд писал впоследствии, что он «гордится этим конгрессом». Общее одобрение вызвал также тот факт, что конгресс стал первым послевоенным событием, когда ученые из враждующих стран собрались в целях научного сотрудничества. Воспользовавшись конгрессом в Гааге, мы предприняли шаги к дальнейшей консолидации внутренней структуры нашего комитета, который впервые встретился там в полном составе. Мы решили заменить, по крайней мере частично, нерегулярную переписку между его членами регулярными «письмами по кругу», которые будут получать члены комитета и которые будут держать нас в курсе изменяющихся текущих событий и планов. Вначале мы получали такие письма еженедельно, но время от времени этот срок колебался в пределах от десяти дней до двух недель. Однако это не означало отмену личной переписки, особенно с самим Фрейдом.
В октябре 1920 года Фрейд, обрадованный появлением американских периодических изданий, послал своему племяннику письмо, в котором выразил желание написать четыре статьи для достойного журнала в Нью-Йорке. Эти статьи будут общедоступны; первой статье он намеревался дать заголовок «Не используйте психоанализ в целях полемики». Бернайс сразу же обратился с этим проектом в журнал «Космополитэн магазин», Фрейду было предложено за первую статью 1000 долларов и, если он будет иметь успех, напечатать другие статьи. Однако в противовес тематике Фрейда ему были предложены другие темы, такие, как «Роль жены в доме», «Роль мужа в доме» и т. д. Фрейд был разъярен. То, что статьи, написанные «высокоуважаемым автором», могут быть приняты в зависимости от вкуса обычной публики и что ему диктуют темы, которых он должен придерживаться, оскорбило его гордость и достоинство. «Если бы в начале своей карьеры я принимал в расчет соображения, которые влияют на твоего редактора, то я абсолютно уверен, что никогда не стал бы известен ни в Европе, ни в Америке». Он послал резкое письмо с отказом Эдварду Бернайсу, но я могу предположить, что его негодование частично проистекало от легкого чувства стыда за то, что он опустился ниже своих обычных стандартов, думая зарабатывать деньги посредством написания популярных статей. Это был единственный случай в его жизни.
Месяц спустя Бернайс прислал ему телеграмму, что некая группа в Нью-Йорке гарантирует ему 10 000 долларов, если он проведет в Нью-Йорке шесть месяцев, принимая пациентов по утрам и читая лекции днем. В ответной телеграмме он просто написал: «Не согласен», а за ней последовало длинное письмо, которое является шедевром деловой проницательности. Фрейд детально подсчитал свои расходы, включая сюда возрастание подоходных налогов и т. д., и заключил, что он вернется в Вену изможденным и более бедным, чем до поездки; пункт насчет чтения лекций на английском был решающим.
Позднее в 1920 году в финансовом положении Фрейда наметились признаки восстановления. К ноябрю он уже имел две трети своего довоенного дохода. У него даже скопилось небольшое количество иностранной валюты. Он попросил меня летом открыть на мое имя счет в датском банке, куда он мог бы переводить по почте часть своего гонорара за прием иностранных пациентов.
В середине января 1919 года в Вене было основано издательство, которому суждено было сыграть большую роль в жизни Фрейда, — «Internationaler Psychoanatytischei Verlag». Его директорами стали Фрейд, Ференци, фон Фройнд и Ранк. В сентябре я занял место фон Фройнда, который медленно умирал, а в 1921 году одним из директоров этого издательства стал также Эйтингон. Ранка назначили управляющим, ассистентом которого вскоре стал Райк. Первая книга, выпущенная этим издательством, — «Психоанализ и военные неврозы» — была написана Абрахамом, Ференци, Эрнстом Зиммелем и мною в мае 1919 года.
Заинтересованность Фрейда благосостоянием «Verlag» главным образом, являлась выражением его огромного желания независимости. Мысль о том, что он сможет издавать те книги, которые хочет и когда захочет, обладала яркой привлекательностьк для этой стороны его натуры. Собственное издательство делало издание психоаналитических журналов, существование которых находилось под угрозой во время войны более гарантированным. Наконец, нуждающиеся авторы могли быть уверены, что их хорошие работы, печатать которые могли отказаться коммерческие издательства, будут напечатаны. Кроме того, для читающей публики появлялась некоторая гарантия того что книги, выпущенные издательством, при всей их неизбежно различающейся ценно ста, принадлежат к психоаналитической литературе, и таким образом отличать эти публикации от многих других изданий, маскирующихся под этим названием.
Большинство этих целей было достигнуто, хотя и за счет значительных материальных затрат и отвлечения внимания от научной деятельности. В течение своего двадцатилетнего существования издательство опубликовало около 150 книг, включая пять серий, а также «Собрание сочинений» Фрейда, помимо поддержания пяти психоаналитических журналов. Отделение, которое начало работать в Англии, также опубликовало более 50 томов, многие из которых явились переводами наиболее ценных книг «Verlag». Самой большой сложностью на всем протяжении деятельности этого издательства являлись финансовые трудности. «Verlag» был платежеспособным лишь изредка, и постоянно приходилось обращаться к самим психоаналитикам с просьбой о внесении средств на издание того или иного произведения. На протяжении деятельности «Verlag» Фрейд не только никогда не получал авторских гонораров за печатание своих книг, но и вложил много собственных средств. Финансовые трудности заставили нас отказаться от помощи нуждающимся авторам. Наоборот, мы оказались вынуждены просить их оплачивать часть расходов по изданию их книг, так что у нас они часто оказывались в более худшем положении, чем если бы обратились в коммерческую фирму. Однако, если взвесить все за и против, «Verlag» следует рассматривать как предприятие, достойное похвалы. Самому Фрейду эта работа хоть и доставила много хлопот, потребовав колоссального личного труда, принесла громадное удовлетворение.
Несомненным является тот факт, что «Verlag» никогда не начал бы своего существования или не прожил бы и дня без энергии и поистине удивительных способностей, как редакторских, так и управленческих, с которыми Ранк взялся за решение этой задачи. Прошло четыре года, прежде чем он хоть раз выехал из Вены на отдых, даже в этом случае захватив с собой массу материала для обработки. Пять лет, в течение которых Ранк продолжал работать в таком бешеном темпе, должно быть, оказались одним из факторов его последующего умственного расстройства.
Фон Фройнд оставил после себя большую сумму денег в качестве особого фонда для поддержки «Verlag» и других предприятий, которые впоследствии захочет осуществить Фрейд. Эта сумма равнялась 100 000 фунтов стерлингов. С этими деньгами, однако, произошло много событий. Оказалось возможным перевезти лишь около четверти этой суммы, полмиллиона крон, в Вену. Было принято решение хранить половину этой суммы в Вене, а другую переправить в Лондон. Относительно части этих средств Ранк сделал единственный неправильный финансовый расчет за все время, что я его знал. Когда распадалась Австро-Венгерская монархия, приходилось делать выбор между хранением крон в австрийской валюте и переводом их в кроны новой Чехословацкой республики. Ранк рассудил, как и многие другие люди в то время, что новое государство окажется нежизнеспособным, и поэтому хранил деньги в австрийских денежных знаках. В течение нескольких лет инфляция сделала эти деньги ничего не стоящими бумажками, в то время как чешские деньги на деле повысились в цене. Я находился в Вене в тот сентябрь (1919) вместе с Эриком Хиллером, и мы решили переправить контрабандой оставшуюся четверть миллиона крон из Вены в Англию. На таможенном досмотре на границе Австрии нас раздели донага, поэтому для осуществления нашего маневра потребовалась некоторая хитрость. Сначала осмотрели мой чемодан, поэтому я спокойно вытащил пачку банкнот из чемодана Хиллера и переложил ее в свой чемодан, в то время как его чемодан подвергался таможенному досмотру. Однако на следующий день предстояла еще одна проверка обоих чемоданов при отправлении поезда в Швейцарию, поэтому на следующее утро я нанял экипаж и переехал через мост на Рейне, разделяющий эти две страны. На границе Швейцарии мы справедливо могли заявить, что наш багаж уже осматривался, и показать отметку таможенного досмотра. Однако этот подвиг остался невознагражденным, так как через год-другой эти банкноты стоили едва ли дороже той бумаги, на которой они были напечатаны. В то время никто не мог поверить, что какая-либо национальная валюта может полностью обесцениться.
Большевистский режим в Венгрии, за которым последовала румынская оккупация в августе 1919 года, сводил в то время на нет все усилия переправить в Вену еще какую-либо часть из основного фонда, оставленного фон Фройндом. За красным террором последовал белый террор, с сильной волной антисемитизма, которая, как уже упоминалось ранее, серьезно отразилась на положении Ференци. Тем не менее Ференци, Ранк и фон Фройнд продолжали борьбу, и в конце 1919 года казалось, что существует небольшая надежда на сохранение, по крайней мере, части из этих денег от конфискации. Муниципальные власти придерживались мнения, что щедрый посмертный дар следует использовать в местных филантропических целях и что, во всяком случае, эти деньги не должны покидать страну.
Ференци оказался вовлеченным в ряд сложных переговоров, но обструкция антисемитских и антипсихологических сил была слишком сильной, и лишь три года спустя была спасена небольшая часть этого ценного фонда. Все это поставило Фрейда и «Verlag» b неловкое положение, ибо тем временем были взяты довольно обширные финансовые обязательства. Однако Эйтингон, который всегда был надежным помощником, спас положение несколько месяцев спустя, убедив своего симпатичного шурина в Нью-Йорке внести в «Verlag» щедрую сумму в 5000 долларов.

  С самого начала ощущалась явная потребность расширить наши издательские действия за пределы немецкого языка. Неделю спустя после основания «Verlag» одна издательская фирма в Берне предложила объединиться с ней путем издания французских переводов работ, публикуемых в Вене.
В Англии не разрешалось в то время иметь дочерние фирмы из стран, бывших ее врагами в войне, или получение такого разрешения сопровождалось немыслимыми ограничениями, поэтому мне пришлось стать независимым издателем путем основания нами так называемой международной психоаналитической прессы. Она начала свое существование с магазина на Веймаус-стрит, где продавались главным образом немецкие книги, которые нельзя было приобрести иным путем; этим магазином заведовал Эрик Хиллер. Это предприятие продолжалось не более года, после чего мы продали имеющиеся в нем запасы книг за 100 фунтов стерлингов и закрыли магазин. Затем пришел черед сериям Международной психоаналитической библиотеки, из которой я к этому времени закончил подготовку к печати пятидесятого тома; первые два тома появились в 1921 году. После этого, в 1924 году, Лондонский институт пришел к удовлетворительному соглашению с издательством «Хогарт пресс», и начиная с этого времени стали выходить их совместные публикации.
Главной проблемой в громаднейшем тяжелом труде перевода работ Фрейда являлось постоянное детальное сотрудничество, которое Фрейд сам предложил нам. Мы посылали ему вопрос за вопросом относительно небольших неточностей и двусмысленностей в его толкованиях, делали различные предположения относительно внутренних противоречий и тому подобное. Этот процесс непрерывно продолжался при умелом руководстве Джеймса Стрейчи, с тем достойным внимания результатом, что английский перевод работ Фрейда под заглавием «Стандартное издание» с редакторской точки зрения заслуживает значительно большего доверия, чем любая немецкая версия.
Чтобы обеспечить себе помощь в редактировании «Международного журнала психоанализа» третьего и наиболее важного из наших начинаний, я заручился в Англии поддержкой Дугласа Брайена и Флюгеля. Деликатный вопрос выбора американских редакторов оказался более сложным. После некоторых тактичных маневров окончательный выбор пал на Брилла, Х. В. Фринка и Кларенса Оберндорфа.
Я, конечно же, с самого начала сообщил о наших планах Бриллу, и он сразу же обещал мне свою сердечную поддержку. В то же самое время он сделал любопытное предложение, чтобы мы образовали англо-американскую психоаналитическую ассоциацию в противовес международному объединению, которое в то время было в основном немецким или, по крайней мере, состояло из людей, говорящих на немецком языке. На ранней стадии войны Брилл был ярым прогерманцем, но, по всей видимости, последующие события заставили его изменить свое мнение. Я с неодобрением отнесся к этому предложению и больше ничего о нем не слышал.
После этого дружеского письма наступило длительное молчание. Мне хотелось бы открыть наш «Журнал» какой-либо работой Брилла, но настойчивые просьбы, включая три телеграммы, не вызвали какого-либо отклика. Фрейд не имел никаких сообщений от него с начала войны, и спустя некоторое время после окончания войны он стал все больше и больше о нем беспокоиться. Затем Брилл проявил признаки жизни. «Я получил от Брилла перевод „Леонардо“, „Остроумия“ и „Тотема“. Никакого письма». Тем временем, однако, Брилл благородно собрал 1000 долларов для помощи «Verlag». Для меня не явилось неожиданностью, когда Фрейд написал мне, что «с Бриллом в действительности все в порядке».
Брилл не присутствовал на Гаагском конгрессе в сентябре 1920 года, но затем его затянувшееся молчание объяснилось. «Я получил от Брилла длинное письмо, нежное, сумасшедшее, в котором ни слова не говорится о присланных мне деньгах, но в котором он объясняет тайну своего поведения. Все это происходило с ним из-за ревности, оскорбленной чувствительности и тому подобного. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы его успокоить». Брилл явно пережил очень тяжелое время, но оно явилось единственным переживанием такого типа в его жизни. После этого случая он всегда оставался таким же лояльным и дружелюбным, как и прежде. Его беспокойство возникло из его уверенности, на деле абсолютно необоснованной, что Фрейд был им недоволен из-за той суровой критики, которой подверглись его переводы работ Фрейда. Фрейд никогда не считал их неудачными, но с этих пор Брилл мудро решил оставить такую работу другим.
К 1916 году, в середине войны, Фрейд, должно быть, чувствовал, что отдал миру все, что было в его власти, так что ему мало что остается делать, кроме доживания до конца своей жизни. Во время поразительного и почти невероятного взрыва энергии весной 1915 года он в изобилии высказал свои самые глубокие мысли и свои наиболее далеко идущие представления в серии теоретических эссе по метапсихологии, а в следующем году завершил свое многолетнее чтение лекций и исследования публикацией «Лекций по введению в психоанализ».
В течение следующих двух лет, казалось, не приходилось ожидать чего-либо нового как в развитии, так и в распространении его доктрин. Однако дальнейшие события — успешный конгресс в Будапеште, основание «Verlag» и хорошие новости, приходящие из заморских стран, — стимулировали возрождение хорошего настроения Фрейда. В начале 1919 года он сообщил Ференци, что все еще стоит на одном и том же месте в отношении развития научных идей, но всего лишь пару недель спустя мы услышали о некоторых его новых мыслях на тему мазохизма, в правильности которых он был уверен. В марте пришел более длинный отчет о возрождении, которое явно началось этой весной. «Я только что окончил писать работу длиной в 26 страниц на тему развития мазохизма, заглавие которой будет „Ребенка бьют“. Я начал вторую работу с таинственным заголовком „По ту сторону принципа удовольствия“. Я не знаю, то ли холодная весна, то ли вегетарианская диета внезапно сделали меня таким продуктивным». Затем, вскоре, он написал: «Сейчас я пишу новое эссе, которое называется „По ту сторону принципа удовольствия“, и полагаюсь на Ваше понимание, которое ни разу не обмануло моих ожиданий. Многое из того, что я в нем высказываю, трудно для понимания, и читатель будет поставлен перед необходимостью получить ровно столько знаний из этого эссе, сколько он сможет из него извлечь. Иногда нет возможности поступать по-другому. Все же я надеюсь, что Вы найдете в нем для себя много интересного».
В течение двух месяцев был написан первый черновик этого эссе, но Фрейд планировал переписать его во время своего лечения в Бад-Гастейне. Тем временем, однако, он заполнил свой немногие свободные часы перед отъездом перепиской одной своей более ранней работы, которую нашел в своем письменном столе. Это была интересная работа, озаглавленная «Жуткое», которую он опубликовал в «Imago» ближе к концу этого года. Работа над эссе во время отдыха шла медленно, и Фрейд сообщил мне, что не может успешно работать, так как чувствует себя слишком хорошо. Он явно не был удовлетворен этой попыткой и, по всей видимости, отложил работу до следующего лета. В этот промежуток времени он сделал одно из своих значительных описаний, а именно истории случая женского гомосексуализма.
В мае он сообщил Эйтингону: «В настоящее время я корректирую и дополняю свое эссе „По ту сторону принципа удовольствия“ и считаю, что нахожусь в продуктивной фазе». В июне он написал Ференци, что в этом эссе внезапно возникли «любопытные продолжения», вероятно, в той части, где говорится о потенциальном бессмертии простейших. Он закончил его перед отъездом на летний отдых и впоследствии просил Эйтингона подтвердить, что оно было наполовину готово еще в то время, когда его дочь София находилась в добром здравии; он добавил: «Многие люди будут качать головами по поводу этого эссе». Эта просьба Фрейда была довольно странной и могла бы зародить подозрение в том, не прибегнул ли он к ней из-за своего внутреннего сопротивления тому, что на его новые мысли о смерти оказала влияние депрессия, вызванная потерей дочери, если бы в другом письме, написанном всего две недели спустя после этого несчастного события, он мимоходом не упомянул о том, что ранее писал относительно «влечения к смерти».
Те поразительные мысли, которые Фрейд высказал в этом эссе относительно жизни и смерти, с его вводной концепцией «влечения к смерти», не только являются абсолютно философскими, но также по своей природе в высшей степени умозрительными. Фрейд лично высказал их как таковые и без какого-либо обоснования, хотя позднее пришел к их абсолютному принятию. Никогда до этого в своей жизни он не писал чего-либо подобного, и это само по себе является предметом величайшего интереса для всякого изучающего его личность. Он часто признавал, что его натуре свойственны умозрительные или даже фантастические черты, которые он в течение многих лет энергично сдерживал. Теперь он ослаблял этот контроль и позволял своим мыслям парить в неизведанном.
В обращении с такими предельными проблемами, как происхождение жизни и природа смерти, Фрейд проявил такую смелость рассуждения, которая является уникальной по сравнению со всеми другими его работами; ни одна работа, которую он написал когда-либо, не может быть сравнима с этим эссе. Примечательно, что это единственная из работ Фрейда, не получившая большого признания со стороны его последователей.
Начальным пунктом размышлений Фрейда являлась проблема дуализма души. Во всей психологической работе в результате его обширного опыта им двигала концепция глубокого конфликта, действующего в глубине психики, и, вполне естественно, он хотел понять природу этих противоборствующих сил. В течение первых двадцати или около того лет своей деятельности Фрейд удовлетворялся утверждением о том, что границами душевного конфликта являются эротические импульсы, происходящие из того, что биологи называют инстинктом продолжения рода, с одной стороны, и импульсами Я, заметную роль в которых играет влечение к самосохранению, — с другой. Такая формулировка была в основе своей разрушена в 1914 году, когда убедительные причины вынудили его постулировать концепцию нарциссизма, куда, как он понимал, следует включить инстинкт самосохранения. Поэтому единственным видимым в то время конфликтом был конфликт между нарциссическим и фаллоэротическим импульсами, то есть между двумя формами сексуального влечения. А это абсолютно не удовлетворяло, ибо Фрейд всегда ощущал уверенность, что в психике должно существовать некоторое влечение, предположительно в Я, отличное от сексуального влечения; он временно назвал его «влечением к самосохранению». Это явилось началом концепции нелибидозной части Я, которую можно противопоставить сексуальным влечениям. Примерно в это же время он неоднократно наблюдал какую-то игру, в которую играл его старший внук, а тот снова и снова проделывал действия, которые могли иметь для него лишь неприятное значение, — действия, связанные с отсутствием его матери.
рейд начал свое толкование с пересмотра своего мнения относительно важности принципа получения удовольствия-неудовольствия, который, в соответствии с Фехнером, он до этого рассматривал как удовлетворяющий принципу стабильности, разработанному последним. Согласно этому принципу, основная функция психического аппарата состоит в сохранении количества возбуждения, вызываемого либо инстинктивным, либо внешним возбуждением, на возможно низком уровне. Фрейд использовал термин, предложенный Барбарой Лоу, — «принцип нирваны», применяемый в обоих случаях, являлись ли целью ликвидация или просто уменьшение возбуждения. Этот принцип, казалось, хорошо соответствовал известному Фрейду феномену отреагирования и на самом деле всей его теории исполнения желаний, где импульсы искали удовлетворения, а затем успокаивались. Но к описываемому нами времени он пришел к пониманию того, что соотношение между возросшим возбуждением и неудовольствием и между облегчением и удовольствием не может быть настолько большим, как он до этого предполагал; удовольствие, получаемое вследствие возрастания сексуального напряжения, казалось ужасным опровержением этого правила, а полученный теперь опыт «военных сновидений» казался в такой же степени поразительным.
Затем Фрейд рассказал о той игре ребенка, о которой мы говорили выше, и отметил любовь детей к повторению игр, историй и так далее, абсолютно независимо от того, являются ли они приятными или нет. Именно это наблюдение заставило его задуматься, не присутствует ли здесь некоторый принцип, независимый от принципа удовольствия-неудовольствия, и он предположил, что в данном случае присутствует новый принцип, который он назвал принципом «навязчивого повторения». Затем он припомнил некоторые явно схожие явления, которые казались соответствующими этой концепции: повторяющиеся сновидения военных невротиков, в которых первоначальная травма повторяется снова и снова; формы поведения человека, приносящие вред ему самому, которые можно проследить на протяжении жизни определенных лиц; склонность многих пациентов во время психоанализа снова и снова воспроизводить неприятные воспоминания детства. Во всех этих случаях нетрудно обнаружить некоторый другой мотив для таких повторений, и действительно, Фрейд предположил несколько таких мотивов. Так, относительно военных сновидений, где шок прорвался через защитный барьер в отсутствие какой-либо подготовки, он заметил, что повторение первоначальной травмы во время сна, сопровождаемое интенсивным беспокойством, может представлять собой попытку подачи предупреждающего «сигнала опасности», отсутствие которого явилось причиной травматического воздействия этого шока. Тем не менее Фрейд считал, что такие сновидения оказываются исключениями для его общей теории сновидений, которые представляют собой исполнение желаний. Он снова возвратился к сделанному им и Брейером различию между свободной и связанной энергией, которое стало у Фрейда фундаментом его психологии, и теперь сопоставил это различие с попыткой «преодолеть» или «связать» неприятное переживание, что для него представляло смысл тех повторений, о которых мы рассказываем.
Теперь Фрейд обнаружил второй принцип, который он искал. Этим принципом являлась необходимость связывания или преодоления примитивных впечатлений, для того чтобы перевести их из «первичной системы» во «вторичную систему», — применяя характерный для него язык. Этот принцип он считал теперь более фундаментальным, чем принцип удовольствия; действительно, это был необходимый предварительный принцип перед тем, как будет позволено действовать принципу удовольствия.
Три идеи одинаковой важности, присутствующие в способе рассуждения Фрейда, теперь одновременно пришли ему в голову. Первичные процессы, которые должны были быть связаны, прежде чем сможет действовать принцип удовольствия, проистекали из внутренней стимуляции и поэтому принадлежали к влечениям. Тенденция к повторению, довольно очевидно, также являлась тенденцией инстинктивной природы. Эта тенденция также была более фундаментальной, чем принцип удовольствия, и контрастировала с этим принципом своим «демоническим» характером; принцип удовольствия часто усовершенствовался в «принцип реальности». Тенденция к стабильности, называемая также «принципом постоянства», является фундаментальным атрибутом психики. Из только что упомянутых нами здесь трех представлений в веренице мыслей Фрейда начали возникать два дополнительных представления, и они образовали его окончательную теорию психики.
Мысли Фрейда больше всего были заняты тенденцией к повторению. Он правильно осознал, что эта наклонность является типичной чертой жизни влечений, которая поэтому по своей природе, по существу, консервативна. Действительно, человеческие влечения отличаются удивительной пластичностью, но чем более мы спускаемся к животному уровню, тем более стереотипным предстает перед нами инстинктивное поведение. Следовательно, мы до сих пор находимся в пределах биологического круга, но творческое воображение Фрейда начало придавать тенденции навязчивого повторения более трансцендентальное значение. Мы можем даже задаться вопросом, насколько сильно на него подействовали воспоминание о законе периодичности Флисса, который должен был объяснить все события жизни, и доктрина Ницше о «вечном повторении того же самого» — фраза, которую Фрейд действительно процитировал в этой работе. Во всяком случае, в его рассуждении в данном месте есть один момент, смысл которого нелегко уловить и который дал повод к большим сомнениям.
Этим моментом являлось приравнивание тенденции к повторению тенденции к восстановлению прежнего состояния, приравнивание, которое далеко не является очевидным. Так это или не так, однако Фрейд пришел к заключению, что фундаментальной целью всех влечений является возвращение к более раннему состоянию, регрессия. А если влечения стремятся к прошлому, то почему они должны останавливаться перед превращением живого организма в преджизненное состояние, то есть в состояние неорганического вещества? Поэтому конечной целью жизни должна быть смерть. Таким образом возникла в голове Фрейда знаменитая концепция влечения к смерти.
Предположение о существовании такого всепроникающего «влечения» привело теперь Фрейда к опасности признания монистического взгляда на жизнь, к той опасности, которой он едва избежал в 1914 году, когда его концепция нарциссизма расширила сферу действия сексуального влечения до чрезмерно большой области деятельности. По его мнению, сексуальное влечение является самым консервативным, в то время как влечение к самосохранению, которое, как можно было бы ожидать, будет противостоять влечению к смерти, оказывается слугой последнего; его единственной функцией является как можно дольше обеспечивать, чтобы организм умер своим естественным путем, согласно своему внутреннему закону и в предназначенное время, а не от какого-либо несчастного случая и болезни, которых можно избежать. Даже его знаменитый принцип удовольствия, который сослужил такую хорошую службу, теперь излагался как подручный влечения к смерти. В этот раз такое безвыходное положение представлялось абсолютным, и Фрейд, казалось, пришел к позиции Шопенгауэра, который учил, что «смерть является целью жизни». Между прочим, Гёте также в одной из своих бесед высказал очень похожую мысль. Но Фрейд снова искусно выпутался из этого положения, указав на то, что, хотя сексуальные влечения являются консервативными и подчиняются как принципу навязчивого повторения, так и принципу постоянства-нирваны, они делают это очень характерным для них способом. Справедливо, что они имеют тенденцию восстанавливать более ранние формы бытия и должны поэтому составлять часть влечения к смерти, но их способ действия имеет, по крайней мере, то достоинство, что они на неопределенно долгое время откладывают конечную цель влечения к смерти. Можно даже сказать, что, делая это, они посредством постоянного создания новой жизни препятствуют цели влечения к смерти, и поэтому их можно рассматривать в противопоставлении влечению к смерти. Так что в конце концов Фрейду удалось установить в психике две препятствующие одна другой силы: он назвал их соответственно влечениями к жизни и влечениями к смерти, эти жизненные инстинкты называются еще эрос и танатос. Они обладают равной законностью и статусом и находятся в постоянной борьбе друг с другом, хотя в конце неизбежно побеждает влечение к смерти.
Затем возникает дополнительная проблема. Проблема о безмолвной силе, действующей как в психике, так и в каждой клетке тела, склонной к разрушению в конечном счете живого организма, которая незаметно совершает свою работу. Существует ли какой-либо способ обнаружения признаков ее существования? Фрейд считал, что может обнаружить два таких признака, или, по крайней мере, симптома, которые могут проистекать от гипотетического влечения к смерти. Ключ к разгадке этой силы давала жестокость жизни; великая война сама по себе совсем недавно представляла внушительное зрелище агрессии, грубости и жестокости. Незадолго до этого Фрейд признал существование первичного агрессивного, или деструктивного, влечения, которое в сочетании с сексуальными импульсами становится известным извращением, называемым садизмом. Когда он впервые сделал это (в 1915 году), он считал это влечение частью влечений Я, но позднее дал ему более фундаментальный статус, независимый от Я и предшествующий его образованию. До этого он всегда считал мазохизм вторичным по отношению к садизму, а именно садистским импульсом, направленным вовнутрь против себя. Теперь он изменил этот порядок и предположил, что из этих двух влечений основным может быть мазохизм, тенденция нанесения себе вреда, которая будет являться проявлением влечения к смерти. Деструктивный и садистский импульсы проистекают из мазохистского влечения и не являются поэтому его источниками. Мысль Фрейда состояла в том, что сексуальные или жизненные влечения — ответственные за жизненную «борьбу» — в борьбе против своего противника стараются чуть дольше продлить жизнь путем отвода саморазрушительной наклонности во внешний мир против других людей, что в значительной мере напоминает правителя, который может отвести гневные или революционные импульсы, направленные против него, на чужеземные народы путем провоцирования войны — именно этот мотив осуществляла его страна, Австрия, во время великой мировой войны. Это была в высшей степени интересная концепция, и с ее помощью Фрейд, к своему удовлетворению, закончил свои динамические концепции умственной деятельности.
Хотя Фрейд вначале объявил те идеи, которые мы только что рассматривали, исключительно пробными размышлениями, характерными для него, которые забавляли его, но в законности которых он далеко не уверен, но в течение пары лет в своей книге «Я и Оно» он пришел к полному принятию этих идей, все больше убеждаясь в них в дальнейшем. Как Фрейд однажды сказал мне, он не понимает своего образа действия без этих идей, они стали для него необходимыми.
Эти новые теории, однако, встретили очень неоднозначный прием среди аналитиков, и это несмотря на огромный престиж Фрейда. Немногие аналитики, включая Александера[162], Эйтингона и Ференци, согласились с этими теориями. Например, насколько мне известно, только они сразу же приняли их. Мелани Кляйн, Карл Меннингер и Герман Нунберг применяли термин «влечение к смерти» в чисто клиническом смысле, который очень далек от собственной теории Фрейда. Все клинические применения, которые он вывел из этой теории, были постулированы после ее создания, а не ранее. Так, мы располагаем чисто психологическими наблюдениями об агрессивных и каннибальских фантазиях младенца, за которыми следуют убийственные фантазии, но из них нельзя заключить каким-либо образом об активном желании со стороны клеток тела, которые ведут это тело к смерти. Сама эта фраза «желания смерти», то есть убийственные желания, которая неизбежна в психоаналитической работе, по всей видимости, произвела здесь большую путаницу посредством простого обыгрывания слова «смерть». Тот факт, что в редких случаях меланхолии такие желания могут, посредством сложных механизмов идентификации и т. д., вызвать в результате самоубийство, не является доказательством, что они возникают из основного желания к саморазрушению со стороны тела; клинический опыт ясно ведет в противоположном направлении.
Очень важно различать гипотетические аспекты влечения к смерти и клинические наблюдения, которые связаны с этой теорией вторично. Эдвард Бибринг хорошо указал на этот момент в следующем высказывании: «Влечения к жизни и смерти не являются психологически познаваемыми как таковые; они являются биологическими инстинктами, существование которых требуется одними гипотезами. А коль скоро это так, то из этого следует, что, строго говоря, эта теория первичных влечений является концепцией, которую можно приводить в качестве доказательства только в теоретическом контексте, а не при обсуждении какой-либо клинической или эмпирической сущности. В этих областях идея об агрессивном и деструктивном влечениях окажется достаточной для объяснения всех фактов, которые находятся перед нами».
Огромная умственная работа, присутствующая в рассматриваемой нами сейчас книге, никоим образом не делает вереницу мыслей в ней легкой для улавливания ее смысла, и несколько аналитиков, включая меня, пытались изложить эту книгу более простым языком, и взгляды Фрейда на эту тему часто истолковывались довольно неверно.
Вторая книга, относящаяся к этому периоду, — «Психология масс и анализ Я» — была задумана во время того же самого взрыва продуктивности, который породил «По ту сторону принципа удовольствия». Фрейд начал писать эту книгу зимой 1919/20 годов и закончил весной 1921 года.
Таким образом, мы видим, что в течение первых двух лет после войны Фрейд восстановил свою активную жизнь, был полон новых продуктивных идей и практических планов широкого распространения знаний, содержащихся в его трудах, в мир. Никогда больше дела не шли у него так хорошо. Его мужеству предстояло подвергнуться тягостному испытанию разочарованием в друзьях и страшному физическому страданию.
Опубликовано:19.01.2021Вячеслав Гриздак
Подпишитесь на ежедневные обновления новостей - новые книги и видео, статьи, семинары, лекции, анонсы по теме психоанализа, психиатрии и психотерапии. Для подписки 1 на странице справа ввести в поле «подписаться на блог» ваш адрес почты 2 подтвердить подписку в полученном на почту письме


.