любовь

Статья. З. Фрейд Влюбленность и гипноз.

Язык даже в своих капризах верен какой-то истине. Правда, он называет “любовью” очень разнообразные эмоциональные отношения, которые и мы теоретически сводим к слову любовь, но далее он все же сомневается, настоящая ли, действительная, истинная ли эта любовь, и указывает внутри этих любовных феноменов на целую шкалу возможностей. Нам тоже нетрудно найти ее путем наблюдения.

В целом ряде случаев влюбленность есть не что иное, как психическая захваченность объектом, диктуемая сексуальными первичными позывами в целях прямого сексуального удовлетворения и с достижением этой цели и угасающая; это то, что называют низменной, чувственной любовью. Но, как известно, либидинозная ситуация редко остается столь несложной. Уверенность в новом пробуждении только что угасшей потребности была, вероятно, ближайшим мотивом, почему захваченность сексуальным объектом оказывалась длительной и его “любили” и в те промежутки времени, когда влечение отсутствовало.

Из весьма примечательной истории развития человеческой любовной жизни к этому надо добавить второй момент. В первой фазе жизни, обычно уже заканчивающейся к пяти годам, ребенок в одном из родителей нашел первый любовный объект, на котором соединились все его искавшие удовлетворения сексуальные первичные позывы. Наступившее затем вытеснение имело следствием вынужденный отказ от большинства этих детских сексуальных целей и оставило глубокое видоизменение отношений к родителям. Ребенок и дальше остается привязанным к родителям первичными позывами, которые надо назвать “целепрегражденными”. Чувства, которые он с этих пор питает к этим любимым лицам, носят название “нежных”. Известно, что в бессознательном эти прежние чувственные стремления сохраняются более или менее сильно, так что первоначальная полнокровность в известном смысле остается и дальше.

С возмужалостью появляются, как известно, новые, весьма интенсивные стремления, направленные на прямые сексуальные цели. В неблагоприятных случаях они, как чувственное течение, отделены от продолжающихся “нежных” эмоциональных направлений. Тогда мы имеем картину, оба аспекта которой так охотно идеализируются известными литературными течениями. Мужчина обнаруживает романтическое влечение к высокочтимым женщинам, которые, однако, не влекут его к любовному общению, и потенцию только с другими женщинами, которых он не “любит”, не уважает и даже презирает Но чаще подрастающему юноше все же удается известная мера синтеза между нечувственной, небесной, и чувственной, земной любовью и его отношение к сексуальному объекту отмечено совместным действием непрегражденных и целепрегражденных первичных позывов. Глубину влюбленности можно измерить по количеству целепрегражденных нежных инстинктов, сопоставляя их с простым чувственным вожделением.

В рамках влюбленности нам прежде всего бросился в глаза феномен сексуального повышения оценки, тот факт, что любимый объект в известной мере освобождается от критики, что все его качества оцениваются выше, чем качества нелюбимых лиц, или чем в то время, когда это лицо еще не было любимо. Если чувственные стремления несколько вытесняются или подавляются, то появляется иллюзия, что за свои духовные достоинства объект любим и чувственно, а между тем, может быть, наоборот, только чувственное расположение наделило его этими достоинствами.

Стремление, которым суждение здесь фальсифицируется, – есть идеализация. Но этим самым нам облегчается и ориентировка, мы видим, что с объектом обращаются как с собственным “Я”, что, значит, при влюбленности большая часть нарцистического либидо перетекает на объект. В некоторых формах любовного выбора очевиден-даже факт, что объект служит заменой никогда не достигнутого собственного “Идеала Я”. Его любят за совершенства, которых хотелось достигнуть в собственном “Я” и которые этим окольным путем хотят приобрести для удовлетворения собственного нарциссизма.

Если сексуальная переоценка и влюбленность продолжают повышаться, то расшифровка картины делается еще яснее. Стремления, требующие прямого сексуального удовлетворения, могут быть теперь совсем вытеснены, как то обычно случается, например, в мечтательной любви юноши, “Я” делается все нетребовательнее и скромнее, а объект все великолепнее и ценнее; в конце концов он делается частью общего себялюбия “Я”, и самопожертвование этого “Я” представляется естественным следствием. Объект, так сказать, поглотил “Я”. Черты смирения, ограничение нарциссизма, причинение себе вреда имеются во всех случаях влюбленности; в крайних случаях они лишь повышаются и, вследствие отступления чувственных притязаний, остаются единствен но господствующими.

Это особенно часто бывает при несчастной, безнадежной любви, так как сексуальное удовлетворение ведь каждый раз заново снижает сексуальное превышение оценки. Одновременно с этой “самоотдачей” “Я” объекту, уже ничем не отличающейся от сублимированной самоотдачи абстрактной идее, функции “Идеала Я” совершенно прекращаются. Молчит критика, которая про изводится этой инстанцией; все, что объект делает и требует – правильно и безупречно Совесть не применяется к тому, что делается в пользу объекта; в любовном ослеплении идешь на преступление, совершенно в этом не раскаиваясь. Всю ситуацию можно без остатка резюмировать в одной формуле: объект занял место “Идеала Я”

Теперь легко описать разницу между идентификацией и влюбленностью в ее высших выражениях, которые называют фасцинацией, влюбленной зависимостью. В первом случае “Я” обогатилось качествами объекта, оно, по выражению Ференчи, объект “интроцировало”-во втором случае оно обеднело, отдалось объекту, заменило объектом свою главнейшую составную часть. Однако при ближайшем рассмотрении скоро можно заметить, что такое утверждение указывает на противоположности, которые на самом деле не существуют. Психоэкономически дело не в обеднении или в обогащении – даже и крайнюю влюбленность можно описать как состояние, в котором “Я” якобы интроицировало в себя объект Может быть, другое различие скорее раскроет нам суть явления В случае идентификации объект утрачивается или от него отказываются; затем он снова воссоздается в “Я”, причем “Я” частично изменяется по образцу утраченного объекта. В другом же случае объект сохранен, и имеет место “сверхзахваченность” но со стороны “Я” и за счет “Я”. Но и это вызывает со мнение. Разве установлено, что идентификация имеет предпосылкой отказ от психической захваченности объектом, разве не может идентификация существовать при сохранении объекта? И прежде чем пуститься в обсуждение этого щекотливого вопроса, у нас уже может по явиться догадка, что сущность этого положения вещей содержится в другой альтернатшве, а именно- не ста новнтся ли объект на место “Я” или “Идеала Я”

От влюбленности явно недалеко до гипноза. Соответствие обоих очевидно. То же смиренное подчинение, уступчивость, отсутствие критики как по отношению к гипнотизеру, так и по отношению к любимому объекту Та же поглощенность собственной инициативы, нет сомнений, что гипнотизер занял место “Идеала Я”. В гипнозе все отношения еще отчетливее и интенсивнее, так что целесообразнее пояснять влюбленность гипнозом, а не наоборот. Гипнотизер является единственным объектом; помимо него, никто другой не принимается во внимание. Тот факт, что “Я” как во сне переживает то, что гипнотизер требует и утверждает, напоминает нам о том, что, говоря о функциях “Идеала Я”, мы упустили проверку реальности’. Неудивительно, что “Я” считает вое приятие реальным, если психическая инстанция, заве дующая проверкой реальности, высказывается в польза этой реальности. Полное отсутствие стремлений с незаторможенными сексуальными целями еще более усиливает исключительную чистоту явлений. Гипнотическая связь есть неограниченная влюбленная самоотдача, исключающая сексуальное удовлетворение, в то время как при влюбленности таковое оттеснено лишь временно и остается на заднем плане как позднейшая целевая возможность.

Однако, с другой стороны, мы можем сказать, что гипнотическая связь – если позволено так выразиться – представляет собой образование массы из двух лиц. Гипноз является плохим объектом для сравнения с образованием масс, так как он, скорее всего, с ним идентичен. Из сложной структуры массы он изолирую один элемент, – а именно, поведение массового индивида по отношению к вождю. Этим ограничением числа гипноз отличается от образования масс, а отсутствием прямых сексуальных стремлений-от влюбленности. Он, таким образом, занимает между ними среднее положение.

Интересно отметить, что именно заторможенные в целевом отношении сексуальные стремления устанавливают между людьми столь прочную связь. Но это легко объяснимо тем фактом, что они неспособны к полному удовлетворению, в то время как незаторможенные сексуальные стремления чрезвычайно ослабевают в каждом случае достижения сексуальной цели. Чувственная любовь приговорена к угасанию, если она удовлетворяется; чтобы продолжаться, она с самого начала должна быть смешана с чисто нежными, т. е. заторможенными в целевом отношении компонентами, или же должна такую трансформацию претерпеть.

Гипноз прекрасно бы разрешил загадку либидинозной конституции массы, если бы сам он не содержал каких то черт, не поддающихся существующему рациональному объяснению, как якобы состояния влюбленности с исключением прямых сексуальных целей. Многое еще в нем следует признать непонятым, мистическим. Он содержит примесь парализованности, вытекающей из отношения могущественного к бессильному, беспомощному, что примерно приближается к гипнозу испугом у животных. Способ, которым гипноз достигается, и сопряженность гипноза со сном неясны, а загадочный отбор лиц, для гипноза годных, в то время как другие ему совершенно не поддаются, указывает на присутствие в нем еще одного неизвестного момента, который-то, может быть, и создает в гипнозе возможность чистоты либидинозных установок. Следует также отметить, что даже при полной суггестивной податливости моральная совесть загипнотизированного может проявлять сопротивление. Но это может происходить оттого, что при гипнозе в том виде, как он обычно производится, могло сохраниться знание того, что все это только игра, ложное воспроизведение иной, жизненно гораздо более важной ситуации.

Благодаря проведенному нами разбору мы, однако, вполне подготовлены к начертанию формулы либидинозной конституции массы. По крайней мере, такой массы, какую мы до сих пор рассматривали, т. е. имеющей вождя и не приобретшей секундарно, путем излишней “организованности”, качеств индивида. Такая первичная масса есть какое-то число индивидов, сделавших своим “Идеалом Я” один и тот же объект и вследствие этого в своем “Я” между собой идентифицировавшихся.

Книга. Сартр Жан-Поль и Бовуар Симона “Аллюзия любви”

«Любящий требует клятвы и раздражается от нее. Он хочет быть любимым свободой и требует, чтобы эта свобода как свобода не была бы больше свободной». Эти слова Ж.-П. Сартра могли бы стать девизом его жизни.

В 1929 году вместо руки и сердца Сартр предложил своей возлюбленной заключить «Манифест любви»: быть вместе, но при этом оставаться свободными. Симону де Бовуар, которая больше всего на свете дорожила своей репутацией свободно мыслящей особы, такая постановка вопроса вполне устраивала.

Отношения Сартра и Бовуар были на редкость прочными, несмотря на своеобразный подход к проблемам любви. Основные аспекты их «любовной» философии представлены в книге, предлагаемой ныне вниманию читателей.

Статья. Гриздак Вячеслав “Влюбленность и Зрелая Любовь”

Страсть и влюбленность. Психоаналитический дискурс.

Приступая к теме влюбленности, нельзя не вспомнить слова мифического Тиресия(Овидий «Метаморфозы»), прорицателя из Фив, предрекшего сыну речного бога, Нарциссу «Коль сам он себя не увидит» – отсутствие способности увидеть другого – это способность преодолеть травму инаковости – «бездны глубины другого, ее совершенной непроницаемости»(Славой Жижек) и в своей основе влюбленность – это воплощения своего Идеала Я в зеркале Другого, способность не разрушить его за вторжение в личное неприкасаемое пространство и способ преодолеть пропасть «радикальной инаковости» “Чем бы он ни был, страшусь я дары приносящих данайцев” Лакоон. Нарцисс заворожен своим отражением как и ребенок, впервые увидевший свое Я, захвачен отражением, как нечто таким, что вне его – другим, не осознавая ,что отражение это он сам.

«что увидал -не поймет,но к тому,что увидел пылает
Юношу снова обман возбуждает и вводит в ошибку» Овидий

«…влюбленность есть не что иное,как психическая захваченность объектом..» Фрейд

Любой дар влюбленных – дар избыточный, как и сама влюбленность тот дар,что дарили данайцы грекам – слишком тяжелые щиты, громоздкие кувшины, которые лишь в своей избыточности и были символом дара и в этой избыточности и содержится символическая основа будущей зрелой любви, обещание ее. Смешение двух тел как и смешения двух Я – их границ, возможно лишь в эмоциональном взрыве сметающим эти границы, в зарождении фантазии об отношениях как Я-Идеале. Для женщины основа ее желания, вспоминая Славоя Жижека, превратить лягушку в принца(Я-Идеал), а основа мужского желания в том, чтобы женщина была причиной его желаний – лакановским объектом «а» и в этой принципиально различной плоскости желаний и рождается утверждение Лакана «сексуальных отношений нет» так как они фантазматически. Страсть – тот троянский конь, что помогает преодолеть вторжение в границы Я, не замечая инаковости этих желаний. «лягушка с банкой пива» в примере рекламы предложенной Жижеком, становится принцессой с принцем в фантазматическом общем поле отношений. В таком слиянии воплощаются глубинные бессознательные мечты о слиянии с материнским, преодолевается запрет Большого Другого – его Закона – стыда перед общественной моралью, перед обнажением себя и другого. Агрессия, без которой не возможна и страсть, растворяется в зеркальной путаницы – «Я и Ты» и в то же время это защита от агрессии как формы инфантильного желания проникновения внутрь тела матери(идеализация поверхности тела Мельтцер) . При всем противостоянии общественной морали, стыду и вине, именно эти плотины влечений(Фрейд), запреты, актуализируют само желание. Плотины, которые не дают агрессии захлестнуть разрушив пару и те плотины, которые не дают абсолютно слиться. В этой стадии, стадии Зеркала, стадии воображаемого(Лакан) и начинает возникать форма отношений, возможность перехода к более сложной форме отношения, когда каждый из партнеров можем сказать «НЕТ». Психическая уникальность влюбленность и любви в ее абсолютном фантазматическом основании, вера в наличии этого чувства, рождает само это чувство, как отдельно существующее, явление само по себе, Бога вне человека, меняя реальность социума через свою мифическую основу и меняя личность через контекста самого мифа, вписывая ее в определенную неподвластную ей роль.

«О легковерный зачем хватаешь ты призрак бегучий?
Жаждешь того, чего нет. Отвернешся и любимое сгинет
Тень,которую зришь – отраженный образ и только»
Овидий

Не в этом ли так частое осознание собственной обманутости и даже стыда, как будто очарование было не внутреннее, а очарование пришло откуда то извне, в тот момент, когда личность выпадает из этого контекста.

«Вечный позор перед племенем ясноглаголивых смертных,
Слово исполнить тебе не радеют, которое дали,
Ратью сюда за тобою летя из цветущей Эллады, —
Слово, лишь Трою разрушив великую, вспять возвратиться.» Гомер

(картина Сальводор Дали Мемарфозы Нарцисса)

Зрелая Любовь или о «Храбрости любить» – «Sapere amor». Аналитический дискурс.

 

«…только психоанализ признал узел воображаемого рабства, который любовь призвана вновь и вновь развязывать и разрубать» [4, с. 71 Лакан]

Пытаясь подойти к теме зрелой любви невозможно исключить тему зрелой личности и зрелости как общекультурного явления, и конечно, кантианского понимания зрелости. Зрелая любовь невозможна без нравственной зрелости, без естественного принятия(бессознательной интеграции) общеэтических законов, на фундаменте которых будет основываться чувственный опыт личности. Свобода личности, ее уникальная основа в добровольном принятии закона, который очерчивает и ограничивает одну личность от другой, тем самым создавая возможность безопасного и доверительного отношение. «Поступай согласно только такой максиме (правилу поведения), руководствуясь которой, ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала общим законом» Кант Общий закон любви и закон, как ключевое, то , что являет нравственно-любовный императив, который не является клеткой, но определяет свободу и является личностным. Зрелость определяется не просто цельностью личности, внутренней свободой и законом обеспечивающим границы личности, но и способность хранить это которую можно выразить в понятии Винникота «способность к одиночеству», как та способность, что позволяет, но не вынуждает быть отделенным от других и которая формируется только в присутствии другого «в основе способности к одиночеству содержится парадокс: она представляет собой опыт пребывания в одиночестве при одновременном присутствии кого-то другого» и именно в способности к одиночеству лежит граница между зависимостью и зрелой любовью.
Зрелая любовь – это акт высшей храбрости, так как сам акт осуществим только как добровольный и тем самым ответственный акт одиночества. Это акт признание Другого отдельно от себя, признание его инаковости и тем самым акт встречи в его инаковости с своей собственной, отрицаемой и вытесненной стороной. В этом отношении зрелость – способность отгоревать утрату детства, утрату быть с кем то, невозможность контролировать другого. Отчужденное удовольствие, удовольствие быть собой и ради себя – это акт зрелой любви, в том отношении, что субъект отношений признает ,что он в данный отношениях ради себя, принимая ответственность за любые поступки, которые не делаются «во имя другого» , но во имя себя(Отца) и только мной и только обусловленные моим желанием. И в этом месте снимается покров иллюзий собственной непогрешимости, здесь обнажается личность и только в обнаженном желании, в способности перед собой увидеть и признать желание и есть зрелость. Желание порождено Законом и в этом отношении желание морально, поскольку без плотин морали нет желания, есть Закон Желания.
“не предавай своего желания! Его Закон – единственный императив. Его проявление – во влечении» Лакан
«Sapere aude» «Посланиях» Горация (Epistulae I 2 40) – «Дерзай знать» в точке самопознания сочетается с «не придавай своего желания» Лакана, как безобъектное желание, как причину желания и причину самой любви в человеке – его зрелости, в способности видеть в себя и «храбрости любить» – «Sapere amor» или любовь обращенная внутрь, самостоятельная любовь.

“Я хочу всё больше учиться смотреть на необходимое в вещах, как на прекрасное: так, буду я одним из тех, кто делает вещи прекрасными. Amor fati: пусть это будет отныне моей любовью! Я не хочу вести никакой войны против безобразного. Я не хочу обвинять, я даже не хочу обвинять обвинителей. Отводить взор – таково да будет моё единственное отрицание! А во всём вместе взятом я хочу однажды быть только утвердителем!” Ницше (Веселая наука)

В этом отрывке отражено полное принятие некой собственной символической истории как самоценной, как важной, как то, что было этапами на пути к зрелости. Осознание уникальности собственной истории – одно из основ зрелости, так как любовь к другому может быть только при наличии Другого, а сама категория Другой возможно только при категории Я, как не Другой. . Стабильность этих отношений и их границ(идентичность) по сути и определяется уникальностью и стабильностью Я и Другого, их символической ценностью. Может быть сотни дорогих телефонов, но они могут ничего не стоить на фоне одного старенького телефона, подаренного значимым человеком – в этом будет символическая уникальная, не зависимая от внешних факторов, ценность данного телефона. В самом символизме любовь та точка встречи мужского и женского, где каждый должен «давать тому, кто этого не просил, то, чего у нас нет» Лакан, разрешив эдипову фаллическую проблему.
Сама по себе любовь – миф, а объект любви всегда скрыт за ширмой, но именно миф, который лежит в основе существования человека, миф – им созданный, но существующий вне его как некий культурный элемент, несущий в себе «человеческое,слишком человеческое». Не в этом ли Жуткое знаменитого антихристианина? Страх перед собственной нравственной основой желания, перед его мифической основой? Акт зрелой любви – акт нравственной зрелости, акт серьезности мифа, акт важности веры. «только в любви Другого субъект способен обрести «суверенную» территорию. Нет оснований у любви, но при этом любовный опыт может стать опорой человеческого бытия…» Айтен Юран

9 признаков зрелой любви по Кернбергу

  1. Интерес к жизненному плану партнера (без разрушительной зависти).

  2. Базовое доверие: обоюдная способность быть открытыми и честными, даже в отношении собственных недостатков.

  3. Способность к настоящему прощению, в отличие как от мазохистического подчинения, так и от отрицания агрессии.

  4. Скромность и благодарность.

  5. Общие идеалы как основа совместной жизни.

  6. Зрелая зависимость; возможность принять помощь (без стыда, страха или вины) и оказать помощь; справедливое распределение задач и обязанностей – в отличие от борьбы за власть, обвинений и поисков правых и виноватых, которые ведут к взаимному разочарованию.

  7. Постоянство сексуальной страсти. Любовь к другому , не смотря на телесные изменения и физические недостатки.

  8. Признание неизбежности потерь, ревности и необходимости защищать границы пары. Понимание, что другой не может любить нас точно так де, как мы любим его.

  9. Любовь и оплакивание: в случае смерти партнера или его ухода потеря позволяет нам в полной мере понять, какое он место занимал в нашей жизни, что ведёт к принятию новой любви без чувства вины.

Подпишитесь на ежедневные обновления новостей - новые книги и видео, статьи, семинары, лекции, анонсы по теме психоанализа, психиатрии и психотерапии. Для подписки 1 на странице справа ввести в поле «подписаться на блог» ваш адрес почты 2 подтвердить подписку в полученном на почту письме


.