Жак Лакан “Ожесточенное невежество Яхве”  15 апреля 1970 года.

Жак Лакан “Ожесточенное невежество Яхве”  15 апреля 1970 года.

Фрейд и Зеллин.
Лживость истолкования.
Осведомленность.
Моисей-мертвец.
Брачная аллегория.
Я не стану говорить, что представляю вам профессора Андре Како, преподавателя пятой секции религиозных наук Школы Высших Иследований, где, как вы знаете, я читаю лекции.
Я не стану говорить, что вам представляю его, потому что в представлении он не нуждается. Представлюсь лучше сам — перед вами человек, который с его любезного позволения находится в полной зависимости от него с момента, предшествовавшего на два дня нашей последней встрече, то есть с момента, когда мне захотелось узнать его мнение о книге Зеллина.
Я говорил об этой книге достаточно долго, чтобы вы прониклись сознанием ее важности. Для тех, кто оказался здесь в первый раз, напомню, что книга эта пришла на помощь Фрейду, как по заказу, как раз тогда, когда он развивал тематику смерти Моисея, который, по его мнению, был убит. Благодаря господину Како мне стало понятно место этой книге в экзегетической традиции, на фоне расцвета так называемой техники анализа текста, разрабатывавшейся главным образом в немецких университетах в течение девятнадцатого века. Прояснилось для меня и место Зеллина среди его предшественников и последователей, в первую очередь Эдуарда Мейера и Грессмана.
Я уже говорил вам, что раздобыл эту книгу не без труда, поскольку найти ее в Европе оказалось почти невозможно. В конце концов, с помощью французского израильского Альянса, я получил эту книгу из Копенгагена. Этой находкой я и поделился с г-ном Како, одним из немногих, кто не только слышал об этой книге, но и держал ее в руках за некоторое время до того, как я обратился к нему за помощью. И мы рассмотрели с ним этот текст на предмет того, что позволило Фрейду, движимому совсем иными мотивами, нежели Зеллин, вычитать из него свою заветную мысль.
Это вынудило нас углубиться в область, где я являюсь совершенным невеждой. Вы не можете знать все то, в чем я являюсь невеждой, так как знай вы это, вы знали бы все. Пытаясь навести порядок в том, что мне от г-на Како удалось узнать, я неожиданно осознал, что есть огромная разница между знанием, знанием того, о чем говорят, о чем могут, или думают, что могут, говорить, с одной стороны, и тем, как обстоит дело с чем-то таким, для чего я предложу сейчас термин, который послужит объяснению того, чем мы с вами сейчас займемся.
Итак, в стиле наших с вами занятий произойдет очередное резкое изменение. В прошлый раз вы подверглись тяжкому испытанию — некоторые даже высказали предположение, что я решил немного проредить ряды своих слушателей. Судя по многочисленности сегодняшней аудитории, результат оказался неважный. На этот раз у вас будет, напротив, повод остаться. И если в дальнейшем мне придется снова заняться с вами чем-то вроде того, что я могу сегодня с помощью г-на Како проделать, мы подойдем к этому совершенно иначе. Честно говоря, я не решился сегодня снова манипулировать тем, чем нам поневоле пришлось манипулировать раньше — буквами еврейского алфавита.
В текст, который я вам в последний раз зачитал, было вставлено определение из Мидраша. Речь идет об отношениях с текстом, подчиненным определенным законам, которые имеют для нас необычайную важность. На самом деле, как я вам уже объяснил, речь идет о том, чтобы занять место в промежутке, где возникают отношения между письменным текстом, с одной стороны, и устным вмешательством, которое к нему отсылает и опирается на него, с другой.
Анализ в целом, я имею в виду аналитическую технику, может внести в отсылки к тексту определенную ясность, рассматривая их как игру — в кавычках — истолкования. С тех пор, как начали говорить о конфликте истолкований, термин этот стали использовать вкривь и вкось — можно подумать, будто истолкования могут вступить между собою в конфликт. В лучшем случае они дополняют друг друга, играя на этих отсылках. Важно здесь то, о чем я сказал в прошлый раз — это falsumи двусмысленность, состоящая в том, что именно вокруг него ложное, то есть противоположное истинному, может кануть в небытие. Порою ложная интерпретация может даже привести к смещению дискурса. Именно этот случай мы и будем рассматривать. Чтобы дать вам понять то, о чем идет речь, лучшего способа не приходится и желать.
В области, куда мы вступаем, я могу рассчитывать не на знание, а, скорее, на то, что можно назвать, скажем, осведомленностью. Сейчас, в вашем присутствии, я как раз и продолжу усилия в этом направлении в форме, совершенно конкретной, вопросов, заданных мною г-ну Како в течение этих последних дней — вопросов, которым поневоле не видно конца. Тем самым я, как и вы, окажемся в курсе определенного знания, знания библейской экзегетики.
Нужно ли напоминать вам о том, что в упомянутой мной пятой секции г-н Како специализируется на сравнительном изучении семитских религий? Я на собственном опыте сумел убедиться, что в этой области не найдется другого человека, который смог бы столь же грамотно, в духе собственных моих соображений на этот счет, объяснить вам особенности подхода Зеллина, извлекающего из текста Осии — вы сами увидите, каким способом — то, что ему самому очень хотелось в них разглядеть. У него были на то причины, и причины эти нам важно установить. То, что я узнал на этот счет от г-на Како, не менее ценно.
Я только что говорил о невежестве. Чтобы быть отцом — не просто реальным отцом, но отцом Реального — какие-то вещи нужно с ожесточением игнорировать. Так, нужно определенным образом игнорировать все, что не относится к тому, что я попытался в последний раз описать в моем
тексте как уровень структуры — уровень, который задается явлениями, принадлежащими к разряду языковых. Именно тут натыкаемся мы на истину — с тем же успехом можно сказать, что мы об нее спотыкаемся. Удивительная вещь, но, оказавшись перед лицом этой абсолютной точки отсчета, тот, кто попытается ее придерживаться — а придерживаться ее, конечно, нельзя, — не будет знать, что он говорит.
Утверждая это, я не говорю чего-то такого, что может послужить уточнению позиции аналитика. Это значило бы — точнее, вы тут же заявили бы мне, что это значило бы — уравнять его с остальными. Разве найдется, в самом деле, человек, который знал бы, что он говорит? Рассуждение это ошибочно. Каждый говорит, это так, но сказать что-то удается не каждому. На границе этой в какой-то смысле фиктивной позиции дело, возможно, решает совсем другое — в какой дискурс субъект включается.
Есть некто, кто этой позиции целиком отвечает, и я без колебаний вам его назову, потому что именно ему мы обязаны тем интересом, который мы, аналитики, не можем не испытывать к иудейской традиции. Рождение психоанализа вне этой традиции было бы, пожалуй, просто немыслимо. Фрейд, который в ней вырос, настаивает, как я уже подчеркивал, на том, что в разработке сделанного им открытия доверяет лишь тем евреям, у которых умение читать — в крови; и которые живут — это и есть Талмуд — по книге. Тот, кого я хочу назвать, кто воплощает в себе эту радикальную позицию ожесточенного невежества, имеет имя — это сам Яхве собственной персоной.
Для Яхве, когда он обращается к своему народу, характерно то, что он с ожесточением игнорирует существование на момент своего появления целого ряда процветающих религиозных практик, основанных на знании определенного типа — на знании сексуальном.
Мы убедимся, когда будем говорить об Осии, насколько обвинения связаны именно с этим. Предметом его обличения являются отношения, в которых сверхприродные инстанции смешиваются с природой, которая в каком-то смысле от них зависит. Какое право имеем мы говорить, что все это ни на чем не основано, что способ снискать благосклонность Ваала, который, в ответ, оплодотворял землю, не соответствовал чему-то такому, что действительно могло оказываться действенным? Мы ничего не знаем об этом исключительно потому, что явился Яхве, а с ним возник определенный дискурс, который я пытаюсь представить в этом году как изнанку дискурса психоаналитического — дискурс господина.
Является ли позиция Яхве той самой, что психоаналитику надлежит занять? Конечно нет. Аналитик — должен ли я признаться, что испытал это на себе? — аналитик не испытывает той ожесточенной страсти, что так поражает нас в Яхве. В другой перспективе, скажем, буддистской, рекомендующей своим адептам избавиться от трех основных страстей, в число коих входят любовь, ненависть и невежество, позиция Яхве представляется крайне парадоксальной. Что в этом религиозном явлении действительно изумляет, так это то, что все эти три страсти Яхве не чужды. Любовь, ненависть, невежество — все они дают о себе в его речи знать.
Позицию аналитика — я не буду сегодня рисовать на доске мою схемку, где на место аналитика указывает объект а, расположенный вверху слева — отличает то, что он этим страстям непричастен. Только в этом смысле и можно о пресловутой аналитической нейтральности говорить. Из-за этого он вечно находится в неопределенной зоне, в смутном поиске осведомленности, стараясь идти в ногу с тем знанием, от которого, между тем, сам же отрекся.
Сегодня нам предстоит прислушаться к разговору Яхве со своим народом, а также понять, о чем думал Зеллин и на что может открыть нам глаза бесспорная близость его к воззрениям Фрейда, который, немало заимствовав у него, останавливается на полдороге и, превращая проблему отца в своего рода мифический узел, цепь короткого замыкания, совершает промах, оборачивающийся для него неудачей.
Я уже говорил вам, что эдипов комплекс — это сновидение Фрейда. Как и всякое сновидение, оно нуждается в истолковании. Важно увидеть, где происходит эффект смещения, то есть эффект, который может возникнуть на почве неувязок в письме.
У Фрейда, если попытаться его подход воспроизвести, реальный отец заявляет о себе в том, что имеет отношение исключительно к отцу воображаемому — в запрете на наслаждение. С другой стороны, Фрейд не проходит мимо того, что делает его главной фигурой. Речь идет о кастрации, которую я только что имел в виду, говоря, что там, на месте реального отца, возникает порядок вещей, основанный на ожесточенном невежестве. Показать это мне будет, надеюсь, тем более легко теперь, когда с помощью Зеллина мы многое для себя уяснили.
Вот посему я позволю себе сначала задать г-ну Како несколько вопросов. Он прекрасно знает, поскольку я ему это на разные лады втолковывал, в чем для нас суть проблемы — почему и в каком отношении нуждался Фрейд в Моисее?
Важно, конечно, чтобы аудитория имела представление о том, кто он, Моисей, такой. Текст Зеллина и начинается, собственно, с вопроса — кем был Моисей? После этого он делает краткий обзор того, что думали на эту тему его предшественники и современники, его коллеги.
Невозможно пролить хоть какой-то свет на этот вопрос, не поняв прежде, с какого времени заявил о себе в истории Яхве.
Был ли Яхве богом Авраама, Исаака и Иакова? Имеем ли мы дело с достоверной традицией? Или, напротив, традиция эта была переиначена задним числом основателем новой религии, Моисеем, когда у подножия горы Хорев — точнее, на вершине ее — он принял от Господа — записанные, обратите внимание — скрижали Закона? Разница, сами понимаете, очень большая.

Книга Зеллина вращается, собственно говоря, вокруг следующей темы — Mose und seine Bedeutung fьr die israelitischjьdische Religionsgeschichte.
Что навело Зеллина на мысль о том, что Моисей был убит? Это вопрос, которого я не хочу касаться, предоставляя его всецело г-ну Како. Ясно, что это тесно связано с тем обстоятельством, что Моисей рассматривается как пророк. Почему, будучи пророком, должен он поэтому быть убит? Точнее говоря, Зеллин полагает, что Моисей умер мученической смертью именно в связи с пророческим своим достоинством.
Вот то, что г-н Како соблаговолит нам сейчас разъяснить. Щоклад г-на Како. Смотри приложение В на стр. 261]
2
Кое-что в ходе мыслей Зеллина вызывает у меня удивление. Мы не можем, конечно, вынести относительно его соображений окончательного суждения, но даже если мы предположим, что текст действительно позволяет прийти к заключениям, которые, пытаясь восстановить смысл, он в нем дешифрует, ничто еще не говорит о том, что текст этот, если можно его так назвать, или эта огласовка его, могли быть кем-нибудь поняты. Утверждая, к примеру, что 25-й стих Чисел скрывает событие умерщвления Моисея, мы оказываемся в плену двусмысленности.
В мире Зеллиновой мысли, которая к категории бессознательного, я думаю, не прибегала, гипотеза о попытке скрыть происшедшее в Ситтиме событие совершенно бредовой выдумкой не выдерживает никакой критики.
Но интерес истории как раз и заключается в скрытых возможностях толкования, реализуемых при подобном подходе.
С известной вероятностью можно предположить, что Фрейд утвердился в мысли, будто речь идет о предполагаемом воспоминании, которое он может в психоаналитическом регистре реконструировать, — воспоминании, непреднамеренно заявлявшем о себе вопреки сильному сопротивлению. Остается, тем не менее, странным, что гипотеза эта опирается на тексты и именно с помощью текстов может быть дешифрована.
Джонс утверждает, что Фрейд якобы получил от Зеллина признание в том, что тот, в конечном счете, не был в своих результатах так уж уверен. Вы, кстати, тоже только что упомянули о том, что во втором издании он к этому вопросу вернулся.
Г-н Како: — Во втором издании Зеллин включил данноеим в 1922 году толкование в главы VuIX.Cдругой стороны, правда, выдвигать свою гипотезу о смерти Моисея в работах, посвященных знаменитому мужу скорбей из Второ-Исайи, Зеллин не стал. Он сохранил, возможно, свое мнение о смерти Моисея, но отказался пользоваться им для истолкования главы из Второ-Исайи. Не исключено, что Фрейд попался на удочку академического престижа Зеллина.
Вопрос в том, читал ли Фрейд его работу достаточно внимательно.
Г-н Како: — Я полагаю, что да. Зеллин выражает свои мысли ясно и строго. Выводы ошибочны, но изложение ясно.
Это правда. Но Фрейд совершенно на его аргументацию не опирается. Он просто сообщает, что некто Зеллин выдвинул в последнее время весьма правдоподобную гипотезу о том, что Моисей был убит. Замечание очень беглое и содержит библиографические данные книжки, которая находится в нашем распоряжении, но это все. Я только что сказал вам, что, если верить Джонсу, в работе 1935 года, то есть более поздней, нежели те, с которыми мы сами справлялись, Зеллин оставался при своем мнении.
До сих пор я не слишком злоупотреблял усилиями, на которые вас подвиг и за которые приношу благодарность, но сейчас было бы интересно услышать от вас, после того, что я хочу здесь сказать, ваше мнение о смысле пророчеств Осии, с этими мелкими деталями никак не связанном.
Важным моментом является использование им того ‘ich, о котором я вам в прошлый раз говорил. Новизна Осии заключается, если я правильно понял, в этом призыве — призыве совершенно особого типа. Я надеюсь, все, вернувшись отсюда, возьмутся за Библию, чтобы получить представление о тоне, в котором говорит Осия. Перед нами Яхве, обращающийся к своему народу с длинной речью, исполненной яростных, поистине сокрушительных обвинений. Говоря с вами об Осии до своего знакомства с книгой Зеллина, я признался, что не нашел ничего, что хотя бы в малейшейстепени о гипотезе Зеллина напоминало, отметив, однако, по ходу дела ту важную роль, которая принадлежит у Осии обличению ритуалов священной проституции и, наоборот, своего рода предложению со стороны Яхве, объявляющего себя супругом. Именно это место можно считать началом долгой традиции, достаточно загадочной — и далеко не очевидно, на мой взгляд, что смысл ее мы вполне способны себе уяснить — традиции, в которой Христос выступает как жених Церкви, а Церковь — как супруга Христова. Начало ее лежит именно здесь — до Осии ни о чем подобном не было речи.
Термин, который используется здесь для обозначения супруга, ‘ich, это тот самый термин, который во второй книге Бытия служит для именования супруги Адама. В первый раз, когда о них идет речь, то есть в стихе 27 первой главы книги Бытия, где Тоспо дъ мужчину и женщину сотворил их, использованы, если не ошибаюсь, слова zakharи nekevah. Во второй раз — в Библии все повторяется дважды — именно ‘ichобозначает существо, предмет, и, в форме ЧсЫ, ребро. Как подгадали — всего-то маленькое а и надо прибавить.
Не могли бы вы сказать несколько слов об употреблении этого слова — существует ли для того же другой термин, еще менее окрашенный сексуальностью, нежели этот?
Г-н Како: — Значения, связанные с брачными отношениями, составляют лишь малую часть всего спектра значений ‘ich, именующего, в первую очередь, человека вообще. Это все равно что сказать по-английски myman, имея в виду своего мужа. По-французски топ hommeносит даже несколько фамильярный оттенок.
В следующем стихе сказано — Яхотел бы зваться твоим супругом. Напрашивается сопоставление с термином Ваал, который тоже порой принимает аналогичный смысл, обозначая одновременно господина и повелителя в смысле супруга.
Г-н Како: — Терминология здесь исключительно зыбкая. У Осии круг значений сужен, чтобы Яхве удобнее было противопоставить Ваалу.
Эта разница всемерно подчеркивается, оставаясь, несмотря на столетние усилия комментаторов, довольно неясной. Это весьма любопытно.
Г-н Како: — Эта брачная метафора появляется здесь в библейском тексте впервые. Именно она позволила позже, в Песне песен, перевести эту тему в план аллегории. Именно благодаря тексту Осип эта аллегория и стала возможной. Мне даже думалось, что мы, наверное, имеем здесь дело со своего рода демифологизацией, с переносом на общину Израиля черт богини, которая в семитских религиях является супругой Ваала. УОсии действительно есть места, где Израиль описывается как богиня. Но прямо это нигде не сказано.
Это очень важно. Именно вокруг этого вращается, в конечном счете, та мысль, которую я начал было только что развивать. Вы раньше не обращали на это мое внимание.
Г-н Како: — Создается впечатление, что религия пророков заменяет богиню самим Израилем. Это как раз и происходит у Осии — он заменяет ее народом Израиля.
Учитывая, что время позднее, полагаю, что здесь нам надо остановиться.
15 апреля 1970 года.

Опубликовано:23.02.2021Вячеслав Гриздак
Подпишитесь на ежедневные обновления новостей - новые книги и видео, статьи, семинары, лекции, анонсы по теме психоанализа, психиатрии и психотерапии. Для подписки 1 на странице справа ввести в поле «подписаться на блог» ваш адрес почты 2 подтвердить подписку в полученном на почту письме


.