С самого начала я думал, что нынешняя ситуация, характеризующаяся пандемией вируса, не является чем-то особенно исключительной.

После (вирусной) пандемии СПИДа и птичьего гриппа, Эболы и атипичной пневмонии, SARS, не говоря уже о нескольких вспышках гриппа, появлении штаммов туберкулеза, которые антибиотики больше не лечат, или даже возвращении кори, мы знаем, что мировой рынок в сочетании с существованием обширных зон вне медицинского контроля и отсутствием международной дисциплины, когда речь идет о прививках, неизбежно приводит к серьезным и смертоносным эпидемиям (в случае СПИДа – несколько миллионов смертельных случаев). Помимо того, что текущая ситуация пандемии оказывает огромное влияние на пребывающий в комфорте так называемый западный мир – факт, сам по себе лишенный какого бы то ни было нового значения, вызывая лишь сомнительный плачь и отвратительный идиотизм в социальных сетях – я не понимал, почему, помимо очевидных мер защиты, и времени, которое понадобится вирусу, чтобы исчезнуть в отсутствие новых жертв, необходимо было седлать эту здоровенную лошадь.

Более того, настоящее название продолжающейся эпидемии должно наводить на мысль о том, что в некотором смысле “ничего не ново под луной”. Настоящее название – SARS 2, атипичная пневмония-2, т.е. “тяжелый острый респираторный синдром-2” – название, которое указывает на “повторение” того же самого после эпидемии первой атипичной пневмонии, распространившейся по земному шару весной 2003 года. В то время она называлась “первой неизвестной болезнью XXI века”. Давно стало ясно, что нынешняя эпидемия отнюдь не является появлением чего-то радикально нового или беспрецедентного. Это уже второе подобное в своем роде заболевание в этом столетии, и оно может быть локализовано точно так же как первое. Настолько, что единственная серьезная критика, которая сегодня может быть адресована властям в вопросах прогнозирования, – это недостаточное финансирование исследований после вспышки первой атипичной пневмонии (SARS 1), которые предоставили бы в распоряжение врачей полноценные инструменты против второй атипичной пневмонии (SARS 2).

Так что я не думал, что нужно что-то сделать, кроме как попытаться, как и все остальные, самоизолироваться на дому, и что-то еще говорить, кроме как попросить всех остальных сделать то же самое. Придерживаться строгой дисциплины в этом вопросе тем более необходимо, что она обеспечивает поддержку и защиту для всех тех, кто наиболее подвержен воздействию вируса: это, конечно, медицинские работники, которые находятся непосредственно на линии фронта, и которые должны быть в состоянии положиться на твердую дисциплину, в том числе со стороны инфицированных; но это также слабые и пожилые люди, особенно в домах престарелых, а также все те, кто должен выходить на работу и подвергать себя риску заражения. Дисциплинарные меры, кроме тех, кто может подчиниться императиву “остаться дома”, также должны найти и предложить ресурсы тем, у кого едва ли есть “дом” или его вообще нет, чтобы они в любом случае могли найти безопасное убежище. Для этого можно использовать пустующие отели.

Действительно, данные обязанности становятся все более неотложными, но, по крайней мере на первый взгляд, они не требуют больших аналитических усилий или выработки нового образа мышления.

Но я вижу и слышу слишком много всякого, в том числе и непосредственно вокруг себя, что меня смущает: это растерянность и полная неадекватность в весьма в конечном счете простой ситуации, в которой мы находимся.

Эти истеричные заявления, жалкие призывы и категоричные обвинения принимают разные формы, но все они разделяют удивительное презрение к суровой простоте и полному отсутствию новизны нынешней эпидемической ситуации. Некоторые из них неоправданно сервильны перед лицом властей, которые на самом деле просто делают то, на что их заставляет природа этого явления. Другие ссылаются на планету и ее мистику, что не приносит никакой пользы. Одни обвиняют во всем несчастного Макрона, который, как это полагается во время войны или эпидемии, просто делает, и не хуже других, свою работу в качестве главы государства. Другие кричат о том, что нашли основание для события нежданной революции, отношение которой к борьбе с вирусом остается непрозрачным – для этого наши “революционеры” не предлагают никаких новых средств. Некоторые погружаются в апокалипсический пессимизм.

Кажется, что вызов, который бросила нам эпидемия, повсеместно растворяет силы разума, заставляя субъектов вернуться к печальным последствиям его отсутствия – мистике, слухам, молитвам, пророчествам и проклятиям – столь привычным для средневековых эпидемий чумы.

В результате я чувствую себя немного обязанным собрать здесь несколько простых мыслей. Я бы с радостью назвал их картезианскими.

Давайте начнем с определения проблемы, которая везде была плохо определена и, соответственно, плохо решается.

Эпидемия осложняется тем, что она всегда является точкой соприкосновения между силами природы и общества. Ее полный анализ носит трансверсальный характер: необходимо понять, в каких точках эти две силы пересекаются, и определить последствия их пересечения.

Например, исходная точка отсчета нынешней эпидемии весьма вероятно находится на рынках провинции Ухань. Китайские рынки известны своей антисанитарией и неконтролируемой торговлей под открытым небом разнообразными видами сваленных как попало живых животных. Оттуда же и следующий факт, что в определенный момент вирус обнаружил свое присутствие в живом виде, унаследованном от летучих мышей, в очень плотно заселенной среде и в условиях отсутствия элементарной гигиены.

Таким образом вирус по естественной траектории переходит от одного вида животных к другому, и наконец попадает к человеку. Как именно? Мы пока не знаем, и только научные исследования скажут нам как. Давайте здесь также осудим всех, кто распространяет типично расистские басни в интернете, подкрепленные поддельными изображениями, согласно которым все случилось из-за того, что китайцы едят еще почти живых летучих мышей…

Подобный локальный транзит вируса между видами животных, который в конечном итоге достигает человека, является отправной точкой всей истории. После чего нужно просто оперировать фундаментальной данностью для современного мира: подъемом китайского государственного капитализма до имперского ранга, иными словами, интенсивным и всеобщим присутствием Китая на мировом рынке. Откуда и были задействованы бесчисленные диффузные сети, очевидно до того, как китайское правительство смогло полностью изолировать точку происхождения вируса, а именно, целую провинцию с 40 миллионами жителей – что ему, в конечном счете, удалось сделать, но слишком поздно, чтобы остановить глобальную эпидемию, распространяющуюся самолетами и кораблями.

Рассмотрим показательную деталь, то что я называю двойной артикуляцией эпидемии: сегодня SARS 2 уже подавлена в Ухане, но в Шанхае очень много случаев заражения, в основном из-за людей, преимущественно китайских граждан, возвращающихся из-за рубежа. Таким образом, Китай – это место, где можно наблюдать связь – сначала архаичную, а затем современную – между пересечением сил природы и общества на плохо содержащихся рынках, с одной стороны, и планетарной диффузией вируса из этой точки отсчета, за которую отвечает капиталистический мировой рынок и его опора на быструю и непрерывную мобильность, с другой стороны.

После чего мы входим в стадию, когда государства пытаются на местах подавить эту диффузию. Давайте отметим вскользь, что эта борьба остается абсолютно локальной, в то время как эпидемия, напротив, является повсеместной. Несмотря на существование некоторых международных организаций, очевидно, что именно локальные буржуазные государства находятся на переднем крае борьбы с эпидемией.

Мы имеем в виду серьезное противоречие, характеризующее современный мир. Экономика, в том числе и процесс массового товарного производства, находится под эгидой мирового рынка – мы знаем, что простая сборка мобильного телефона мобилизует труд и ресурсы, в том числе и минеральные, как минимум в семи разных государствах. И все же политические силы остаются, по сути, в натуральном выражении национальными. А соперничество между империализмами, старыми (Европа и США) и новыми (Китай, Япония…), исключает любой процесс, ведущий к капиталистическому мировому государству. Эпидемия также является моментом, когда противоречие между экономикой и политикой становится вопиющим. Даже европейским странам не удается оперативно скорректировать свою политику перед лицом вируса.

Ввиду данного противоречия национальные государства пытаются противостоять ситуации эпидемии, максимально уважая механизмы капитала, даже несмотря на то, что характер риска вынуждает власти менять стиль и характер действий.

Мы давно знаем, что в случае войны государство навязывает, как и следует от него ожидать, не только народным массам, но и самой буржуазии значительные ограничения, и все это для того, чтобы спасти локальный капитализм. Некоторые отрасли промышленности почти национализированы ради безудержного производства вооружений, которое не сразу создает монетизируемую прибавочную стоимость. Многие буржуа мобилизуются в качестве офицеров и подвергаются риску смерти. Ученые работают днем и ночью, чтобы изобрести новое оружие. Многочисленные интеллектуалы и деятели искусств вынуждены обеспечивать эффективность национальной пропаганды и т.д.

В столкновении с эпидемией статистически такой рефлекс неизбежен. Поэтому, вопреки тому, что говорят некоторые, заявления Макрона или премьер-министра Эдуарда Филиппа о возвращении “государства всеобщего благосостояния”, расходах на поддержку безработных или на помощь самозанятым, чьи магазины были закрыты, с требованием 100 или 200 миллиардов из государственной казны, и даже объявление “национализации” – все это не удивительно и не парадоксально. Из этого следует, что метафора Макрона “мы на войне” верна: во время войны или эпидемии государство вынуждено, порой нарушая нормальный классовый режим, проводить практику, которая одновременно является более авторитарной и в целом направленной, чтобы избежать стратегической катастрофы.

Это вполне логичное следствие ситуации, целью которой является подавление эпидемии – победа в войне, если использовать метафору Макрона – с максимально возможной решимостью, оставаясь при этом в рамках существующего общественного порядка. Это не смешно, это необходимость, навязанная диффузией смертоносного процесса, который пересекает природу (откуда доминирующая роль ученых в этом вопросе) и социальный порядок (откуда авторитарная интервенция, а иначе и быть не могло, государства).

То, что посреди этих усилий появляются какие-то массивные пробелы, неизбежно. К примеру, отсутствие защитных масок или неготовность мощностей для длительной госпитализации. Но кто на самом деле может похвастаться тем, что “предсказал” подобное? В определенном смысле государство не смогло помешать сложившейся ситуации, это правда. Можно даже сказать, что, ослабляя, десятилетие за десятилетием, национальную систему здравоохранения, наряду со всеми секторами государства, которые служат общественным интересам, власть действовала так, как будто ничто подобного разрушительной пандемии не могло поразить нашу страну. В этом смысле государство весьма виновато не только в лице Макрона, но и в лице всех, кто перед ним занимал этот пост, по крайней мере последние тридцать лет.

Но здесь, тем не менее, правильно отметить, что никто не предсказывал и даже не представлял себе проникновения во Францию пандемии такого рода, за исключением, пожалуй, отдельных ученых. Многие, наверное, считали, что подобное возможно в черной Африке или тоталитарном Китае, но не в демократической Европе. И уж точно не левые – “желтые жилеты” или даже профсоюзы – не имеют особых прав хвататься за момент и продолжать шуметь по поводу Макрона, их мишени критики в последнее время. Они тоже такого не предполагали. Напротив, когда эпидемия уже вовсю распространялась из Китая, они до последнего момента бесконтрольно умножали проведение ассамблей и шумных демонстраций, что должно остановить их сегодня, кем бы они ни были, от громкого осуждения проволочек, допущенных властями, которые якобы должны были принять все необходимые меры в отношении инфекции. По правде говоря, ни одна политическая сила во Франции не предприняла этих мер, кроме государства Макрона.

Со стороны государства сложилась такая ситуация, когда буржуазное государство должно открыто и публично заявить о своих первостепенных интересах, которые в некотором смысле являются более общими, чем интересы только буржуазии, при этом стратегически сохраняя в будущем примат классовых интересов, общая форма которых представляет это государство. Иными словами, конъюнктура вынуждает государство управлять ситуацией, интегрируя интересы класса, уполномоченным представителем которого оно является, с более общими интересами, за счет внутреннего существования “врага”, который сам по себе является общим – во время войны это может быть иноземный захватчик, в то время как в нынешней ситуации это вирус SARS 2.

Такая ситуация (мировая война или мировая эпидемия) политически особенно “нейтральна”. В прошлом войны спровоцировали революции только в двух случаях, которые можно отнести к периферийным по отношению к имперским державам того времени: Россия и Китай. В случае с Россией это произошло потому, что царская власть была длительное время и во всех смыслах ретроградной, в том числе и как власть, потенциально неприспособленная к рождению подлинного капитализма в этой огромной стране. И против нее существовал, в форме большевиков, современный политический авангард, крепко сколоченный выдающимися лидерами. В случае с Китаем, внутренней революционной войне предшествовала мировая, а Коммунистическая партия Китая уже в 1940 году возглавила народную армию, которая была подготовлена и испытана. Напротив, ни в одной западной державе война не спровоцировала победоносной революции. Даже в стране, разбитой в 1918 году Германии, спартаковское восстание было быстро подавлено.

Урок, который следует извлечь из этого, очевиден: длящаяся ныне эпидемия не будет иметь, помимо последствий самой эпидемии, никаких заметных политических последствий в такой стране, как Франция. Даже если предположить, что наша буржуазия – в свете зарождающегося ворчания и вялых и едва ли широко распространяемых лозунгов – считает, что настал момент избавиться от Макрона, это ни в коей мере не будет представлять собой никаких достойных внимания изменений. Но “политкорректные” кандидаты уже навострили уши, как и сторонники самой замшелой формы “национализма”, столь же устаревшей, сколь и отвратительной.

Что касается тех из нас, кто хочет реально изменить политические условия в этой стране, то мы должны благодаря эпидемии воспользоваться возникшей паузой и даже совершенно необходимой изоляцией, чтобы поработать над новыми политическими фигурами, над проектом новых политических пространств и над международным прогрессом третьей стадии коммунизма после первой блестящей стадии его изобретения и – важного, но в конечном счете побежденного – этапа его государственных экспериментов.

Нам также придется реализовать жесткую критику точки зрения, согласно которой такие явления, как эпидемии, могут сами по себе работать в направлении чего-то, что является политически новаторским. Помимо обогащения знаний об эпидемии, политическим зарядом могут обладать только новые идеи и предложения, касающиеся устройства больниц и здравоохранения, школ и общедоступного образования, ухода за престарелыми и других подобного рода вопросов. Лишь только подобные предложения могут быть сформулированы на основе анализа слабых и уязвимых мест, на которые нынешняя ситуация пролила свет.

Кроме того нужно будет публично и жестко показать, что так называемые социальные сети в очередной раз продемонстрировали, что они – помимо своей роли в наполнении карманов миллиардеров – являются средством безудержного хвастовства, распространения неконтролируемых слухов, изобретения велосипедов или даже пропаганды фашистского мракобесия.

Давайте не будем доверять ничему вообще, и особенно в ситуации изоляции, что не подкреплено наукой или не представляет собой хорошо обоснованных перспектив для новой политики, не касается ее конкретного опыта, а также не служит ее стратегическим целям.

Настоятельная необходимость изоляции совпадает с очередным признанием нашей глобальной взаимозависимости в наступившее новое время и пространство пандемии. С одной стороны, нас просят уединиться в семейных ячейках, общих жилых помещениях или индивидуальных квартирах, лишиться социальных контактов и оставаться в сфере относительной изоляции; с другой стороны, мы сталкиваемся с вирусом, который быстро пересекает границы, не обращая внимания на саму идею национальной территории. Каковы последствия этой пандемии для рассуждений о равенстве, глобальной взаимозависимости и наших обязательств по отношению друг к другу? Вирус не дискриминирует. Можно сказать, что он относится к нам одинаково, подвергает нас одинаковому риску заболеть, потерять близкого человека, жить в мире неминуемой угрозы. Своими перемещениями и вспышками вирус демонстрирует, что все человечество в равной степени уязвимо. В то же время, однако, неспособность некоторых государств или регионов подготовиться заранее (США сейчас, пожалуй, самый известный член этого клуба), усиление националистической политики и закрытие границ (часто сопровождаемое панической ксенофобией), а также появление предпринимателей, стремящихся извлечь выгоду из глобальных бедствий, все это свидетельствует о той скорости, с которой радикальное неравенство, включающее в себя национализм, превосходство белой расы, насилие в отношении женщин, гомосексуалов и трансвеститов, а также капиталистическую эксплуатацию, находит способы воспроизводства и укрепления своей власти в зонах пандемии. И это не должно вызывать удивления.

Политика в области здравоохранения в США вносит свою лепту в это дело. Один из сценариев, который мы уже можем себе представить, это производство и сбыт эффективной вакцины против Ковид-19. Очевидно, что, стремясь набрать политические очки, которые обеспечат ему переизбрание, Трамп уже пытался купить (за наличные деньги) эксклюзивные права США на вакцину у немецкой компании CureVac, финансируемой немецким правительством. Министр здравоохранения Германии, который был вощзмущен, подтвердил немецкой прессе, что такое предложение действительно было. Один из немецких политиков, Карл Лаутербах, заметил: “Эксклюзивная продажа разрабатываемой вакцины США должна быть предотвращена любыми средствами. У капитализма есть пределы”. Полагаю, он возражал против положения об “эксклюзивном использовании” и был бы недоволен тем же положением, если бы оно распространялось только на немцев. Будем надеяться на это, поскольку мы можем легко представить себе мир, в котором жизнь европейца ценится превыше всего – мы уже видим, чего стоит эта оценка на границах ЕС.

Нет никакого смысла спрашивать еще раз, о чем думал Трамп? Вопрос уже столько раз задавался столько раз в состоянии полного раздражения, что удивляться нечему. Это не означает, что наше негодование ослабевает с каждым новым случаем неэтичного или преступного саморазложения Трампа. Если бы ему удалось купить разрабатываемую вакцину и ограничить ее использование только гражданами США, верит ли он в то, что граждане США будут аплодировать его усилиям, обеспокоенные мыслью о том, что они избавлены от смертельной угрозы, в то время как другие народы – нет? Неужели им понравится такое радикальное социальное неравенство, американская исключительность, и они согласятся на, как он сам ее назвал, “блестящую” сделку? Неужели он полагает, что большинство людей думают, что именно рынок должен решить, как будет разрабатываться и распространяется вакцина? Разве можно в его мире настаивать на том, чтобы в настоящее время мировое здравоохранение должно выйти за рамки рыночной рациональности? Неужели ли он на самом деле думает, что мы также живем в рамках его воображаемого мира? Но даже если такие ограничения на основе гражданства не будут применяться, мы, несомненно, увидим, как богатые и полностью застрахованные поспешат обеспечить себе доступ к любой подобной вакцине, когда она станет наконец доступной, даже если способ ее распространения гарантирует, что лишь только немногие будут иметь такой доступ, тогда как большинству будет отказано. Социальное и экономическое неравенство будет гарантией того, что вирус сам будет дискриминировать. Вирус сам по себе не дискриминирует, но это несомненно именно мы, люди, сами и делаем, будучи сформированными и воспитанными как таковые благодаря взаимосвязанным силам национализма, расизма, ксенофобии и капитализма. Представляется вероятным, что в следующем году мы увидим некрасивый сценарий, при котором одни люди будут отстаивать свои права на жизнь за счет других, переписывая ложное различие между достойными и недостойными жизнями, т.е. теми, кто должен быть защищен от гибели любой ценой, и теми, чья жизнь считается не стоящей защиты от болезни и смерти.

Все это творится на фоне президентской гонки, в которой шансы Берни Сандерса на номинацию от демократов представляются сейчас весьма смутными, хотя и не невозможными с точки зрения статистики. Новые прогнозы, которые провозглашают Байдена в качестве явного лидера, выглядят сейчас особенно неутешительно потому, что и Сандерс, и Уоррен выступали за комплексную программу “Здравоохранение для всех”, которая гарантировала бы базовое медицинское обслуживание всем жителям страны. Такая программа положила бы конец ориентированным на рынок частным страховым компаниям, которые регулярно отказываются от больных, выписывают такие расходы, которые превращают людей в буквально неплатежеспособных, и укрепляют суровую иерархию между застрахованными, незастрахованными и теми, кто вообще не может быть застрахован. Социалистический подход Сандерса к здравоохранению можно было бы более метко охарактеризовать как социал-демократическую перспективу, которая не слишком отличается от того, что и Элизабет Уоррен изложила на ранних стадиях своей предвыборной кампании. По его мнению, медицинское страхование является частью неотъемлемых “прав человека”, под которым он подразумевает, что каждый человек имеет право на тот вид медицинского обслуживания, в котором он нуждается. Но почему бы не понимать его как социальное обязательство, вытекающее из жизни людей в обществе друг с другом? Чтобы заставить общественность согласиться с таким понятием, и Сандерсу, и Уоррен придется убедить американский народ в том, что мы хотим жить в мире, в котором никто из нас не отказывает в медицинском обслуживании никому. Другими словами, нам пришлось бы согласиться на социальный и экономический мир, в котором категорически неприемлемо, чтобы одни имели доступ к вакцине, которая может спасти их жизни, в то время как другие были бы лишены доступа на том основании, что они не могут ее оплатить, или не могут получить страховку, которая бы оплатила.

Одна из причин, по которой я голосовал за Сандерса на праймериз в Калифорнии вместе с большинством зарегистрированных демократов, состоит в том, что он, вместе с Уоррен, открыл способ переосмыслить наш мир, как если бы речь шла о коллективном стремлении к радикальному равенству, мир, в котором мы сплотились в требовании, что все, что необходимо для жизни, включая медицинскую помощь, будет одинаково доступно, независимо от того, кто мы и есть ли у нас деньги. Эта политика позволила бы установить солидарность с другими странами, которые привержены делу обеспечения всеобщего медицинского обслуживания, а также выработать международную политику в области здравоохранения, направленную на реализацию идеалов равенства. Появляются новые результаты опросов, сужающие национальный выбор до выбора между Трампом и Байденом. И происходит это именно по мере того, как пандемия все больше вмешивается в повседневную жизнь, усугубляя нестабильное положение бездомных, незастрахованных и бедных. Надежда на то, что мы можем стать нацией, которая хочет создать мир, в котором политика в сфере здравоохранения в равной степени озабочена всеми, что можно демонтировать власть рынка в сфере здравоохранения, которая различает достойных и тех, кого можно легко бросить на произвол судьбы, была жива недолго. У нас была эта надежда, так как Сандерс и Уоррен поддержали эту веру в то, что все может быть иначе. Мы поняли, что можем начать мыслить и оценивать вне тех терминов, которые для нас устанавливает капитализм. Несмотря на то, что Уоррен больше не является кандидатом, а Сандерс вряд ли восстановит свои показатели, мы все же должны спросить, особенно сейчас, почему мы, как нация, все еще выступаем против того, чтобы относиться к жизни всех так, как будто она имеет одинаковую ценность? Почему некоторые до сих пор в восторге от того, что Трамп старается обеспечить вакцину, которая бы защитила жизни американцев (как он их определяет) раньше всех остальных? Идея всеобщего общественного здравоохранения разбудила социалистическую мысль в США. Теперь она должна ждать реализации в качестве социальной политики и реальных социальных обязательств в нашей стране. Но к сожалению, во время пандемии нет времени ждать. Этот предложенный идеал теперь должен быть сохранен на повестке общественных движений, которые в меньшей степени прикованы к президентской кампании, нежели к долгосрочной борьбе, которая ждет нас впереди. Эти смелые мечты о милосердии, высмеянные и отвергнутые капиталистическими “реалистами”, уже получили достаточно эфирного времени, привлекли достаточно внимания, чтобы многие люди – и некоторые из них впервые – задумались над тем, чтобы изменить мир.

Я надеюсь, что мы сможем сохранить нашу мечту.