Хорхе Алеман “Наслаждение философа”
ПО Ч Е М У «лакановские философы» не признают аналитического лечения? В последнее время — и, разумеется, недавняя встреча со Славоем Жижеком не является исключением 1 —
в среде философов происходит решительное сближение с теми особенными терминами, которые Жак Лакан разработал для формулирования аналитического опыта. Преподаватели, располагающие себя на разных полюсах постмарксистского мира, обращаются (в зависимости от своих интересов и разными способами)к матемам, концептам и логическим разработкам, которые они черпают из учения Лакана.Возникает впечатление очередного витка альтюссерианства,обновленного в соответствии с современной политической си–
туацией, ведь в конце концов именно марксистская проблематика Капитала и Идеологии, истории и ее интерпретации — то, что требует осмысления на основании «материализма реального» с явным лакановским влиянием.В качестве примеров можно рассматривать среди прочего попытку Эрнесто Лакло помыслить новую логику гегемонии, основанную на работе Антонио Грамши, отталкиваясь от понятия«объект маленькое а». Или Алена Бадью, который в своей теории события вновь и вновь возвращается к оппозиции между знани–
ем и истиной, и Жижека, который осуществляет прочтение немецкого идеализма, в частности Гегеля, ключом к которому для него становится Лакан.Гегель Жижека — это не Гегель Александра Кожева; его Гегель полностью лаканизирован, и по этой причине Жижек в своем обращении к Гегелю показывает его как изначально и навеки продырявленного негативностью, онтологическим зиянием, которое никогда не сможет быть никуда вписано через посредство диалектики.По Жижеку, Гегель будто бы уже помыслил расщепление субъ–екта, объект а, реальное, недоступное смыслу, и, как следствие,опыт разрыва, где Абсолютное Знание протыкается реальным. К роче говоря, по Жижеку, такое гегельянско-лакановское прочтение определенно подрывает гегельянско-марксистскую идею телеологического характера.Таким образом, Жижек рассчитывает на успех в поиске новых оснований диалектического материализма, «излеченного» от панлогицизма и метафизики, которые часто приписывают Гегелю и которые оставили важный след в каноническом марксизме.
Необходимо уточнить, что для Жижека благодаря Лакану не существует «конца истории» — ни в фигуре кожевского мудреца, ни в «животности» «последнего человека»; Абсолютное Знание указывает не на финал, а на открытие радикального политического события эмансипирующего характера.В то же время, если мы признаём решающую важность уче-
ния Лакана для современной «постмарксистской» философии,где можно даже заметить явное влияние семинаров Жака-Алена Миллера, особенно у Жижека, который часто использует их в своих собственных разработках, то мы вынуждены задаться следующим вопросом: почему философ, даже наиболее затронутый учением Лакана, остается индифферентным к понятию переноса и к психоаналитическому лечению?Почему он не принимает в расчет то, что Лакан говорил множество раз и разными способами: что аналитический опыт
способен передать нечто, что не может быть передано другим способом?Можно ли считать, что философ уклоняется от этого знания в силу структурных причин, учитывая его особые отношения со знанием, с переносом? На этот вопрос я сейчас могу дать лишь неполный ответ, и он будет располагаться в области акта основания философии.Позиция Сократа — это ноль, точка отсчета переноса, но его способ двигаться дальше принципально соперничает с фигурой аналитика — в том виде, в котором ее изобрел Лакан.Сократ всегда знает, как демонтировать дискурс другого, он знает, как перенаправить его на место высказывания, не распознаваемого самим говорящим, и, совершая эту операцию, он всегда оказывается в позиции, из которой он расщепляет другого.На самом деле наслаждение философа заключается в том, чтобы добиться расщепления собеседника; он всегда автор этого рас-
щепления, но отказывается воплощать «остаток» этой операции.В любом случае та близость-дальность между хитроумным философом и психоаналитиком, которую отметил Лакан, продолжает иметь последствия для самих аналитиков, если не иметь в виду эффекты того, что Лакан называл своей Антифилософией.