Бион

Уилфред Бион «Групповая динамика. Психоаналитические представления»

Фройдовские теории о группе основываются на его идеях о переносе. Так как парные отношения, характерные для классического психоанализа, могут рассматриваться в качестве части более полной групповой ситуации, то следует ожидать, что по уже названным причинам отношения переноса будут окрашены приметами группы, образующей пары. Если мы будем рассматривать классический психоанализ в качестве составной части общей групповой ситуации, то следует ожидать, что в появляющемся в нём материале особенно большую роль будут играть сексуальные моменты, а подозрительность и нападки против сексуального воздействия психоанализа будут активно исходить из той части группы, которая фактически исключена из сферы психоанализа.
На основе своего аналитического опыта Фройд обнаружил большое значение двух социальных формирований, называемых мною «специализированными рабочими группами»: а именно, армии и церкви; но всё же Фройд не обратился к той специфической рабочей группе, которая большую ценность придаёт родословной и потому больше всего проявляет в своей жизни феномены группы, образующей пары: я имею ввиду аристократию. Если бы речь при этом шла исключительно об утверждении во внешней реальности, то деятельность аристократии была намного больше схожа с работой университетского Института генетики, что фактически совсем не так. Интерес аристократии к своей родословной не несёт на себе научной окраски, которую мы встречаем при духовной деятельности, направленной на внешнюю реальность. Речь здесь идёт о специализированной рабочей группе, которая отщепилась, чтобы заниматься феноменами группы, образующей пары, полностью напоминая своими способами армию с её феноменами борьбы-бегства и церковь с феноменами зависимости. Потому отношение этой подгруппы к главной группе определяется не степенью доверия к строго генетическим принципам, на которые ориентируется их поведение, а скорее эффективность реализации «аристократами» требований главной группы брать на себя разрешение феноменов группы, образующей пары, чтобы функции рабочей группы в общей группе не испытывали помех со стороны аффектов, характерных для группы, образующей пары. Хотя Фройд не пытался глубоко обсудить групповую проблему (1921) и высказал свои мнения только в полемике с идеями Le Bon, McDougall и Wilfred Trotter; он (1921, различные места) располагал богатым опытом работы с группами и хорошо знал, что может означать для конкретного человека оказаться втянутым в аффективное поле группы – схоже с образом, посредством которого я показал, какое положение психоанализ может занять при работе с группой, в которой появляется группа, образующая пару.
Фройд говорит (1921, стр. 73 и след.), что индивидуальную и групповую психологию нельзя полностью разводить друг от друга, так как психология индивидуума уже включает в себя функцию отношений между одним человеком и другим человеком. Фройд также обращает наше внимание на то, что фактору количества вряд ли стоит придавать столь большое значение, чтобы только на его долю выпадала способность пробуждать в нашей психической жизни какое-либо новое, не активируемое другими способами, влечение. Думаю, что здесь Фройд прав. Я ещё ни разу не встречал феномен, для объяснения которого необходимо было обращаться к постулированию существования стадного инстинкта. Отдельный человек – причём всегда – является членом группы, даже тогда, когда таковая принадлежность выражается в поведении, которое якобы свидетельствует, что он вообще ни к какой группе не принадлежит. Любой человек является творением группы, находясь в непрестанной борьбе как с группой, так и с теми аспектами своей личности, которые и приводят его к «огрублению». Фройд (1930) ограничил таковую борьбу борьбой с «культурой»; надеюсь, что мне удастся показать, что это заходит ещё дальше.
McDougall и Le Bon по-видимому исходят из гипотез о том, что о групповой психологии можно говорить только тогда, когда в одном и том же месте в одно и то же время вместе собирается определённое количество людей, ничего против этого не возражает и Фройд. Но на мой взгляд никакой встречи для этого не требуется – разве только при необходимости проводить научное исследование, в схожем смысле можно сказать, что для того, чтобы показать наличие переноса, необходима встреча аналитика и анализируемого им человека. Но только совместная встреча создает адекватные условия для того, чтобы можно было наделить группу специфической характеристикой. Только когда члены группы достаточно хорошо между собой сблизятся, можно дать интерпретацию не вызывая большого шума; к тому же все участники должны сами убедиться в существовании тех опорных пунктов, которые привели к интерпретации. Потому и необходимо ограничивать число членов группы и степень их распылённости в пространстве. Так что по этим чисто техническим причинам группе важно собираться в определённом месте и в определённое время, хотя для возникновения самих групповых феноменов это не играет никакой роли. В основе мысли о том, что всё сводится к общей встрече, лежит представление о том, что в мгновение начала действительного возникновения групповых феноменов что-то уже должно существовать. Фактически мы никогда не сможем допустить, что индивидуум, как бы он ни был сильно изолирован в пространстве и во времени, находится вне группы или не проявляет никаких активных манифестаций групповой психологии. И несмотря на это, как говорят, существование группового поведения само собой понятно будет легче доказать и пронаблюдать, когда группа собралась. Думаю, что такая повышенная возможность для наблюдений и доказательств привела к гипотезе о существовании стадного инстинкта в том виде, в котором об этом пишет Trotter, а также к уже упоминавшимся различным другим теориям, которые сводятся к мысли о том, что группа больше, чем сумма её членов. Мой опыт приводит меня к убеждению, что Фройд совершенно прав, когда он отвергает одно из таких представлений, оказывающихся ненужными по только что приведённым причинам. Кажущееся различие между групповой психологией и индивидуальной психологии является лишь иллюзией, основывающейся на том, что в группе появляются феномены, которые наблюдателю, которому работа в группе непривычна, кажутся незнакомыми[7].
Большое влияние я придаю рабочей группе, которая из-за своёй обращённости на реальность вынуждена применять научные методы, хотя и пока ещё в совсем рудиментарной форме. Несмотря на сказывающееся влияние основных предпосылок – а иногда и в полном согласии с ними – довольно часто празднует свою победу именно рабочая группа. Le Bon говорил, что масса никогда не стремится к истине. Но я примыкаю к мнению Фройда – особенно к его идеям о творческой роли группы при формировании языка[8], народных песен и традиций и т. д. ─, говорящего, что Le Bon несколько предвзято относится к группе. Когда McDougall говорит, что в высокоорганизованной группе создаются условия, которые устраняют «психологические недостатки, связанные с формированием группы», то этим он близко подходит к моим идеям о том, что функция специализированной рабочей группы состоит в том, чтобы посредством манипуляций так обезопасить основные предпосылки, чтобы они не сказывались отрицательно на активности рабочей группы. А Фройд видит задачу в том, «что масса способна создать именно те качества, которые были характерны для индивидуума и под воздействием групп были устранены». Фройд вводит гипотезу о существовании «индивидуума вне примитивной массы», обладающего своей историей, самосознанием, своими традициями и привычками, особыми достижениями и особым положением. В результате же своего вступления в «не организованную массу» индивидуум теряет на время своё своеобразие (Фройд, 1921, стр. 94).
Я считаю, что борьба индивидуума за сохранение своего своеобразия в зависимости от состояния групповой психики принимает различные формы. Групповая организация создаёт стабильность и долговечность для рабочей группы, считается, что такая группа будет скорее захлёстнута основными предпосылками, когда группа будет неорганизованна. Индивидуальное своеобразие её членов не относится к жизни группы, действующей под влиянием основных предпосылок. Оружием рабочей группы являются организация и структура. А это – результат кооперации между членами группы, и даже когда таковое уже осуществилось один раз в группе, то и дальше от членов группы будет требоваться всё новые и новые усилия по кооперации. Постольку и является называемая McDougall организованная группа – рабочей группой, и никогда – группой, ориентирующейся на основные предпосылки. Группа, действующая в соответствии с основными предпосылками, не нуждается ни в кооперации, ни в способности к кооперации.
Противоположностью кооперации будет валентность в основных предпосылках – спонтанная, бессознательная функция, характеризующая стадность человека. Но только когда группа начинает действовать в соответствии с одной из основных предпосылок, только тогда и появляются трудности. Действовать с неизбежностью означает установление контакта с реальностью, а контакт с реальностью вынуждает уважать истину; сами собой навязываются научные методы и следует образование рабочей группы.
Le Bon определяет лидера как человека, которому инстинктивно подчиняется определённое число людей, признающего его авторитет; лидер своими личностными качествами должен полностью соответствовать идеалам группы и сам иметь сильную веру, чтобы уметь ею заражать всю группу. Полностью совпадает с моими идеями представление Le Bon о том, что группа проигнорирует любого лидера, если его поведение и его характеристики окажутся не соответствующими рамкам господствующих основных предпосылок. А кроме того лидер должен быть пленён той же самой «верой», что и сама группа – и не для того, чтобы вдохновлять верой группу, а потому что как установки группы, так и установки предводителя конечно же являются функциями активных групповых предпосылок.
Вводимое McDougall различие (1920, стр. 40) между простой, «неорганизованной» группой и «организованной» группой вряд ли соответствует различным типам групп, скорее это характеристики двух состояний сознания, сосуществование которых можно обнаруживать в одной и той же группе. По уже названным причинам «организованная» группа показывает с некоторой вероятностью характерные черты рабочей группы, а «неорганизованная» группа – черты группы, ориентированной на основные предпосылки. Фройд полемизирует с воззрениями McDougall и цитирует его изложение «неорганизованной» группы. Что же касается внушаемости группы, то я считаю, что всё будет зависеть от того, что именно внушается. Если это будет укладываться в рамки активной основной предпосылки, то группа будет следовать внушению; но если нет, но оно будет игнорироваться. Эта существенная черта, как мне кажется, особенно ясно проявляется в феномене паники, о котором я расскажу ниже.
McDougall, с которым полемизирует Фройд, выставляет определённые условия для повышения уровня коллективной психической жизни. «Первым из этих условий», говорит McDougall (1920, стр. 49), «на котором базируются все основные, является определённая степень постоянства в составе группы»[9]. Это убеждает меня в том, что под организованной группой McDougall понимал то, что я называю рабочей группой. Meyer Fortes (1949) разбирает мнения Radcliffe-Brown о социальной структуре, особенно касающиеся различий между «структурой как фактически существующей, конкретной реальностью» и «структуральной формой», и говорит, что различия эти связаны с непрерывностью социальной структуры по времени. По моему мнению непрерывность социальной структуры по времени является функцией рабочей группы. Meyer Fortes замечает, что временной фактор ни в коем случае не появляется в социальной структуре в единой форме, и далее добавляет, что всем коллективам должна быть присуща непрерывность. Как в случае с различением между организованными и неорганизованными группами, так и при выступлении временного фактора, мы, как я считаю, имеем дело с двумя различными видами групп в смысле двух различных сумм индивидов, а скорее с двумя различными категориями психической деятельности, которые одновременно протекают в одной и той же группе индивидов. Время является существенным фактором для функции рабочей группы, в то время как для активности основных предпосылок никакой особой роли этот фактор не имеет. Функции группы, ориентирующейся на основные предпосылки, активируются ещё до того, как группе удалось собраться вместе с каком-либо пространстве, они продолжают действовать и после того, как группа распадётся. В функциях основных предпосылок мы не обнаруживаем ни развития, ни деградации, а потому такие функции радикально отличаются от функций рабочей группы. Поэтому следует ожидать, что наблюдение за непрерывностью группы по времени может привести к аномальным и противоречивым результатам, если только не понять, что внутри группы в одно и то же время действуют два различных способа психического функционирования. Мужчина, спрашивающий: «Когда группа будет встречаться в следующий раз?» думает о рабочей группе, поскольку он говорит о психических феноменах. Группа, ориентированная на основные предпосылки, не встречается и не расходится; для неё никакого значения не имеют временные данные. Я замечал, как группа образованных людей, которым хорошо было известно время сеансов, давала волю своей раздражённости из-за того, что заканчивался сеанс, и на какое-то время она даже была не в состоянии понять факт ограничения времени, по поводу которого в ментальности рабочей группе вообще бы не было никаких сомнений. То, что обычно называют раздражённостью, в группе, ориентированной на основные предпосылки, необходимо рассматривать как проявление тревоги и страха. Страх провоцируется феноменом, который внутри души пронизан тем измерением, о котором ментальность основных предпосылок ничего не знает. Это так, словно бы слепому показывали что-то, что понять может только тот, кто доверяет зрению.
Я мог бы обозначить принципы повышения уровня коллективной психической жизни, введённые McDougall, назвать проявлением попытки, обезопасить активность рабочей группы от воздействия основных предпосылок. Вторым условием он называет необходимость обладания членами группы определённого представления о целях рабочей группы. Четвёртым условием было бы наличие фонда традиций, нравов и привычек в сознании членов группы, которые должны характеризовать их отношения друг к другу и к группе в целом. Это сближается с представлением Платона о том, что групповая гармония основывается на обладании индивидуумом определённой функции и на определённости, с которой он к ней привязан. А ещё это соприкасается с мнение Августина из 19-ой книги «О граде Божьем», что только человек, которому вначале удалось установить отношение с Богом, способен достичь правильных отношений с окружающими его людьми.
Это выглядит так, словно противоречит с моим утверждением о том, что McDougall в своём изложении организованной группы главным образом занимался феноменом рабочих групп. Различие между обоими авторами по-видимому будет следующим: у McDougall речь идёт о том, чтобы справиться с основными предпосылками путём усиливания способности рабочей группы уметь поддерживать контакт с внешней реальностью; Августин же, напротив, разрабатывал метод формирования специализированной рабочей группы со специфическими функциями поддержания контакта с определённой основной предпосылкой – и особенно с предпосылкой зависимости. Необходимо вспомнить, что христианство хотело защититься от обвинений в том, что его нравственная репутация оказалась настолько сильно подмоченной, что Рим в итоге мог не выдержать притязаний со стороны Аляриха[10]. Говоря по-другому: в то время возникла община или группа, которая подозревалась в том, что ей удалось более удачливо обходиться с основными предпосылками, чем это делали их языческие предшественники. Августин мучительно раздумывал над тем, каким образом можно опровергнуть выдвигаемые обвинения. Эта дилемма была неизвестна никому из тех, кто притязал на руководство общественным мнением или группой: стимуляция и манипуляции какой-либо из основных предпосылок – особенно тогда, (а как обычно в некотором отношении так всегда и бывает) когда имеются только кусочки знаний, а то и вообще отсутствуют догадки о таковом – должна приводить к неприятным результатам, а иногда к скамье подсудимых.
Теперь я хотел бы обратиться к тем идеям Фройда, в которых речь идёт о тезисе, что у человека, находящегося в группе, необычайно сильно повышается аффективность, в то время как интеллектуальные достижения заметно ограничиваются. К самому этому тезису я ещё вернусь, когда буду рассматривать группу с точки зрения конкретного человека; но вначале я хотел бы обсудить эту проблему в качестве группового феномена, как это делал и сам Фройд (1921, стр. 95).
В группах, с которыми я работал, было заметно, что её члены надеялись на то, что я возьму инициативу в свои руки, чтобы организовать активность группы. Если я начинаю использовать роль, которой меня наделяет группа, чтобы принудить группу вести себя по законам групповой динамики, то «организация» группы не будет делать то, что по мнению McDougall является целью организации группы. Желание иметь «организованную» группу в смысле McDougall будет фрустрировано. Страх оказаться в плену основных предпосылок, которому невозможно удовлетворительно противостоять посредством организации и структуры, выражается поэтому в подавлении аффективности – так как она является существенным моментом в основных предпосылках. Производимая в результате этого напряжённость представляется конкретным участникам группы как повышение аффективности; недостаточная структурированность открывает лазейку для определённой основной предпосылки, а так как в группе, ориентированной на основные предпосылки, интеллектуальная деятельность проявляется только очень ограниченно, то у членов группы, ориентирующихся на поведение, диктуемое ему вовлечённостью в какую-либо из основных предпосылок, возникает ощущение, что их способности к интеллектуальной деятельности ограничиваются. Члены группы будут тем сильнее в это верить, чем они будут более склонны игнорировать любое проявление интеллектуальной активности, которое выходит за рамки основной предпосылки. Но я однако не думаю, что в группе действительно понижаются интеллектуальные достижения, как и в то, что «ключевые повороты в интеллектуальной области, а также значительные открытия и решения проблем возможны только в уединённой работе конкретного человека» (McDougall, 1920). Странно, что вера в это часто высказывается в групповых дискуссиях, и даже набрасываются всякого рода планы, чтобы ограничить якобы пагубное влияние групповой аффективности. Я же исхожу из убеждённости в том, что в группе возможен высокий уровень интеллектуальной деятельности вместе с осознанием аффективности основных предпосылок, а не исключительное игнорирование и отклонение от последних. Если групповая психотерапия действительно имеет какую-нибудь ценность, тогда, как я считаю, она будет заключаться именно в осознанном переживании групповой деятельности такого рода.
Фройд обсуждает явление, которое всплывает совершенно под разными названиями, среди которых мы встречаем «внушение», «подражание», «престиж лидера», «заражение». Здесь я использую слово «валентность», чтобы с одной стороны избегать тех оттенков, которыми уже наделены только что названные термины, а с другой стороны потому, что слово «валентность», обозначающее в химии способность атомов входить в связи, имеет широкий круг пересекающихся значений, что очень хорошо соответствует моим целям. Под валентностью я понимаю способность индивидуумов вместе с другими индивидами на какое-то мгновенье разделять определённый паттерн поведения – основные предпосылки. Позднее, когда я буду обсуждать участие отдельного члена группы с психоаналитической точки зрения, я ещё точнее покажу то, какое значение мы должны придавать этому термину.
Я не хочу здесь подробно излагать фройдовские идеи, и сразу перехожу к тому способу, в котором Фройд применяет термин «либидо», который позаимствован Фройдом из своих исследований психоневрозов (Фройд, 1921). То есть, Фройд подходит к группе в соответствии с психоаналитической моделью, да и сам психоанализ в свете моего группового опыта  может рассматриваться как рабочая группа с тенденцией к стимуляции основной предпосылки, ориентированной на образование пар. Сразу становится понятно, что психоаналитическое исследование – которое в качестве такового является частью группы, образующей пары – будет придавать центральное значение сексуальности. А кроме того, становится ясно, что и само психоаналитическое исследование необходимо рассматривать как сексуальную деятельность, и в качестве такового психоанализ и подвергается нападкам, так как по моему мнению группа должна думать о группе, образующей пары, что два человека могут соединиться только ради сексуальных целей. Поэтому вполне естественно, что Фройд рассматривал связи между индивидами, находящимися в группе, по самой своей сути имеющими либидозную природу.
В группах либидозные компоненты характерны для группы, образующей пары; в зависимой группе и группе борьбы-бегства сексуальные компоненты имеют другую картину. Фройд говорит, что полководцем церкви является Христос; но я бы сказал, что им является Божество. Христос – или Мессия – является лидером не зависимой группы, а группы, образующей пары. В психоанализе, если мы относим его к группе, образующей пары, Мессия или мессианская идея занимает центральное положение, да и сама связь между индивидами имеет либидозную природу. Мессианские идеи проявляются в гипотезе, что отдельный пациент заслуживает огромной преданности к нему психоаналитика, причём иногда даже высказываются мнения, что такая конкретная работа приведёт к совершенствованию метода, которые под конец спасёт всё человечество. Короче говоря, я считаю правомерным фройдовское использование термина «либидо» только для одной фазы, конечно, фазы очень важной, и считаю, что необходимо подобрать более нейтральное выражение для обозначения элемента, связующего все уровни основных предпосылок. Связующим элементом в рабочей группе, которая по моему мнению носит интеллектуальный характер, лучше всего обозначить термином «кооперация».
Фройдовское понятие лидера (Führer) как человека, от которого группа зависит и от личности которого она заимствует свои качества, базируется на мой взгляд на идее Фройда о том, что идентификация чуть ли не исключительно является процессом интроекции, осуществляемой сферой Я. Я же считаю, что лидер точно также подвергаются воздействию основных предпосылок, как и любой другой член группы, думаю, что и этого тоже стоит ожидать, особенно если мы поймём, что идентификация членов группы с лидером основывается не только на интроекции, но ещё и на одновременно протекающем процессе проективной идентификации (Меляни Кляйн, 1946). Лидер – на уровне основных предпосылок –не создаёт группу из-за своей фанатичной веры в какую-либо идею, а является всего на всего человеком, личность которого делает его особенно подходящим для притязаний на своего «вождя» группы, ориентированной на основные предпосылки, сопровождающейся к тому же уничтожением индивидуальности рядовых членов группы. Причём «потеря своего индивидуального своеобразия» характерна для предводителя в той же самой степени, как и для любого другого члена группы – это то обстоятельство, которое вероятно может кое-что объяснить в той позе, которую часто начинаю занимать личности, занимающие лидирующее положение. Так, по-видимому, лидер группы борьбы-бегства потому обладает личностным своеобразием, что его личность ещё до того имела качества, которые делали его вполне подходящим для эксплуатации группой, стремящейся иметь лидера, группой, которая ничего другого от него и не требует как только способности к борьбе или бегству. Лидер ни в коем случае не обладает большей свободой, чем таковая предоставлена любому другому члену группы, не говоря уже о способности лидера оставаться самим собой. Как заметит читатель, эти взгляды отличаются от идей Le Bon, в соответствии с которыми лидер должен иметь сильную, непреклонную волю, как и от мнения Фройда о том, что лидер мало в чём отличается от гипнотизёра. То, что наделяет лидера властью, определяется тем, что он, как и любой другой человек, принадлежащий к группе, превращается в «безвольного автомата», как говорил Le Bon. Короче говоря, лидер играет ведущую роль из-за своей способности к мгновенной и непроизвольной (а возможно и целенаправленной, волевой) связи с любым другим членом своей группы, отличаясь от остальных членов группы только тем, что он, совершенно независимо от того какие функции он выполняет в рабочей группе, олицетворяет лидера группы, ориентированной на основные предпосылки.
В идеях Фройда плохо заметны опасные возможности, скрывающиеся в феномене лидерства. Мнения Фройда о лидере – как и вообще, любые другие идеи о лидерстве, известные мне – не легко согласовать с моим опытом, накопленным мною на практике. Лидер рабочей группы по меньшей мере имеет тот плюс, что он поддерживает контакт с внешней реальностью, но для лидера группы, ориентированной на основные предпосылки, не требуется никакой подобной квалификации. Как правило, позиция лидера чем-то напоминает орган с многочисленными обертонами, в такой позиции содержатся различные групповые феномены, причём преобладают приметы предводителя рабочей группы. По причинам, которые я уже называл, лидер рабочей группы является или совершенно бесхитростным, безобидным человеком, так как он не имеет никакого влияния на группу, или же человеком наделённым столь огромным пониманием жизни, что это наделяет его авторитетом. Поэтому-то и может столь легко произойти то, что описание ролей лидера в том случае, когда главным образом ориентируются  на качества лидера рабочей группы, получает оптимистическую оценку. Мои воззрения о лидере группы, ориентированной на основные предпосылки, не исключают возможности его идентичности с лидером рабочей группы, но я также оставляю пространство для существования лидера, которому с огромным воодушевлением оказывается предана группа, но у которого полностью отсутствуют контакты с реальностью – кроме разве реальности требований группы, ориентированной на основные предпосылки. А это уже может означать, что группа будет вестись индивидуумом, чья квалификация полностью ограничивается тем, что его личность заменена автоматом, индивидуумом, потерявшим своё «своеобразие», но зато настолько сильно переполненным аффектами основной предпосылки, что он обладает огромным престижем, что легко наделяет его особыми правами лидера рабочей группы. Когда это становится понятно, то начинают объясняться и некоторые катастрофы, к которым были приведены группы своими лидерами, квалификация которых оказалась ничтожной, как только затихли аффекты, господствующие в период их расцвета.
Фройд говорит (1921, стр. 104), что феномен паники лучше всего можно изучать в военизированных группах. Я дважды был свидетелем паники в военных частях; а в гражданской жизни, находясь в меньших группах, у меня несколько раз возникало впечатление, что аффективные переживания достаточно схожи с теми феноменами паники, которые я наблюдал в военизированных группах, чтобы им дать название паники. Фройд говорит о том же самом феномене, хотя подобного рода переживания не во всём подтверждают фройдовские теории.
Изложение паники McDougall связано с переживаниями, которые в своих существенных чертах, как я думаю, схожи с моим представлением о панике. Я полностью согласен с мнением McDougall, когда он говорит: «Да и другие из более бурных, грубых, первоначальных аффектов могут совершенно схожим образом распространяться среди масс людей – хотя процесс здесь будет редко столь быстрым и интенсивным, как в случае с ужасом или паникой» (McDougall, 1920, стр. 24); а в заключении McDougall описывает в примечании одно из пережитых им самим событий, случившихся на Борнео, когда чуть ли не в одно мгновенья огромная масса людей была охвачена яростью (там же, стр. 26). Этим McDougall очень близко подводит друг к другу ужас и ярость – хотя и не указывая для этого никаких причин – подтверждая этим мою идею о том, что паника является аспектом группы борьбы-бегства. Мой тезис заключается в следующем: паника, бегство и бесцельное нападение на самом деле являются одним и тем же.
Пародия Nestroy, о которой упоминает Фройд (1921, стр. 106), мне не известна, но на основе изложения им истории о Юдифь и Олоферне я тоже вынужден считать, что это типичный пример паники; конечно я мог бы сказать и так: нет никакого более абсолютного метода удалиться от битвы, чем взять да и умереть. Во всяком случае мы не можем рассматривать историю о паническом бегстве армии после смерти её полководца не соответствующей доверию к лидеру группы, ориентированной на борьбу-бегство; его люди следовали за ним и после его смерти, так и его гибель тоже является действием-образцом лидера.
Паника возникает только в тех ситуациях, которые могли бы с точно таким же успехом привести к взрывам ярости. Ярость или ужас не имеют для своей реализации какого-либо удобного запасного клапана. Неизбежно возникающую при этом фрустрацию невозможно выдержать, так как для того, чтобы справиться с фрустрацией необходимо учитывать временной фактор, а время никак не входит в основные предпосылки. Бегство даёт группе, ориентированной на борьбу-бегство, мгновенно используемую возможность проявления аффектов, позволяя этим тотчас удовлетворить потребность – то есть, группа спасается бегством. Другой возможностью является нападение, которое тоже мгновенно предоставляет шанс на достижение мгновенной разрядки – и тогда группа будет сражаться. Группа, ориентированная на борьбу-бегство последует за любым лидером, чьи приказы допускают незамедлительное бегство или нападение (и в отличии от приводимых ранее мнений в этих случаях группа сохраняет свою сплочённость). Когда кто-нибудь из членов группы адаптируются к ограничениям, которым должен подчиняться лидер группы борьбы-бегства, то ему будет нетрудно перевести дикое бегство группы в отчаянное нападение, а дикое нападение – в панику.
Поводом к панике ─ или к бешенству и ярости, которые на мой взгляд могут легко сменять друг друга – всегда будет явление, происходящее за пределами функций рабочей группы соответствующей группы. Это означает, что степень организованности группы не является фактором, влияющим на панику, иначе организованность (что, как я уже говорил, относится к функции рабочей группы) была бы прекрасным средством защиты от специфических внешних явлений, приводящих к панике. Во фройдовском примере пожара в театре или увеселительном заведении (1921, стр. 105) целью рабочей группы является желание посмотреть представление, но не оказаться подвергнутым переживанию пожара, уже не говоря о участии в его тушении. Сущностью организации является то, что она должна хорошо подходить как для внешних целей группы, так и для манипуляции основной предпосылкой, которая скорее всего могла бы захватить всю группу. Паника в армии вызывается не военной угрозой, хотя естественно последняя здесь всегда существует. Она вряд ли может быть вызвана какой-либо ситуацией, в которой приемлемым проявлением рабочей группы было бы нападение или бегство. Когда в подобного рода ситуациях паника всё же возникает, то её действительная причина оказывается вне зоны внимания.

Становится ясно, что между идеями, которые изложил Фройд, и теми мыслями, которые обрисованы здесь мною, зияет огромный пробел. Он даже может показаться ещё больше, чем есть на самом деле, так как я осознанно использую новую терминологию, чтобы облачить в слова то устройство механизма, которое, как я считаю, было мною открыто. Наверное нам необходимо всё это подвергнуть проверке, рассмотрев получше группу с позиции индивидуума. Но до этого я хотел бы в виде обобщения сказать, что Фройд видит группу как повторение отношений к частичным объектам. А из этого следует, что по мнению Фройда для групп характерны невротические способы поведения, по моим же взглядам для групп скорее характерны психотические способы поведения.
Общество или группа, поскольку они здоровы, явно схожи с семейной группой, так как это было описано Фройдом. Но чем сильнее расстроена группа, тем менее вероятно, что её удастся понять на основе отношений в семье или на основе невротического поведения, как мы обычно это делаем имея дело с индивидуумом.
Этим я вовсе не хочу сказать, что мои идеи значимы только для больных групп. И даже наоборот, я совсем не уверен в том, что можно осуществить эффективную групповую психотерапию, если не удастся вскрыть эти психотические паттерны – причём независимо от того, о каком типе групп идёт речь. В работе с некоторыми группами существование таких основных паттернов вскоре становится заметным; с другими группами на это приходится затрачивать громадные усилия. Такие группы напоминают тех анализируемых пациентов, которые спустя многие месяцы психоаналитического лечения кажутся намного более больными, чем они были до начала лечения.
Отдельные члены группы, которые решили участвовать ради терапевтических целей в групповых встречах, надеются на то, что им удастся пережить что-то такое, что приведёт их к излечению от болезни. Но почти безо всякого исключения – да, наверное, стоит показать, что и встречающиеся исключение скорее окажутся только кажущимися, чем реальными – пациенты полностью убеждены в том, что группа не имеет никакой пользы и не сможет их вылечить. С некоторым ужасом приходится убеждаться – во всяком случае, когда я сам принадлежу группе ─, что то, что здесь разыгрывается, не помогает устранять такие опасения, а как будто скорее явно и болезненно доказывает их справедливость; неопределённые и с трудом выражаемые опасения и враждебность по отношению к группе довольно часто оборачивается действительным неприятием группой их и их проблем. Худшие подозрения участников группы таким образом имеют своё оправдание, они укоренены – во всяком случае хотя бы с одной стороны – в по-видимому в явном и искреннем безразличии или ненависти по отношению к ним.
Пример: в одной из групп, состоявшей из шести персон и меня, одна из женщин начинает жаловаться на трудности, появляющиеся у неё при еде: сидя в ресторане, она испытывает страх от того, что может подавиться; а ещё она полностью растерялась, когда недавно за её стол села привлекательная женщина. «У меня никогда не бывает таких эмоций», сказал господин А, за замечанием которого послышался одобрительный рокот со стороны некоторых других членов группы, которые были одного мнения с господином А – можно было выразить свои чувства, они так и сделали -, но они пока сохраняли возможность говорить только тогда, когда нужно, потому они тут «ничего и не сказали»; так как эта группа стала уже достаточно изворотливой. Другие члены группы сделали такой вид, словно это их не интересовало или вовсе не касалось. Если бы на индивидуальном сеансе один из пациентов рассказал подобные истории, как эта женщина, то без сомнения в зависимости от состояния лечения психоаналитик бы обнаружил безо всякого труда целый ряд возможностей для интерпретаций. Но я ни каким образом не мог понять, каким образом подобного рода истолкования, основывающиеся на многолетнем психоаналитическом изучении парных отношений, можно подходящим способом использовать для группы; а кроме того наши представления о природе аналитической ситуации мы должны адаптировать к группе. В тех истолкованиях, которые я тогда действительно дал в той групповой ситуации, речь шла исключительно только о том, чтобы показать членам группы, что их выражения в ответ на признания женщины выдают собой неотложную потребность группы устранить от себя мысль, что подобные трудности, о которых рассказывала женщина – в чём бы конкретно они не лежали ─ существуют и  у других, а кроме того своими реакции члены группы показывали, что хотя бы в этом отношении они превосходят разоткровенничавшуюся женщину. После этого мне удалось показать, что тот приём со стороны группы, который был оказан исповеди женщины, теперь приведёт к тому, что любому члену группы будет очень трудно говорить в группе о тех пунктах, в которых они чувствуют себя «ниже других», когда в порыве искренности они захотят в чём-то признаться. Короче говоря, мне без особого труда удалось показать, что пациентка из-за того, что она так сильно разоткровенничалась, обращаясь из-за своих проблем за помощью к группе, вместо ожидавшейся помощи была ещё больше обременена чувствами собственной неполноценности и одиночества.
Эта ситуация не тождественна классическому психоанализу, когда аналитику удаётся обнаружить у пациента бессознательные опасения и страхи. В упоминавшемся случае не давались никакие интерпретации, которые могли бы прояснить значения страхов женщины, возникающих у неё во время еды в присутствии «привлекательной женщины». Различные истолкования, которые я давал, могли разве что в случае своего успеха, прояснить разоткровенничавшейся женщине неприятные чувства, возникающие в группе, чрезмерно использующей проективную идентификацию, если занимать позицию получателя («контейнера»). Я мог бы прояснить женщине, что её «обедом» оказался групповой сеанс, который вызвал у неё смущение, в скрытой форме такая интерпретация до определённой степени может быть обнаружена в тех истолкования, которые я дал группе. Но мне наверное необходимо признаться, что женщина, рассматривая весь этот случай с аналитической точки зрения, не получила удовлетворяющего её истолкования и пережила только то, что жуткость происшедшего эпизода связана не с её болезнью, а с тем фактом, что групповое лечение оказалась не тем лечением, которое ей было нужно.
Конечно, на всё это дело можно посмотреть и по-другому: и тогда, и сегодня у меня нет ни малейшего сомнения в том, что у этой женщины психоневроз; но когда она говорила в группе, то стиль и способ, которыми она исповедовалась вызвали в моей памяти прямоту и замкнутость бессознательных средств проявления, которые у психотиков столь часто стоят в явном противоречии с растерянностью и замешательством, сопровождающими их попытки рационально изложить свои проблемы. Чтобы всё это сделать ещё более ясным: я думаю, что если бы эта пациентка на аналитическом сеансе говорила со мной подобным же образом, как она это сделала на групповом сеансе, то тон её голоса и её манеры явно не позволили бы мне сомневаться в том, что правильное истолкование является истолкованием, говорящим о наличии невротического расстройства; но в группе у меня было чувство, что манеры и тон голоса пациентки скорее говорили о том, что правильнее будет оценивать её поведение, рассматривая его как близким к психотическому. И поступая так, я мог бы сказать, что у неё есть чувство, что существует только один объект, называемый группой, которые под воздействием процесса еды, который осуществляется ею, расщепляется на куски (на отдельных членов группы). Эти ощущения вызывают у неё (пациентки) большое чувство вины, её эмоции, связанные с контейнированием проективной идентификации, по-видимому провоцируются её собственным поведением. И опять же это чувство вины не позволяет ей понять ту роль, которую действия других членов группы играют в её эмоциях.
До сих пор я пытался исследовать то, каким образом пациенты, пытающиеся излечиться, соприкасаются с «низостью» группы. А теперь мы можем рассмотреть это с позиции членов группы, которые пытаются добиться излечения посредством использования описанного Меляни Кляйн (1946) механизма расщепления и проекции. Они не только устраняют от себя клеймо больных, но и, в том случае когда этот механизм оказывается в действии, ещё подвержены необходимости отвергать от себя любое чувство своей ответственности за эту женщину. Это они делают посредством отщепления добрых частей её личности  и проецирования их на психоаналитика. Таким способом «лечение», к которому присуждается эта отдельная особа со стороны группы, с одной стороны является порождением состояния сознания, явно родственного «потере индивидуального своеобразия», о котором говорит Фройд, а с другой стороны схоже с устранением личности, которое мы обнаруживаем у психотиков. В этот момент группа находится в состоянии, в котором, как я говорю, доминирует основная предпосылка зависимости.
Я не буду показывать дальнейшее развитие событий в этой группе, но упомяну ещё об одном своеобразии в её последующем поведении, которое можно очень часто встретить в групповой ситуации любого рода. Дальнейшая коммуникация состояла из обмена короткими репликами, из длительных периодов полного молчания, из скучающими вздохов и жалоб, из неуверенных движений. Такое положение дел в любой группе заслуживает того, чтобы на него обратили более пристальное внимание. Кажется, что группа довольно легко выдерживает бесконечный период таких разговоров или даже их полное отсутствие. Хотя и имеются протесты против этого, но по-видимому эта монотонность кажется гораздо меньшим злом, чем какое-либо действие, которое бы покончило с ней. Невозможно, назвать общие причины из-за которых я считаю эту фазу группового поведения очень важной. Я удовлетворюсь только тем, что скажу, что она тесно связана с расщеплением и устранением личности, о которых я упоминал выше. Далее, я считаю, что скорее всего эта фаза связана с чувствами депрессии совершенно схоже с тем способом, с которым сохранение шизоидной позиции служит для подавления депрессивной позиции (Кляйн, 1946),

Статья. Перевод Вячеслава Юшина Уилфред Бион. “Цитируя Фрейда” (1976)

«Существует гораздо больше преемственности между внутриутробной жизнью, чем впечатляющая цезура акта рождения, позволяет нам верить». Я не знаю, верно ли я интерпретирую эту цитату, но я думаю, что Фрейд не считает, что «впечатляющая цезура … заставила бы нас верить», как если бы это была цезура, которая управляла нами. Это напоминает мне раннее гомеровское описание, из которого складывается впечатление, что френы – это действительно начало человеческих мыслей и идей – очень разумный научный вывод, потому что очевидно, что когда человек выражает себя, диафрагма его ходит ходуном, вверх и вниз. Диафрагма, цезура – важная вещь; это источник мышления.

Пикассо нарисовал картину на стекле, чтобы ее можно было увидеть с обеих сторон. Я полагаю, что, то же самое можно сказать и о цезуре: все зависит от того, как вы на это смотрите, каким образом вы движетесь. Психосоматические расстройства или сома-психотические, можете сделать свой собственный выбор, но картина должна быть одинаково узнаваема, смотрите ли вы на нее из психосоматического положения или из сома-психотической позиции.

Я хочу, чтобы вы присоединились ко мне и попытались достичь той же глубины невежества, которой я сумел достичь, чтобы вернуться к разуму, который достаточно сильно развращен преконцепциями, теориями и т.д. То, что я прошу, – это в действительности что-то вроде умственного акробатического подвига. Я смогу это оценить; людям, хорошо разбирающимся в анатомии, физиологии, психоанализе и психиатрии, нелегко вернуться к состоянию первичного невежества.

Я хочу сказать нечто, что прозвучит просто как что-то, что сказано просто так, ради самой возможности сказать это; и, возможно, это так и есть. «Грёбаная пи*да» (Bloody cunt). «Грёбаная (кровавая?) вагина». Первая фраза, я подозреваю, является частью универсального ругательства. Это не сексуально и не является чем-то физиологическим, анатомическим или медицинским; это совсем другое. Но «грёбаная (кровавая?) вагина» может быть тем, о чем говорят врачи, возможно, акушеры или гинекологи. А вот что насчет другого выражения?

Я не собираюсь даже пытаться дать ответ, и не потому, что надеюсь, что лекарство от этого – невежество, а во всяком случае, лишь временно, я буду рассматривать ответ как своего рода болезнь вопроса. (Доктор Андре Грин однажды обратил мое внимание на цитату из Мориса Бланшо, «La reponse est le malheur de la question».) Я хочу обратить внимание на произнесение этого – грёбаная пида. Как я уже сказал, «пида» не является анатомической или физиологической фразой. Что это такое я не знаю. В действительности, я открываю эту фразу для вас, потому что, если вы исследуете этот вопрос, вы можете обнаружить, что это очень примитивный и архаичный язык. «Грёбаный (кровавый)» тут не имеет большой связи с белыми или красными кровяными тельцами и т. д. Это, по сути, сокращенный способ сказать: «Клянусь Божьей Матерью» (By Our Lady). Так что это действительно неотъемлемая часть того, что в более сложных терминах мы считаем, как нечто священное.

Это очень своеобразно – «пида», и священный термин путается с ним. Священный аспект этого, вероятно, будет гораздо более значим для людей, знакомых с римско-католической религией. Но я думаю, что можно было бы найти подобный священный элемент без того, чтобы он обязательно имел христианскую версию. Это просто способ введения, чтобы попытаться привлечь внимание к актуальному произнесению, фактическому звуку «грёбаная пида» и любых его аналогов. Я, например, не знаю, в какой степени эта фраза может быть переведена или распознана, скажем так, на китайском или русском языке. Во всяком случае, китайцы могут обнаружить разницу в мышечных движениях лиц друг друга, которые значат не то же самое среди россиян, как у них между собой. Преимущество встречи такого рода заключается в том, что для решения этих вопросов можно использовать много различных видов опыта.

Странная вещь в этом «языке» заключается в том, что он, кажется, имеет архаическое качество, которое питает более интеллектуальные и менее живые аспекты своего характерного мышления, хотя и не вырастает до такой степени, когда его можно было бы вербализовать. Например, человек, который очень злится на кого-то другого, может обнаружить, что его интеллектуальное и сердитое выражение питается этими архаическими факторами, которые он не может выразить, но которые делают выражение гнева более живым, если он называет другого человека «грёбаной пи*дой». И это почти наверняка приведет к большой сумятице того или иного рода.

Леонардо в своих тетрадях оставил множество рисунков воды и волос. Мне кажется, это художественное описание той же сумятицы. Когда мы разойдемся в одиночестве в свои кабинеты и офисы, я предполагаю, что это и будет сумятица. Она может проявляться в форме, выраженной в словесном выражении; это может проявляться в форме, которая казалась бы более подходящей к той, что может быть названа «латентной фазой». В конце пятой книги Энеиды Палинур говорит, будто Сомнус думает, что он очень неопытен, если его можно сбить с курса, управляя флотом на спокойной и гладкой поверхности Средиземного моря. Это то, о чем мы не должны забывать; нас не должно вводить в заблуждение поверхностное и красивое спокойствие, которое пронизывает наши кабинеты и институции.

Сейчас я бы хотел заняться некоторыми научными вымыслами. Я не имею в виду, что я серьезно не воспринимаю эту проблему, но я знаю, что никогда не смогу приблизиться к научному высказыванию. Мне кажется, что с очень ранней стадии действует связь между зародышевой плазмой и с окружающей ее средой. Я не понимаю, почему это не должно оставлять какой-то след, даже после «впечатляющей цезуры рождения». В конце концов, если анатомы могут сказать, что они обнаруживают рудиментарный хвост, и если хирурги говорят, что они обнаруживают опухоли, которые происходят из жаберной расщелины, тогда почему не должно быть того, что мы будем называть ментальными остатками или архаичными элементами, которые действуют таким образом, что вызывают тревогу и беспокойство, потому что она прорывается сквозь красивую и спокойную поверхность, которую мы обычно считаем рациональным, разумным поведением?

Ребенок, родившийся вполне удовлетворительно, плакал и кричал при рождении и не мог успокоиться; чем больше мать успокаивала ребенка, тем больше он кричал. Из-за этого, казалось бы, неутомимого вопля матери стало невозможно спать. Я предполагаю, что это было очень давнее событие в истории, но лишь скрытое только из-за «впечатляющей цезуры рождения».

Я не думаю, что когда-либо у нас будет шанс узнать, что думает плод, но – продолжая свою научную фантастику – я полагаю, что нет причин, по которым им что-то не должно ощущаться. Я думаю, было бы очень полезно подумать, что некоторые стадии страха, интенсивного страха, легче визуализируются или воображаются нами, если мы думаем о них как о таламическом страхе или как о каком-то проявлении желез, например, таком, который связан с надпочечниками или тем, что позже оказывается генитальными структурами. Вы можете смотреть на это как вам нравится, скажем, как на следы памяти, но эти же следы памяти также можно рассматривать как тень, которую будущее отбрасывает назад. Я мог бы сказать, что сама эта встреча может рассматриваться как выражение, как пересмотр такого опыта и знаний, которые нам удалось накопить в течение нашей жизни, но ее также можно рассматривать и как проявление тени будущего, которое мы знаем не больше, чем мы знаем прошлое, тень, которую она проецирует или отбрасывает назад. Цезура, которая заставила бы нас поверить; будущее, которое заставило бы нас поверить; или прошлое, которое могло бы заставить нас поверить – это зависит от того, в каком направлении вы движетесь, и что вы видите.

Мне кажется, что есть определенные скороспелые и преждевременные события, которые слишком преждевременны и слишком ранящие, чтобы их можно было терпеть. Таким образом, плод, ид, делает все возможное, чтобы разорвать это соединение. На более позднем этапе человек может замкнуться в себе, закрыться. Это случилось с человеком тридцати с лишним лет, который нарисовал жалюзи в своей комнате и, насколько это возможно, изолировал себя от вселенной, в которой он оказался. Он возражал против этой вселенной, и в начале анализа возражал мне достаточно сильно, да так, что приносил револьвер Смита-Вессона на сессии; он демонстративно клал его сбоку, чтобы таким образом иметь доступ к средствам для прекращения интерпретаций. К счастью или, к несчастью, я, будучи инструктором стрелкового оружия, уделял большое внимание этому револьверу. Это скорее отвлекло меня от внимания к тому, что говорил пациент, и я думаю, что для пациента это также было спасением от необходимости уделять слишком много внимания тому, что я говорил.

Другой пациент был очень чувствителен к тому, что видел. Настолько чувствителен, что ему было трудно носить обычную одежду, потому что ее цвета были невыносимыми для него. Для другого пациента было невыносимым слушать оркестр Филармонии в то время, когда он сам был одним из оркестрантов высочайшего уровня, и лишь потому, что, по его словам, и я ему верил – кларнетист играл слишком резко; и проблема заключалась в том, как заткнуть его.

Пациент такого рода часто очень умен, иногда мудр. Я помню одного несчастного бедолагу, который совершил убийство, но его приговор был смягчен, потому что было обнаружено, что он обладал очень низким интеллектом. К несчастью для него, к тому моменту, когда мы с ним свиделись, его интеллект был недостаточно низок, чтобы быть меньше, чем требовалось британскому западному командованию, которое стремилось наказать его, если он не присматривал за своей винтовкой и не мог нести ее на параде. Он сказал мне: «Сэр, я не умею носить оружие. Мне разрешили выйти из тюрьмы, потому что сказали, что я могу быть свободным, если я буду служить своей стране». Это очень сложно сделать, очень трудно, особенно если страна настаивает на том, чтобы выдать ему смертельное оружие, которое, как он знает, он не способен нести.

Продолжая свою научную фантастику, нельзя, конечно, с уверенностью сказать об этом плоде, но я могу представить себе ситуацию, в которой из-за изменения давления в амниотической жидкости он мог видеть свет, который мог быть невыносимо ярким, и слышать звуки, которые могли быть невыносимо громкими. Является ли плод на позднем сроке характером и личностью, или нет? Когда его характер или личность рождаются? И когда этот характер или личность забываются, когда избавляются от него, обходясь без всего, что он постиг в процессе существования в жидкой среде? В этой жидкой среде, по-видимому, возможно, как и для некоторых животных, во всяком случае, достичь своего рода восприятия на расстоянии, быть способным чуять некую вещь; как, например, рыба-собака и скумбрия собираются вокруг какого-то кусочка разлагающегося вещества.

Похоже, что это очень впечатляющее изменение, когда плод меняет среду на газообразную, на воздух, который не является жидким, но является средой. Поэтому и здесь снова возникают колебания и волновые ощущения. Я определенно не понимаю, почему не должно быть переноса чрезвычайно примитивной чувствительности; плод мог быть здоровым или здравомыслящим объектом, и все же он подвергался давлению, которое передавалось еще задолго до того, как мы подумали бы, что существует такая вещь, как личность, и сохранялось еще долго после этого.

Когда я был студентом-медиком, в палисаднике больницы в одно и то же время появлялась маленькая черная кошка. Он «делала свои дела», аккуратно зарывала их и удалялась. Она была известна под прозвищем Мелани Кляйн – Мелани, потому что была черной; Кляйн, потому что была маленькой; и Мелани Кляйн, потому что для нее не существовало никаких запретов. У меня такое чувство, что это повторяется, как бы, на совершенно другом уровне развития спирали человеческого разума – заимствования из молекулярного распределения молекулы ДНК. Мы возвращаемся к этим же вещам, но на несколько ином уровне. Я думаю, что мы пытаемся вернуться на разные уровни, не теряя жизненно важного вклада этих архаизмов.

Статья. Гринберг “Введение в работы Биона. Группы.”

Индивидуум и группа

Человеческое существо – есть животное общественное. Человек не может избежать своего членства в группе, даже когда его отношение к группе выражено таким образом, что создается впечатление отсутствия отношения к какой-либо группе. Опыт группы дает нам возможность наблюдать “политические” черты человеческого существа, не потому, что они создаются группой, а потому, что они являются необходимым условием того, что группа собирается, чтобы сделать их явными и таким образом сделать их объектом наблюдения. Собранию группы придавалось чрезмерное значение вследствие ошибочного впечатления, что нечто обязательно запускается в тот момент, когда его существование становится доказуемым.

Бион предположил, что ни один индивид, даже находящийся в изоляции, не может рассматриваться вне группы или как не имеющий активных проявлений групповой психологии, даже когда отсутствуют условия для их демонстрации.

Теории Фрейда и среди них эдипов комплекс,[1] указывают нам на огромную важность, которую имеет семейная группа в развитии человеческого существа. Работа Мелани Кляйн, в частности ее гипотезы о ранних объектных отношениях, психотической тревоге и примитивных механизмах защиты,[2] дает нам возможность понять не только то, что индивидуум принадлежит к семейной группе с самого начала своей жизни, но также и то, что его первые контакты с матерью и другими людьми его окружения обладают качеством, которое само по себе своеобразно и имеет глубокое значение для его последующего развития. Психотические тревоги, возникающие по отношению к первым объектам, активизируются вновь в различных ситуациях, с которыми сталкивается взрослый. Индивидуум должен установить контакт с эмоциональной жизнью группы, который выдвигает дилемму развития и дифференциации, а также стойкости перед страхами, связанными с этим развитием. Требования и сложности, происходящие из связи с различными группами, приводят его к регрессии, которая может быть отнесена к тому, что Мелани Кляйн описала в контексте психоаналитической теории.

Наблюдение за группами психоаналитически подготовленным наблюдателем позволяет выявить ситуации, которые с другой точки зрения могут быть упущены. Для объяснения некоторых наблюдаемых феноменов могут быть использованы психоаналитические теории и среди них: эдипов комплекс, а также теории Кляйн[3], касающиеся психотической тревоги и ранних механизмов защиты. Психоаналитически развитая интуиция дает нам возможность делать наблюдения, в которых эмоциональные реакции наблюдателя, включенного в ситуацию, также принимаются во внимание при описании, понимании и интерпретировании феноменов.

Именно так Бион подходит к исследованию групп.

Один из его первых опытов работы с группами, рассматриваемыми в качестве объекта исследования, имел место во время Второй Мировой Войны, когда он был директором реабилитационного центра военного психиатрического госпиталя. Пациенты, к которым применялось лечение, должны были быть способны вернуться к военной задаче, и Бион, предположив, что реабилитация должна рассматриваться как групповая проблема, организует в соответствии с этим планом Отделение, состоящее из многих сотен мужчин, которое и возглавляет. Этот проект разрабатывался в течение шести недель и включал в себя программу, которая требовала, чтобы все мужчины один час в день посвящали физическим упражнениям и являлись членами одной или более групп, где они изучали ремесло. В соответствии с возникающими различными интересами индивидуумы могли образовывать группы для развития этих интересов. Поддерживались ежедневные встречи пациентов, сотрудников и директоров, на которых обсуждались программы, возникшие новые проблемы, а также решения, которые должны были быть приняты. Этот пункт программы был первым шагом на пути организации терапевтических семинаров.

Результаты этого опыта, в котором стали ясны некоторые характеристики групп в отношении планируемых задач, указали на необходимость более тщательного контроля за структурой и динамикой взаимодействия внутри группы. Позже в Тавистокской клинике в Лондоне Бион работал в качестве терапевта с малыми группами пациентов. Имея специфическую цель помочь в разъяснении возникающих в данной группе напряжений и имея технику, состоящую в описании ситуаций, возникающих как сопротивление решению предлагаемой группе задачи, он разработал несколько гипотез, касающихся наблюдавшихся им сложных групповых феноменов.

Факты, которые первыми привлекли его внимание в работе с различными группами, были связаны с поведением индивидуумов в составе группы и эмоциональным климатом, который устанавливался в этой ситуации. Группы, которые собирались для выполнения определенной задачи, демонстрировали отношения и обнаруживали методы, которые не казались проводимыми ради достижения предложенной цели. Они проявлялись при отсутствии интеллектуальной яркости в разговорах во время сессий; при ослаблении критических суждений; а также при нарушениях сознательного поведения ее членов, которые в целом не связывали свои способности с информацией, поступающей извне групповой ситуации. Поиск решения проблем внутри группы проходил не с помощью методов, находящихся в соответствии с реальностью.

Создававшиеся в группе ситуации были сильно заряжены эмоциями. Эти эмоции оказывали сильное влияние на членов группы и, казалось, ориентировали активность группы, при этом члены группы не видели, что это произошло. Терапевт разделял этот интенсивный и часто хаотический эмоциональный климат, в который до определенной степени вносил свой вклад каждый член группы. Группа казалась неготовой рассматривать эту ситуацию.

Группа часто казалась функционирующей как элемент или целое, даже несмотря на то, что этот элемент не проявлялся в индивидуальном вкладе каждого. Этот тип функционирования становится более очевидным, когда группа рассматривается с различных точек зрения; наблюдение за группой как за целым (а не за ее членами) позволяет некоторым фактам обрести новый смысл.

Будучи активным взрослым участником различных групп, человек имеет различные способы реагирования. Когда несколько человек встречались, чтобы выполнять задание, можно было обнаружить две тенденции: одна была направлена на выполнение задания, тогда как другая казалась направленной в противоположную. Работе препятствует более регрессивная и первичная деятельность. Обращаясь к этим явлениям (которые он считает типичными), Бион вводит специальную терминологию, придающую некоторое единство общим чертам, наблюдаемым в различных опытах. Эти термины следующие: групповое мышление – групповая культура, базовые допущения, группы базовых допущений, а также рабочая группа.

Групповое мышление – групповая культура

Гипотеза о существовании группового мышления происходит из того факта, что группа часто функционирует как целое, даже несмотря на то, что ее члены могут этого и не предполагать, и не осознавать.

Таким образом, термин определяет такую коллективную психическую активность, которая имеет место, когда люди вместе входят в группу. Он также определяет область исследования, в которой можно проводить наблюдения и строить гипотезы. Как термин, он представляет “устойчивую связь”[4], которая по ходу исследования будет приобретать все более новый смысл. Гипотеза о групповом мышлении является базовой формулировкой в исследовании групповых феноменов.

Групповое мышление формируется единодушным мнением, волевым решением или желанием группы в данный момент. Члены группы вносят свой вклад анонимно и неосознанно. Групповое мышление может находиться в конфликте с желаниями, мнениями и мыслями отдельных индивидов и может вызывать у них чувство неловкости, гнев или другие реакции.

Организация группы в данный момент может рассматриваться как результат взаимодействия между групповым мышлением и желаниями отдельных индивидов. Эта организация, несмотря на то, что она может быть примитивной и рудиментарной, названа Бионом групповой культурой. Это понятие состоит из структуры, приобретенной группой на данный момент, задачи, которую она предполагает решать, и организации, которую она принимает для этой цели. Групповая культура представляет собой явление, которое можно наблюдать в контексте групповой ситуации, и может быть описана наблюдателем путем принятия в рассмотрение поведения ее членов, ролей, которые они играют, активных лидеров и поведения группы как целого.

Групповая культура является функцией[5] группового мышления и желаний отдельных индивидов, которые являются ее факторами. Организация, которую группа выбирает в данный момент или в течение определенного периода времени, происходит из конфликта между безличной и бессознательной коллективной волей и желаниями и потребностями индивида.

Чтобы сделать более точным понятие группового мышления, Бион вводит термин базовое допущение.

Базовое допущение

Базовое допущение – это термин, ограничивающий понятие групповое мышление. Напомним, что это понятие указывает на существование в данный момент общего, единодушного и безличного мнения. Групповое мышление является реципиентом, или контейнером всех вкладов, которые делают члены группы. Понятие базового допущения говорит нам нечто о содержании (или возможных содержаниях) этого мнения, давая возможность лучше понять эмоциональные феномены в группе.

Базовые допущения задаются сильными эмоциями, исходящими из примитивного источника, и именно в силу этого рассматриваются как базовые. Их существование частично определяет организацию, которую примет группа, а также способ, которым она будет решать задачу. Поэтому групповая культура всегда демонстрирует лежащие в основе группы допущения или действующее в данный момент базовое допущение.

В группе лежащие в ее основе эмоциональные импульсы – базовые допущения – выражают разделяемую всеми фантазию всемогущего или магического типа, относительно того, как достичь групповых целей и удовлетворить групповые желания. Эти импульсы, характеризующиеся иррациональным содержанием, имеют сильное и реальное проявление в поведении группы. Важно отметить, что базовые допущения являются бессознательными и часто противопоставлены сознательным рациональным мнениям членов группы.

Термин группа в определенном базовом допущении указывает на особую структуру и организацию, принятую группой в связи с действующим базовым допущением. Противоположной этой организации является та, основой которой является рабочая группа, концепция которой будет рассматриваться далее. Бионом были описаны три базовых допущения. Первое называется базовым допущением о независимости (baD – basic assumption of independence), и в описательных терминах оно может быть сформулировано следующим образом: группа придерживается убеждения, что является собранием, – таким, что некто, на кого группа полностью полагается, должен удовлетворять все ее потребности и желания. Мы можем сказать, что по мнению группы существует внешний объект, функция которого состоит в обеспечении для группы безопасности как для “незрелого организма”. Другими словами, предлагается вера в защищающее божество, чья доброта, сила и мудрость не подвергаются сомнению. Базовое допущение о борьбе-бегстве (baF – basic assumption of fight-flight) включает в себя убежденность группы в существовании врага, которого нужно атаковать или избегать. Другими словами, плохой объект является внешним и единственной защитной деятельностью при встрече с этим объектом является его разрушение (борьба) или избегание (бегство).

Базовое допущение о поиске пары (baP – basic assumption of pairing) является, говоря в описательных терминах, коллективной и бессознательной верой в то, что какими бы ни были настоящие проблемы и потребности группы, что-то в будущем или кто-то еще не рожденный разрешит их: другими словами, существует надежда на мессию. Эта иррациональная и примитивная надежда является необходимой для базового допущения о поиске пары. Надежда эта часто закладывается в супружеской паре, нерожденный ребенок в которой будет ее спасителем. В этом эмоциональном состоянии значимой является идея будущего, а не решение проблем настоящего. В религиозных понятиях – это является надеждой на рождение мессии.

Суммируя мы можем сказать, что базовые допущения являются для группы эквивалентом всемогущественной фантазии о том способе, которым будут разрешены их трудности. Используемые здесь техники являются магическими. Все базовые допущения являются эмоциональными состояниями, которые стремятся избегать фрустрации, присущей научению через опыт, когда научение подразумевает усилие, боль и контакт с реальностью.

Концептуализация трех базовых допущений позволяет некоторым образом выявить часто скрытые эмоциональные ситуации в группе. Путем определения трех широких эмоциональных конфигураций, Бион предоставил в распоряжение наблюдателя новый инструмент для понимания явлений, в которых он сам задействован. Сходство свойств базовых допущений с явлениями, описанными Мелани Кляйн  в ее теориях о парциальных объектах, психотической тревоге и примитивных защитах[6], позволяет нам предположить, что феномены базового допущения являются реакциями группы на психотическую тревогу, реактивизируемую дилеммой, перед которой оказывается индивидуум в группе, и регрессией, которую эта дилемма на него налагает.

Группа базового допущения

Каким образом действует группа со специфической функцией доминирующего базового допущения? В каждом случае необходимо анализировать развивающуюся структуру, принимая во внимание действующее базовое допущение и индивидуальные потребности, а также мнения членов группы, – совпадают они или нет с базовым допущением.

Индивидуумы, принимающие участие в деятельности, названной базовым допущением, ведут себя автоматически и с неизбежностью и не нуждаются в какой-либо специальной подготовке, эмоциональном опыте и психической зрелости. Участие в этом не требует от членов группы способности к кооперации, которая является фундаментально необходимой для участия в психической деятельности, под названием рабочая группа. Чтобы отличить спонтанное участие в группе базового допущения от сознательного или бессознательного участия в рабочей группе, Бион предлагает использовать для последнего слово кооперация, и слово валентность – для обозначения инстинктивной способности участвовать в умственной и групповой деятельности в соответствии с базовыми допущениями. Валентность – термин, заимствованный из физики – указывает на большую или меньшую готовность индивидуума принять участие в деятельности, связанной с базовым допущением. Этой аналогией Бион подводит нас к мысли, что данная способность (даже несмотря на то, что она возникает в психологических феноменах или может быть из них выведена) характеризует уровень поведения, больше напоминающего тропизм у растений, нежели целенаправленное поведение. Групповой терапевт также задействуется этим уровнем функционирования и сталкивается в группе с той же самой (или по крайней мере похожей) дилеммой, что и другие члены.

Группы базового допущения или базовые группы, как их еще называл Бион, имеют определенные типичные формы организации, особенно, когда речь идет о руководстве и поведении. Следующие далее описания в основном взяты из ситуаций, возникающих в малых терапевтических группах, следующих технике Биона. Понятия тем не менее применимы и к пониманию таких больших групп, как армия, религиозные общества и социальные классы.

Культура называемая зависимой группой, основана на том, что отдельное базовое допущение организует себя для поиска лидера, который сможет удовлетворить его потребности. Эта роль легко приписывается координирующему работу терапевту, и часто можно видеть как идея “получения терапии” выражает ожидание, которое идет гораздо дальше рационального и логического.

Зависимая группа ведет себя с терапевтом так, словно убеждена, что вся работа должна быть выполнена им. О такой конфигурации, например, свидетельствуют отсутствие критических суждений и пассивность. Группа может организовываться подобно ученику рядом с профессором, от которого она ожидает инструкций или от которого она может их требовать. Она может функционировать также подобно группе последователей идеи или личности, положительные качества которых не подвергаются сомнению, или подобно группе детей, ожидающих, что их будут учить индивидуально и по очереди.

Когда терапевт интерпретирует, он – как возложивший на себя ответственность за эмоциональное состояние группы – будет ощущать неловкость, которая является результатом фрустрации ожиданий группы. Если он, указывая на фантазии группы, отрицает свою роль ведущего или полагает необходимым разъяснить то, что лежит в основе ситуации – это действия, которые сообщают группе, что он отказывается признавать приписываемую ему роль и что он требует, чтобы члены группы функционировали на более взрослом уровне, – группа может реагировать на это (различными способами) как на надвигающуюся опасность. Результатом может быть то, что группа, продолжая придерживаться своего базового допущения, будет искать человека (или идею), чтобы сделать его обожествленным лидером. Иногда им оказывается самый больной член группы, который заменяет терапевта как лидера. В другой раз руководство ищется в прошлом – в истории группы, групповой “библии”, и тратится много времени на ее создание и изучение. Эта деятельность слагается из воспоминания или апеллирования к традициям группы и действует как “память”, которая направлена против развития новых идей.

Другая превратность связана со сменой базового допущения, с соответствующим ей изменением в эмоциональном климате, руководстве и ролях. В крайних случаях конфликта с новой идеей (в нашем примере – предлагаемой терапевтом идеей его интерпретации группового мышления), группа может реагировать созданием новой организации, которая требует участия посторонней группы. Такая форма реагирования называется отклоняющейся от нормы формой и заключается (в случае зависимой группы) в попытке оказать давление на некоторую внешнюю группу с тем, чтобы показать ей пример своего влияния на нее или своей подверженности ее влиянию.

Вследствие своей собственной валентности групповой терапевт всегда подвержен опасности функционирования на уровне базового допущения. Это видно в смене его отношения или в изменениях техники – например, в том, что он дает интерпретацию индивидууму из группы вместо того, чтобы фокусироваться на группе как целом. Таким поведением он способствует формированию коллективной веры в то, что он – это именно тот тип божества, подкрепляющий аттрибутируемую ему роль. Эти и другие эмоциональные ответы могут рассматриваться как явления, связанные с трудностями поддержания научного уровня работы в области нарушения, вследствие наличия у группы базового допущения. Культура так называемого базового допущения о борьбе-бегстве находит своего лидера среди параноидных личностей. Лидер должен поддерживать идею о существовании врага вне или внутри группы, от которого необходимо себя защищать или которого нужно бежать. В терапевтической группе врагом может быть член группы, сам терапевт, его слова, физические или умственные болезни и т.д. Группа может принять организацию, основной целью которой является избегание любых проявлений “врага”, или смещение их на некоторую подгруппу, которая вследствие этого атакуется. Когда терапевт рассматривается как враг, группа будет игнорировать его интервенцию или демонстрировать свое презрение словами или действиями. Враждебность (как и зависимость) может принимать различные формы. Отклоняющаяся от нормы форма этого типа культуры выражается в действиях, которые имеют целью завладеть личностью терапевта или внешними группами или стать собственностью внешних групп, их идей или мнений.

В культуре так называемой группы поиска пары руководство связывается с парой, которая обещает произвести на свет ребенка или некоторую идею, связанную с будущим; лидером в этом случае является нечто или некто еще не рожденный. Пара может быть установлена между двумя членами в диалоге; остальная часть группы не только терпит, но также и стимулирует эти взаимоотношения. Она никоим образом не реагирует ревностью или соперничеством, поскольку эта пара рассматривается как носитель надежды на рождение будущего лидера, который спасет группу. Эта надежда на мессию является надеждой на то, что идея или человек спасет группу от чувств ненависти, разрушения или отчаяния. Ясно, что для того, чтобы это произошло надежда на мессию никогда не должна быть осуществлена. В культуре, находящейся под влиянием этого базового допущения, терапевт со своим очень возбужденным любопытством может также участвовать в мессианской надежде с последующей потерей своей эффективности в качестве наблюдателя. Отклоняющейся от нормы формой группы этого типа является тенденция к расколу.

При столкновении с угрозой развития новой идеи (в другом контексте Бион назвал ее мессианской идеей, которую следует отличать от мессианской надежды) группа может защитно расколоться. Если раскол произошел, то часть группы будет продолжать придерживаться мессианской надежды, то есть будет продолжать придерживаться базового допущения о поиске пары. Перипетии же другой части будут зависеть от новых серий факторов, самые главные из которых – это терпимость к новой идее и стремление группы функционировать снова как группа базового допущения.

Важно отметить, что отклоняющаяся от нормы форма культуры возникает только тогда, когда группа сталкивается с новой идеей, которая способствует развитию, и что это не имеет место в культуре рабочей группы, а также не нейтрализует культуру базового допущения. Развитие новой идеи угрожает основной структуре группы и несет с собой возможность возникновения ситуации, которую Бион назвал катастрофическим изменением.

Базовое допущение может измениться на протяжении одной сессии или оставаться тем же в течение многих месяцев, но оно никогда не сосуществует с другими. Эмоции, связанные с ними, могут быть описаны общими терминами тревоги, страха, любви, сексуальности, ненависти и др.; тем не менее тревога в зависимой группе качественно отличается от тревоги в группе борьбы-бегства или группе поиска пары, и то же самое можно сказать о других эмоциях.

Согласно этим описаниям становится ясно, что методы, которыми группа оперирует в рамках определенного допущения являются примитивными и нереалистичными. Цепкость, с которой базовая группа связывается с этими примитивными способами, является следствием интенсивности чувств и механизмов проективной идентификации, которые она использует для защиты себя от психотической тревоги.

Одно свойство, общее для всех групп базового допущения, состоит во враждебности, с которой они сопротивляются любым стимулам, направленным на рост или развитие. В терапевтической группе стимул, направленный на рост и развитие имеет непосредственное отношение к инсайту; группа базового допущения свирепо этой возможности сопротивляется.

Другое свойство связано с использованием языка. В группе базового допущения язык не развивается как способ мышления, но используется как форма действия. Можно сказать, что это язык, лишенный своего коммуникативного свойства, – свойства, которое зависит от формирования и использования символов. В этом отношении язык базовой группы больше напоминает язык психотика, чем язык невротика. Группа базового допущения не включает понятие времени и поэтому не терпит фрустрацию. Эта ситуация очень тесно связана с неспособностью развивать символический язык, который бы мог использоваться как прелюдия к действию, – язык достижения, как Бион называет его.

Рабочая группа

Говоря о базовых допущениях, мы больше говорили о примитивном эмоциональном уровне, который проявляет себя в каждой группе. Важно понимать, что этот примитивный уровень всегда сосуществует с другим уровнем функционирования, который имеет отношение к рабочей группе.

Рабочая группа – это термин, используемый Бионом для указания на определенный тип группового мышления и на происходящую из него культуру. Рабочая группа (W) требует от ее членов кооперации и усилий; она не является функцией валентности, но является результатом определенной зрелости и готовности к тому, чтобы участвовать в ней. Это такое психическое состояние, которое предполагает контакт с реальностью, терпимость к фрустрациям, контроль эмоций, и больше похож по своим свойствам на эго, рассматриваемое как психический феномен, как он описан Фрейдом.[7] Организация группы (групповая культура) как функция группового мышления в рабочей группе отличается от организации (групповой культуры), возникающей в базовом допущении. На этом уровне функционирования рабочей группы задача, которая должна быть разрешена рабочей группой, предполагает использование рациональных и научных методов работы. Лидером является человек, который наиболее эффективен в обеспечении возможности такой работы. Задача (которая может быть и болезненной) способствует росту и созреванию группы и ее членов. В терапевтической группе терапевт является лидером этой функции.

Вербальный диалог является функцией рабочей группы, так как представляет собой вытекающее из нее действие. Рабочая группа, которая терпит фрустрацию, дает возможность развиваться новым идеям, которые она не обожествляет, не отрицает, и от которых она не стремится избавиться; их развитию здесь не будут препятствовать, как это происходит в группе базового допущения. Сосуществование группы базового допущения и рабочей группы приводит к постоянному конфликту, который всегда повторяется внутри группы. Деятельность рабочей группы срывается группой базового допущения; стремлению индивидуума отделиться противится его регрессивное стремление не делать этого. Конфликт может быть описан различными способами: как конфликт между новой идеей и группой или между рабочей группой и базовым допущением. Группа базового допущения выступает против новой идеи, как это описано в нашей предыдущей формулировке этой темы. Рабочая группа и индивидуум в группе встречаются с болью противоборства обеих тенденций. Индивидуум, как человек в составе рабочей группы, подвергается действию неизбежной составляющей одиночества, изоляции и связанной с ростом и развитием боли. (См. Приложение § 1.)

Специализированная рабочая группа

Общество как группа также демонстрирует базовые феномены. В своем развитии социальные группы частично разрешают эту проблему как бы делегируя определенным подгруппам некоторые функции вмещения в себя. Бион называет эти организации и институты специализированными рабочими группами.

Применяя эту гипотезу можно рассматривать такие институты как церковь или армия как подгруппы, – как выполняющие функцию специализированной рабочей группы для остальной части общества. С этой точки зрения церковь с ее организацией и структурой воплощает базовое допущение о зависимости; армия воплощает базовое допущение о борьбе-бегстве, освобождая остальную часть общества от задачи по вмещению в себя этих базовых допущений. Существуют группы, специализированные в рамках базового допущения о поиске пары; аристократия как социальный класс с ее идеями рода и происхождения – один из примеров.

Неудача в эффективном вмещении в себя релевантного базового допущения в одной из таких институциализированных (institutionalized – учрежденческих) групп – из-за того, что оно особенно активно или из-за того, что по каким-то причинам оно было заменено другим – вызовет ответные реакции в подгруппе или в обществе, частью которого она является. Далее можно обнаружить новое и отличающееся от прежнего развитие структуры, или реактивизацию стремления избежать это развитие. Понятие специализированной рабочей группы создает новую перспективу для понимания сложных явлений в обществе вообще.

Катастрофическое изменение

Катастрофическое изменение – это термин, выбранный Бионом для описания устойчивой связи между фактами, которые можно обнаружить в разнообразных областях, среди которых психика, группа, психоаналитическая сессия и общество. Факты, на которые указывает устойчивая связь, могут наблюдаться, когда в любой из упомянутых областей возникает новая идея.

Бион утверждает, что новая идея содержит потенциально подрывную силу, которая в большей или меньшей степени нарушает структуру той области, в которой эта идея возникла. Так, новое открытие нарушает структуру общества, интерпретация – структуру личности. Указывая, в частности, на те факты, которые возникают в малых терапевтических группах, новая идея, выраженная в виде интерпретации или представленная личностью нового члена, способствует изменению в структуре группы. Одна структура преобразуется в другую, проходя стадии дезорганизованности, боли и фрустрации; рост должен быть функцией этих обстоятельств. Используя модель контейнера и содержимого, можно изучать эти перипетии не ссылаясь на ту особую область, в которой они имеют место. Можно ссылаться на новую идею как на содержимое, а на группу, психику или общество – как на контейнер, и изучать их возможные взаимодействия (см. Главу 3).

Теперь мы готовы указать факты, которые Бион связывает с термином катастрофическое изменение. Этими фактами являются валентность, инвариантность и подрыв системы; он рассматривает эти элементы как внутренне присущие любой ситуации роста. Термин инвариантность указывает на то, что позволяет в новой структуре осознавать аспекты старой структуры (см. Главу 4).

На перипетии новой идеи (содержащейся внутри контейнера группы) можно частично указать описывая стремление группы базового допущения к уклонению при столкновении с чем-либо, предполагающим развитие. Попытки устранения, обожествления или догматизирования являются защитными реакциями перед лицом катастрофического изменения. Эту модель мы можем применять к любой научной, религиозной, терапевтической или социальной группе. Фрейд, например, дал начало новой и революционной идее; некоторые группы отвергли и изгнали его идеи, другие группы организовались вокруг него, сформировав институты, которые выполняют функцию хранителя и преобразователя его идей. В совершенно другом контексте Христос и его идеи вызвали защитные реакции и реакции раскола в группах, в которых можно обнаружить ту же самую лежащую в основе конфигурацию.

Мистик и группа

Исключительный индивидуум может быть описан различными способами. Его можно назвать гением, мистиком или мессией. Бион предлагает использовать термин мистик для указания на исключительных индивидуумов в какой-либо области будь то научная, артистическая или религиозная. Он использует слово Учреждение – термин, использующийся сегодня для указания на тех, кто олицетворяет силу, ответственность в штате или других институтах, для указания на все то, что осуществляет эти функции внутри личности или группы.

Мистик или гений, носитель новой идеи, всегда разрушителен для группы; Учреждение пытается защитить группу от этого разрушения. Проблема, которая возникает из отношений между мистиком-гением и институтом, создает эмоциональную конфигурацию, которая на протяжении всей истории повторяет себя в различных формах. Мистику требуется Учреждение и наоборот; институализированная группа (рабочая группа) является столь же важной для развития индивидуума, как индивидуум для рабочей группы.

Мистик-гений может представить себя группе как революционера или, наоборот, может утверждать, что он полностью согласен с существующими в группе правилами. Он может быть творцом или нигилистом, но в обоих случаях он безусловно будет рассматриваться – в какой-то момент – как отличная от других часть группы. В действительности, каждый гений, мистик или мессия одновременно является и тем и другим, так как природа его вкладов направлена на разрушение определенных законов или договоренностей, культуры или сплоченности некоторой группы или некоторой подгруппы внутри группы. Разрушительная сила мистика-гения ограничена средствами, которыми он передает свое сообщение, а его творческие способности как агента изменения будут зависеть от языка достижения. Учреждение должно достичь (как одной из своих функций) того, что соответствующее вмещение в себя и представление новой творческой идеи частично ограничивали ее разрушительную силу и в то же время делали ее доступной для всех членов группы, не являющихся гениями. Читатель может найти множество примеров этих конфигураций в таких различных областях, как история религии, открытие психоанализа, а также открытия науки и их институциализация.

Отношение между мистиком-гением и группой можно отнести к одной из трех категорий. Оно может быть попутным (commensal), симбиотическим или паразитическим. В попутныхвзаимоотношениях мистик-гений и группа сосуществуют, не задевая друг друга; здесь нет конфронтации или изменения, хотя бы некоторое изменение здесь и могло бы быть в случае, если бы отношения изменились. В симбиотических взаимоотношениях имеет место конфронтация, которая в конце концов будет полезна для обоих; идеи мистика-гения анализируются и принимаются к рассмотрению, а его вклады вызывают благожелательность или ненависть. Эти взаимоотношения приводят к тем большему росту мистика-гения, чем больше рост в группе, даже несмотря на то, что этот рост не просто обнаружить. Доминирующими эмоциями являются любовь, ненависть и познание (см. Главу 6). В паразитических взаимоотношениях, в которых зависть является основным фактором, результатом связи является разрушение и оголение как мистика-гения, так и группы. Одним из примеров среди множества возможных является группа, которая выдвигает исключительного в своей творческо-разрушительной роли индивидуума на такое положение в Учреждении, где его силы поглощаются административными функциями.

Периодически повторяющаяся структура этих описаний является одной из взрывоопасных сил внутри структуры, пытающейся ее сохранить. В случае группы такая конфигурация имеет место между мистиком-гением и Учреждением с его функцией вмещения в себя, выражения и возведения в ранг института проводимой новой идеи и защиты группы от разрушительной силы этой идеи.

Примечания

[*] Термин «container-contained» переводится как контейнер-содержимое; «contained» понимается здесь как процесс и как содержимое, при этом «contain», «contained», «containing» используются в смысле содержать (в себе), вмещать (в себя). – Прим. авт. перевода.

[1] S. Freud, The Ego and the Id // Я и Оно, S.E. 19.

[2] M. Klein, “Some theoretical conclusions regarding the emotional life of the infant” // “Некоторые теоретические выводы относительно эмоциональной жизни младенца,” в Developments in Psychoanalysis, Hillary House, New York, 1952.

[3] Там же.

[4] Устойчивая связь – это заимствованный у Юма термин, который указывает на тот факт, что некоторые рассматриваемые данные регулярно появляются вместе. Бион использует этот термин в своей гипотезе о развитии мышления. Концептом слова являются определения, которые связывают наблюдаемые устойчиво сочетающиеся элементы.

[5] Термин функция используется Бионом в математическом, философском и общеупотребительном смысле, явно имея своей целью удержание ассоциаций, происходящих из этих областей, от того, чтобы они ограничивались перечисленными значениями.

[6] M. Klein, цитируемое произв.

[7] S. Freud, цитируемое произв.

Книга. Леон Гринберг “ВВЕДЕНИЕ В РАБОТЫ БИОНА”

Созерцая картину Вермеера “Домик в Делфте”, любой человек (неважно – мужчина или женщина) может испытать абсолютно новые для себя эмоциональные переживания. Даже я, читая свою книгу, понимаю, что представленные в ней идеи сильно отличаются от тех, что возникнут у других читателей моих книг. А также что в большинстве своем мои идеи представлены недостаточно ясно. Парадокс психоанализа заключается в том, что обучение ему и освоение того, что есть человеческая психика или личность, продолжается всю жизнь; от этого не будет прока, если перестать обучаться или не относиться с уважением к фактам, в частности, к “факту” человеческой личности. Уважая же факты, прийти к пониманию, что пациент является таким же человеческим существом, как и все остальные люди. Ситуация осложняется тем, что терапевт, практикующий психоанализ, обычно воспринимает человека как уникального индивидуума, а не как представителя толпы. Каким образом ему удается справляться, с одной стороны, со скукой и враждебными…

 

 

СКАЧАТЬ КНИГУ

Статья. Гринберг Л. Сор Д. Де Бьянчеди Э.Т. “Введение в работы Биона: группы”

Год издания и номер журнала:
2001, №1-2
\
Комментарий: Работа представляет собой главу из книги “Введение в работы Биона”, написанной аргентинскими психоаналитиками Л. Гринбергом, Д. Сором, Э. Табак де Бьянчеди. Первоначально она была опубликована в Психоаналитическом журнале (№ 2. 2001) Харьковского областного психоаналитического общества.
Перевод: Шутков А.Е., Романова И.Ю.

 

В этой главе мы рассмотрим некоторые из гипотез, касающихся групп, которые Бион сформулировал в своей работе. Поэтому мы включаем идеи, которые кажутся имеющими отношение к данному вопросу, при этом делается особый упор на некоторых моментах, которые будут рассматриваться в этой книге далее. Такие понятия как контейнер-содержимое[*], катастрофическое изменение, мистик и группа и др. будут рассмотрены здесь только в связи с основной темой данной главы: группы и их динамика.

Индивидуум и группа

Человеческое существо – есть животное общественное. Человек не может избежать своего членства в группе, даже когда его отношение к группе выражено таким образом, что создается впечатление отсутствия отношения к какой-либо группе. Опыт группы дает нам возможность наблюдать “политические” черты человеческого существа, не потому, что они создаются группой, а потому, что они являются необходимым условием того, что группа собирается, чтобы сделать их явными и таким образом сделать их объектом наблюдения. Собранию группы придавалось чрезмерное значение вследствие ошибочного впечатления, что нечто обязательно запускается в тот момент, когда его существование становится доказуемым.

Бион предположил, что ни один индивид, даже находящийся в изоляции, не может рассматриваться вне группы или как не имеющий активных проявлений групповой психологии, даже когда отсутствуют условия для их демонстрации.

Теории Фрейда и среди них эдипов комплекс,[1] указывают нам на огромную важность, которую имеет семейная группа в развитии человеческого существа. Работа Мелани Кляйн, в частности ее гипотезы о ранних объектных отношениях, психотической тревоге и примитивных механизмах защиты,[2] дает нам возможность понять не только то, что индивидуум принадлежит к семейной группе с самого начала своей жизни, но также и то, что его первые контакты с матерью и другими людьми его окружения обладают качеством, которое само по себе своеобразно и имеет глубокое значение для его последующего развития. Психотические тревоги, возникающие по отношению к первым объектам, активизируются вновь в различных ситуациях, с которыми сталкивается взрослый. Индивидуум должен установить контакт с эмоциональной жизнью группы, который выдвигает дилемму развития и дифференциации, а также стойкости перед страхами, связанными с этим развитием. Требования и сложности, происходящие из связи с различными группами, приводят его к регрессии, которая может быть отнесена к тому, что Мелани Кляйн описала в контексте психоаналитической теории.

Наблюдение за группами психоаналитически подготовленным наблюдателем позволяет выявить ситуации, которые с другой точки зрения могут быть упущены. Для объяснения некоторых наблюдаемых феноменов могут быть использованы психоаналитические теории и среди них: эдипов комплекс, а также теории Кляйн[3], касающиеся психотической тревоги и ранних механизмов защиты. Психоаналитически развитая интуиция дает нам возможность делать наблюдения, в которых эмоциональные реакции наблюдателя, включенного в ситуацию, также принимаются во внимание при описании, понимании и интерпретировании феноменов.

Именно так Бион подходит к исследованию групп.

Один из его первых опытов работы с группами, рассматриваемыми в качестве объекта исследования, имел место во время Второй Мировой Войны, когда он был директором реабилитационного центра военного психиатрического госпиталя. Пациенты, к которым применялось лечение, должны были быть способны вернуться к военной задаче, и Бион, предположив, что реабилитация должна рассматриваться как групповая проблема, организует в соответствии с этим планом Отделение, состоящее из многих сотен мужчин, которое и возглавляет. Этот проект разрабатывался в течение шести недель и включал в себя программу, которая требовала, чтобы все мужчины один час в день посвящали физическим упражнениям и являлись членами одной или более групп, где они изучали ремесло. В соответствии с возникающими различными интересами индивидуумы могли образовывать группы для развития этих интересов. Поддерживались ежедневные встречи пациентов, сотрудников и директоров, на которых обсуждались программы, возникшие новые проблемы, а также решения, которые должны были быть приняты. Этот пункт программы был первым шагом на пути организации терапевтических семинаров.

Результаты этого опыта, в котором стали ясны некоторые характеристики групп в отношении планируемых задач, указали на необходимость более тщательного контроля за структурой и динамикой взаимодействия внутри группы. Позже в Тавистокской клинике в Лондоне Бион работал в качестве терапевта с малыми группами пациентов. Имея специфическую цель помочь в разъяснении возникающих в данной группе напряжений и имея технику, состоящую в описании ситуаций, возникающих как сопротивление решению предлагаемой группе задачи, он разработал несколько гипотез, касающихся наблюдавшихся им сложных групповых феноменов.

Факты, которые первыми привлекли его внимание в работе с различными группами, были связаны с поведением индивидуумов в составе группы и эмоциональным климатом, который устанавливался в этой ситуации. Группы, которые собирались для выполнения определенной задачи, демонстрировали отношения и обнаруживали методы, которые не казались проводимыми ради достижения предложенной цели. Они проявлялись при отсутствии интеллектуальной яркости в разговорах во время сессий; при ослаблении критических суждений; а также при нарушениях сознательного поведения ее членов, которые в целом не связывали свои способности с информацией, поступающей извне групповой ситуации. Поиск решения проблем внутри группы проходил не с помощью методов, находящихся в соответствии с реальностью.

Создававшиеся в группе ситуации были сильно заряжены эмоциями. Эти эмоции оказывали сильное влияние на членов группы и, казалось, ориентировали активность группы, при этом члены группы не видели, что это произошло. Терапевт разделял этот интенсивный и часто хаотический эмоциональный климат, в который до определенной степени вносил свой вклад каждый член группы. Группа казалась неготовой рассматривать эту ситуацию.

Группа часто казалась функционирующей как элемент или целое, даже несмотря на то, что этот элемент не проявлялся в индивидуальном вкладе каждого. Этот тип функционирования становится более очевидным, когда группа рассматривается с различных точек зрения; наблюдение за группой как за целым (а не за ее членами) позволяет некоторым фактам обрести новый смысл.

Будучи активным взрослым участником различных групп, человек имеет различные способы реагирования. Когда несколько человек встречались, чтобы выполнять задание, можно было обнаружить две тенденции: одна была направлена на выполнение задания, тогда как другая казалась направленной в противоположную. Работе препятствует более регрессивная и первичная деятельность. Обращаясь к этим явлениям (которые он считает типичными), Бион вводит специальную терминологию, придающую некоторое единство общим чертам, наблюдаемым в различных опытах. Эти термины следующие: групповое мышление – групповая культура, базовые допущения, группы базовых допущений, а также рабочая группа.

Групповое мышление – групповая культура

Гипотеза о существовании группового мышления происходит из того факта, что группа часто функционирует как целое, даже несмотря на то, что ее члены могут этого и не предполагать, и не осознавать.

Таким образом, термин определяет такую коллективную психическую активность, которая имеет место, когда люди вместе входят в группу. Он также определяет область исследования, в которой можно проводить наблюдения и строить гипотезы. Как термин, он представляет “устойчивую связь”[4], которая по ходу исследования будет приобретать все более новый смысл. Гипотеза о групповом мышлении является базовой формулировкой в исследовании групповых феноменов.

Групповое мышление формируется единодушным мнением, волевым решением или желанием группы в данный момент. Члены группы вносят свой вклад анонимно и неосознанно. Групповое мышление может находиться в конфликте с желаниями, мнениями и мыслями отдельных индивидов и может вызывать у них чувство неловкости, гнев или другие реакции.

Организация группы в данный момент может рассматриваться как результат взаимодействия между групповым мышлением и желаниями отдельных индивидов. Эта организация, несмотря на то, что она может быть примитивной и рудиментарной, названа Бионом групповой культурой. Это понятие состоит из структуры, приобретенной группой на данный момент, задачи, которую она предполагает решать, и организации, которую она принимает для этой цели. Групповая культура представляет собой явление, которое можно наблюдать в контексте групповой ситуации, и может быть описана наблюдателем путем принятия в рассмотрение поведения ее членов, ролей, которые они играют, активных лидеров и поведения группы как целого.

Групповая культура является функцией[5] группового мышления и желаний отдельных индивидов, которые являются ее факторами. Организация, которую группа выбирает в данный момент или в течение определенного периода времени, происходит из конфликта между безличной и бессознательной коллективной волей и желаниями и потребностями индивида.

Чтобы сделать более точным понятие группового мышления, Бион вводит термин базовое допущение.

Базовое допущение

Базовое допущение – это термин, ограничивающий понятие групповое мышление. Напомним, что это понятие указывает на существование в данный момент общего, единодушного и безличного мнения. Групповое мышление является реципиентом, или контейнером всех вкладов, которые делают члены группы. Понятие базового допущения говорит нам нечто о содержании (или возможных содержаниях) этого мнения, давая возможность лучше понять эмоциональные феномены в группе.

Базовые допущения задаются сильными эмоциями, исходящими из примитивного источника, и именно в силу этого рассматриваются как базовые. Их существование частично определяет организацию, которую примет группа, а также способ, которым она будет решать задачу. Поэтому групповая культура всегда демонстрирует лежащие в основе группы допущения или действующее в данный момент базовое допущение.

В группе лежащие в ее основе эмоциональные импульсы – базовые допущения – выражают разделяемую всеми фантазию всемогущего или магического типа, относительно того, как достичь групповых целей и удовлетворить групповые желания. Эти импульсы, характеризующиеся иррациональным содержанием, имеют сильное и реальное проявление в поведении группы. Важно отметить, что базовые допущения являются бессознательными и часто противопоставлены сознательным рациональным мнениям членов группы.

Термин группа в определенном базовом допущении указывает на особую структуру и организацию, принятую группой в связи с действующим базовым допущением. Противоположной этой организации является та, основой которой является рабочая группа, концепция которой будет рассматриваться далее. Бионом были описаны три базовых допущения. Первое называется базовым допущением о зависимости (baD – basic assumption of dependence), и в описательных терминах оно может быть сформулировано следующим образом: группа придерживается убеждения, что является собранием, – таким, что некто, на кого группа полностью полагается, должен удовлетворять все ее потребности и желания. Мы можем сказать, что по мнению группы существует внешний объект, функция которого состоит в обеспечении для группы безопасности как для “незрелого организма”. Другими словами, предлагается вера в защищающее божество, чья доброта, сила и мудрость не подвергаются сомнению. Базовое допущение о борьбе-бегстве (baF – basic assumption of fight-flight) включает в себя убежденность группы в существовании врага, которого нужно атаковать или избегать. Другими словами, плохой объект является внешним и единственной защитной деятельностью при встрече с этим объектом является его разрушение (борьба) или избегание (бегство).

Базовое допущение о поиске пары (baP – basic assumption of pairing) является, говоря в описательных терминах, коллективной и бессознательной верой в то, что какими бы ни были настоящие проблемы и потребности группы, что-то в будущем или кто-то еще не рожденный разрешит их: другими словами, существует надежда на мессию. Эта иррациональная и примитивная надежда является необходимой для базового допущения о поиске пары. Надежда эта часто закладывается в супружеской паре, нерожденный ребенок в которой будет ее спасителем. В этом эмоциональном состоянии значимой является идея будущего, а не решение проблем настоящего. В религиозных понятиях – это является надеждой на рождение мессии.

Суммируя мы можем сказать, что базовые допущения являются для группы эквивалентом всемогущественной фантазии о том способе, которым будут разрешены их трудности. Используемые здесь техники являются магическими. Все базовые допущения являются эмоциональными состояниями, которые стремятся избегать фрустрации, присущей научению через опыт, когда научение подразумевает усилие, боль и контакт с реальностью.

Концептуализация трех базовых допущений позволяет некоторым образом выявить часто скрытые эмоциональные ситуации в группе. Путем определения трех широких эмоциональных конфигураций, Бион предоставил в распоряжение наблюдателя новый инструмент для понимания явлений, в которых он сам задействован. Сходство свойств базовых допущений с явлениями, описанными Мелани Кляйн в ее теориях о парциальных объектах, психотической тревоге и примитивных защитах[6], позволяет нам предположить, что феномены базового допущения являются реакциями группы на психотическую тревогу, реактивизируемую дилеммой, перед которой оказывается индивидуум в группе, и регрессией, которую эта дилемма на него налагает.

Группа базового допущения

Каким образом действует группа со специфической функцией доминирующего базового допущения? В каждом случае необходимо анализировать развивающуюся структуру, принимая во внимание действующее базовое допущение и индивидуальные потребности, а также мнения членов группы, – совпадают они или нет с базовым допущением.

Индивидуумы, принимающие участие в деятельности, названной базовым допущением, ведут себя автоматически и с неизбежностью и не нуждаются в какой-либо специальной подготовке, эмоциональном опыте и психической зрелости. Участие в этом не требует от членов группы способности к кооперации, которая является фундаментально необходимой для участия в психической деятельности, под названием рабочая группа. Чтобы отличить спонтанное участие в группе базового допущения от сознательного или бессознательного участия в рабочей группе, Бион предлагает использовать для последнего слово кооперация, и слово валентность – для обозначения инстинктивной способности участвовать в умственной и групповой деятельности в соответствии с базовыми допущениями. Валентность – термин, заимствованный из физики – указывает на большую или меньшую готовность индивидуума принять участие в деятельности, связанной с базовым допущением. Этой аналогией Бион подводит нас к мысли, что данная способность (даже несмотря на то, что она возникает в психологических феноменах или может быть из них выведена) характеризует уровень поведения, больше напоминающего тропизм у растений, нежели целенаправленное поведение. Групповой терапевт также задействуется этим уровнем функционирования и сталкивается в группе с той же самой (или по крайней мере похожей) дилеммой, что и другие члены.

Группы базового допущения или базовые группы, как их еще называл Бион, имеют определенные типичные формы организации, особенно, когда речь идет о руководстве и поведении. Следующие далее описания в основном взяты из ситуаций, возникающих в малых терапевтических группах, следующих технике Биона. Понятия тем не менее применимы и к пониманию таких больших групп, как армия, религиозные общества и социальные классы.

Культура называемая зависимой группой, основана на том, что отдельное базовое допущение организует себя для поиска лидера, который сможет удовлетворить его потребности. Эта роль легко приписывается координирующему работу терапевту, и часто можно видеть как идея “получения терапии” выражает ожидание, которое идет гораздо дальше рационального и логического.

Зависимая группа ведет себя с терапевтом так, словно убеждена, что вся работа должна быть выполнена им. О такой конфигурации, например, свидетельствуют отсутствие критических суждений и пассивность. Группа может организовываться подобно ученику рядом с профессором, от которого она ожидает инструкций или от которого она может их требовать. Она может функционировать также подобно группе последователей идеи или личности, положительные качества которых не подвергаются сомнению, или подобно группе детей, ожидающих, что их будут учить индивидуально и по очереди.

Когда терапевт интерпретирует, он – как возложивший на себя ответственность за эмоциональное состояние группы – будет ощущать неловкость, которая является результатом фрустрации ожиданий группы. Если он, указывая на фантазии группы, отрицает свою роль ведущего или полагает необходимым разъяснить то, что лежит в основе ситуации – это действия, которые сообщают группе, что он отказывается признавать приписываемую ему роль и что он требует, чтобы члены группы функционировали на более взрослом уровне, – группа может реагировать на это (различными способами) как на надвигающуюся опасность. Результатом может быть то, что группа, продолжая придерживаться своего базового допущения, будет искать человека (или идею), чтобы сделать его обожествленным лидером. Иногда им оказывается самый больной член группы, который заменяет терапевта как лидера. В другой раз руководство ищется в прошлом – в истории группы, групповой “библии”, и тратится много времени на ее создание и изучение. Эта деятельность слагается из воспоминания или апеллирования к традициям группы и действует как “память”, которая направлена против развития новых идей.

Другая превратность связана со сменой базового допущения, с соответствующим ей изменением в эмоциональном климате, руководстве и ролях. В крайних случаях конфликта с новой идеей (в нашем примере – предлагаемой терапевтом идеей его интерпретации группового мышления), группа может реагировать созданием новой организации, которая требует участия посторонней группы. Такая форма реагирования называется отклоняющейся от нормы формой и заключается (в случае зависимой группы) в попытке оказать давление на некоторую внешнюю группу с тем, чтобы показать ей пример своего влияния на нее или своей подверженности ее влиянию.

Вследствие своей собственной валентности групповой терапевт всегда подвержен опасности функционирования на уровне базового допущения. Это видно в смене его отношения или в изменениях техники – например, в том, что он дает интерпретацию индивидууму из группы вместо того, чтобы фокусироваться на группе как целом. Таким поведением он способствует формированию коллективной веры в то, что он – это именно тот тип божества, подкрепляющий аттрибутируемую ему роль. Эти и другие эмоциональные ответы могут рассматриваться как явления, связанные с трудностями поддержания научного уровня работы в области нарушения, вследствие наличия у группы базового допущения. Культура так называемого базового допущения о борьбе-бегстве находит своего лидера среди параноидных личностей. Лидер должен поддерживать идею о существовании врага вне или внутри группы, от которого необходимо себя защищать или которого нужно бежать. В терапевтической группе врагом может быть член группы, сам терапевт, его слова, физические или умственные болезни и т.д. Группа может принять организацию, основной целью которой является избегание любых проявлений “врага”, или смещение их на некоторую подгруппу, которая вследствие этого атакуется. Когда терапевт рассматривается как враг, группа будет игнорировать его интервенцию или демонстрировать свое презрение словами или действиями. Враждебность (как и зависимость) может принимать различные формы. Отклоняющаяся от нормы форма этого типа культуры выражается в действиях, которые имеют целью завладеть личностью терапевта или внешними группами или стать собственностью внешних групп, их идей или мнений.

В культуре так называемой группы поиска пары руководство связывается с парой, которая обещает произвести на свет ребенка или некоторую идею, связанную с будущим; лидером в этом случае является нечто или некто еще не рожденный. Пара может быть установлена между двумя членами в диалоге; остальная часть группы не только терпит, но также и стимулирует эти взаимоотношения. Она никоим образом не реагирует ревностью или соперничеством, поскольку эта пара рассматривается как носитель надежды на рождение будущего лидера, который спасет группу. Эта надежда на мессию является надеждой на то, что идея или человек спасет группу от чувств ненависти, разрушения или отчаяния. Ясно, что для того, чтобы это произошло надежда на мессию никогда не должна быть осуществлена. В культуре, находящейся под влиянием этого базового допущения, терапевт со своим очень возбужденным любопытством может также участвовать в мессианской надежде с последующей потерей своей эффективности в качестве наблюдателя. Отклоняющейся от нормы формой группы этого типа является тенденция к расколу.

При столкновении с угрозой развития новой идеи (в другом контексте Бион назвал ее мессианской идеей, которую следует отличать от мессианской надежды) группа может защитно расколоться. Если раскол произошел, то часть группы будет продолжать придерживаться мессианской надежды, то есть будет продолжать придерживаться базового допущения о поиске пары. Перипетии же другой части будут зависеть от новых серий факторов, самые главные из которых – это терпимость к новой идее и стремление группы функционировать снова как группа базового допущения.

Важно отметить, что отклоняющаяся от нормы форма культуры возникает только тогда, когда группа сталкивается с новой идеей, которая способствует развитию, и что это не имеет место в культуре рабочей группы, а также не нейтрализует культуру базового допущения. Развитие новой идеи угрожает основной структуре группы и несет с собой возможность возникновения ситуации, которую Бион назвал катастрофическим изменением.

Базовое допущение может измениться на протяжении одной сессии или оставаться тем же в течение многих месяцев, но оно никогда не сосуществует с другими. Эмоции, связанные с ними, могут быть описаны общими терминами тревоги, страха, любви, сексуальности, ненависти и др.; тем не менее тревога в зависимой группе качественно отличается от тревоги в группе борьбы-бегства или группе поиска пары, и то же самое можно сказать о других эмоциях.

Согласно этим описаниям становится ясно, что методы, которыми группа оперирует в рамках определенного допущения являются примитивными и нереалистичными. Цепкость, с которой базовая группа связывается с этими примитивными способами, является следствием интенсивности чувств и механизмов проективной идентификации, которые она использует для защиты себя от психотической тревоги.

Одно свойство, общее для всех групп базового допущения, состоит во враждебности, с которой они сопротивляются любым стимулам, направленным на рост или развитие. В терапевтической группе стимул, направленный на рост и развитие имеет непосредственное отношение к инсайту; группа базового допущения свирепо этой возможности сопротивляется.

Другое свойство связано с использованием языка. В группе базового допущения язык не развивается как способ мышления, но используется как форма действия. Можно сказать, что это язык, лишенный своего коммуникативного свойства, – свойства, которое зависит от формирования и использования символов. В этом отношении язык базовой группы больше напоминает язык психотика, чем язык невротика. Группа базового допущения не включает понятие времени и поэтому не терпит фрустрацию. Эта ситуация очень тесно связана с неспособностью развивать символический язык, который бы мог использоваться как прелюдия к действию, – язык достижения, как Бион называет его.

Рабочая группа

Говоря о базовых допущениях, мы больше говорили о примитивном эмоциональном уровне, который проявляет себя в каждой группе. Важно понимать, что этот примитивный уровень всегда сосуществует с другим уровнем функционирования, который имеет отношение к рабочей группе.

Рабочая группа – это термин, используемый Бионом для указания на определенный тип группового мышления и на происходящую из него культуру. Рабочая группа (W) требует от ее членов кооперации и усилий; она не является функцией валентности, но является результатом определенной зрелости и готовности к тому, чтобы участвовать в ней. Это такое психическое состояние, которое предполагает контакт с реальностью, терпимость к фрустрациям, контроль эмоций, и больше похож по своим свойствам на эго, рассматриваемое как психический феномен, как он описан Фрейдом.[7]Организация группы (групповая культура) как функция группового мышления в рабочей группе отличается от организации (групповой культуры), возникающей в базовом допущении. На этом уровне функционирования рабочей группы задача, которая должна быть разрешена рабочей группой, предполагает использование рациональных и научных методов работы. Лидером является человек, который наиболее эффективен в обеспечении возможности такой работы. Задача (которая может быть и болезненной) способствует росту и созреванию группы и ее членов. В терапевтической группе терапевт является лидером этой функции.

Вербальный диалог является функцией рабочей группы, так как представляет собой вытекающее из нее действие. Рабочая группа, которая терпит фрустрацию, дает возможность развиваться новым идеям, которые она не обожествляет, не отрицает, и от которых она не стремится избавиться; их развитию здесь не будут препятствовать, как это происходит в группе базового допущения. Сосуществование группы базового допущения и рабочей группы приводит к постоянному конфликту, который всегда повторяется внутри группы. Деятельность рабочей группы срывается группой базового допущения; стремлению индивидуума отделиться противится его регрессивное стремление не делать этого. Конфликт может быть описан различными способами: как конфликт между новой идеей и группой или между рабочей группой и базовым допущением. Группа базового допущения выступает против новой идеи, как это описано в нашей предыдущей формулировке этой темы. Рабочая группа и индивидуум в группе встречаются с болью противоборства обеих тенденций. Индивидуум, как человек в составе рабочей группы, подвергается действию неизбежной составляющей одиночества, изоляции и связанной с ростом и развитием боли. (См. Примечание ко второму изданию.)

Специализированная рабочая группа

Общество как группа также демонстрирует базовые феномены. В своем развитии социальные группы частично разрешают эту проблему как бы делегируя определенным подгруппам некоторые функции вмещения в себя. Бион называет эти организации и институты специализированными рабочими группами.

Применяя эту гипотезу можно рассматривать такие институты как церковь или армия как подгруппы, – как выполняющие функцию специализированной рабочей группы для остальной части общества. С этой точки зрения церковь с ее организацией и структурой воплощает базовое допущение о зависимости; армия воплощает базовое допущение о борьбе-бегстве, освобождая остальную часть общества от задачи по вмещению в себя этих базовых допущений. Существуют группы, специализированные в рамках базового допущения о поиске пары; аристократия как социальный класс с ее идеями рода и происхождения – один из примеров.

Неудача в эффективном вмещении в себя релевантного базового допущения в одной из таких институциализированных (institutionalized – учрежденческих) групп – из-за того, что оно особенно активно или из-за того, что по каким-то причинам оно было заменено другим – вызовет ответные реакции в подгруппе или в обществе, частью которого она является. Далее можно обнаружить новое и отличающееся от прежнего развитие структуры, или реактивизацию стремления избежать это развитие. Понятие специализированной рабочей группы создает новую перспективу для понимания сложных явлений в обществе вообще.

Катастрофическое изменение

Катастрофическое изменение – это термин, выбранный Бионом для описания устойчивой связи между фактами, которые можно обнаружить в разнообразных областях, среди которых психика, группа, психоаналитическая сессия и общество. Факты, на которые указывает устойчивая связь, могут наблюдаться, когда в любой из упомянутых областей возникает новая идея.

Бион утверждает, что новая идея содержит потенциально подрывную силу, которая в большей или меньшей степени нарушает структуру той области, в которой эта идея возникла. Так, новое открытие нарушает структуру общества, интерпретация – структуру личности. Указывая, в частности, на те факты, которые возникают в малых терапевтических группах, новая идея, выраженная в виде интерпретации или представленная личностью нового члена, способствует изменению в структуре группы. Одна структура преобразуется в другую, проходя стадии дезорганизованности, боли и фрустрации; рост должен быть функцией этих обстоятельств. Используя модель контейнера и содержимого, можно изучать эти перипетии не ссылаясь на ту особую область, в которой они имеют место. Можно ссылаться на новую идею как на содержимое, а на группу, психику или общество – как на контейнер, и изучать их возможные взаимодействия.

Теперь мы готовы указать факты, которые Бион связывает с термином катастрофическое изменение. Этими фактами являются валентностьинвариантность и подрыв системы; он рассматривает эти элементы как внутренне присущие любой ситуации роста. Термин инвариантность указывает на то, что позволяет в новой структуре осознавать аспекты старой структуры.

На перипетии новой идеи (содержащейся внутри контейнера группы) можно частично указать описывая стремление группы базового допущения к уклонению при столкновении с чем-либо, предполагающим развитие. Попытки устранения, обожествления или догматизирования являются защитными реакциями перед лицом катастрофического изменения. Эту модель мы можем применять к любой научной, религиозной, терапевтической или социальной группе. Фрейд, например, дал начало новой и революционной идее; некоторые группы отвергли и изгнали его идеи, другие группы организовались вокруг него, сформировав институты, которые выполняют функцию хранителя и преобразователя его идей. В совершенно другом контексте Христос и его идеи вызвали защитные реакции и реакции раскола в группах, в которых можно обнаружить ту же самую лежащую в основе конфигурацию.

Мистик и группа

Исключительный индивидуум может быть описан различными способами. Его можно назвать гением, мистиком или мессией. Бион предлагает использовать термин мистик для указания на исключительных индивидуумов в какой-либо области будь то научная, артистическая или религиозная. Он использует слово Учреждение – термин, использующийся сегодня для указания на тех, кто олицетворяет силу, ответственность в штате или других институтах, для указания на все то, что осуществляет эти функции внутри личности или группы.

Мистик или гений, носитель новой идеи, всегда разрушителен для группы; Учреждение пытается защитить группу от этого разрушения. Проблема, которая возникает из отношений между мистиком-гением и институтом, создает эмоциональную конфигурацию, которая на протяжении всей истории повторяет себя в различных формах. Мистику требуется Учреждение и наоборот; институализированная группа (рабочая группа) является столь же важной для развития индивидуума, как индивидуум для рабочей группы.

Мистик-гений может представить себя группе как революционера или, наоборот, может утверждать, что он полностью согласен с существующими в группе правилами. Он может быть творцом или нигилистом, но в обоих случаях он безусловно будет рассматриваться – в какой-то момент – как отличная от других часть группы. В действительности, каждый гений, мистик или мессия одновременно является и тем и другим, так как природа его вкладов направлена на разрушение определенных законов или договоренностей, культуры или сплоченности некоторой группы или некоторой подгруппы внутри группы. Разрушительная сила мистика-гения ограничена средствами, которыми он передает свое сообщение, а его творческие способности как агента изменения будут зависеть от языка достижения. Учреждение должно достичь (как одной из своих функций) того, что соответствующее вмещение в себя и представление новой творческой идеи частично ограничивали ее разрушительную силу и в то же время делали ее доступной для всех членов группы, не являющихся гениями. Читатель может найти множество примеров этих конфигураций в таких различных областях, как история религии, открытие психоанализа, а также открытия науки и их институциализация.

Отношение между мистиком-гением и группой можно отнести к одной из трех категорий. Оно может быть попутным (commensal), симбиотическим или паразитическим. В попутных взаимоотношениях мистик-гений и группа сосуществуют, не задевая друг друга; здесь нет конфронтации или изменения, хотя бы некоторое изменение здесь и могло бы быть в случае, если бы отношения изменились. В симбиотических взаимоотношениях имеет место конфронтация, которая в конце концов будет полезна для обоих; идеи мистика-гения анализируются и принимаются к рассмотрению, а его вклады вызывают благожелательность или ненависть. Эти взаимоотношения приводят к тем большему росту мистика-гения, чем больше рост в группе, даже несмотря на то, что этот рост не просто обнаружить. Доминирующими эмоциями являются любовь, ненависть и познание. В паразитических взаимоотношениях, в которых зависть является основным фактором, результатом связи является разрушение и оголение как мистика-гения, так и группы. Одним из примеров среди множества возможных является группа, которая выдвигает исключительного в своей творческо-разрушительной роли индивидуума на такое положение в Учреждении, где его силы поглощаются административными функциями.

Периодически повторяющаяся структура этих описаний является одной из взрывоопасных сил внутри структуры, пытающейся ее сохранить. В случае группы такая конфигурация имеет место между мистиком-гением и Учреждением с его функцией вмещения в себя, выражения и возведения в ранг института проводимой новой идеи и защиты группы от разрушительной силы этой идеи.

Примечания:

[*] Термин “container-contained” переводится как контейнер-содержимое; “contained” понимается здесь как процесс и как содержимое, при этом “contain”, “contained”, “containing” используются в смысле содержать (в себе), вмещать (в себя). – Прим. переводчика.

[1] S. Freud, The Ego and the Id // Я и Оно, S.E. 19.

[2] M. Klein, “Some theoretical conclusions regarding the emotional life of the infant” // “Некоторые теоретические выводы относительно эмоциональной жизни младенца,” в Developments in Psychoanalysis, Hillary House, New York, 1952.

[3] Там же.

[4] Устойчивая связь – заимствованный у Юма термин, который указывает на тот факт, что некоторые рассматриваемые данные регулярно появляются вместе. Бион использует этот термин в своей гипотезе о развитии мышления. Концептом слова являются определения, которые связывают наблюдаемые устойчиво сочетающиеся элементы.

[5] Термин функция используется Бионом в математическом, философском и общеупотребительном смысле, явно имея своей целью удержание ассоциаций, происходящих из этих областей, от того, чтобы они ограничивались перечисленными значениями.

[6] M. Klein, цитируемое произв.

[7] S. Freud, цитируемое произв.

Примечание ко второму изданию:

Вопрос, который мы не обсуждали в первом издании, разрабатывается Бионом в его книге Experiencias en grupo (Group experiances // Переживания в группе, Paidos, Buenos Aires, второе издание, 1972 г.), – это понятие протопсихической системы.

Бион указывает на то, что психологическая структура сложной группы или рабочей группы (wg) является очень мощной: являясь чрезвычайно стойкой структурой, эмоциональные состояния базового допущения вызывают у индивидуумов в группе непропорциональный страх быть задушенными или захваченными ими. К этому следует добавить страх, провоцируемый отсутствием знания о силах, противопоставленных группе.

Если в данной группе находящиеся в конфликте силы можно охарактеризовать, например, как рабочую группу (wg), а также как направленные против базового допущения о зависимости (baD), тот нас может заинтересовать судьба базового допущения о поиске пары (baP) и базового допущения о борьбе-бегстве (baF). Мы также можем задать этот вопрос по-другому: что заставляет эмоции, связанные с базовым допущением, оставаться столь цепко связанными друг с другом?

Чтобы ответить на эти вопросы (о судьбе бездействующих базовых допущений и цепкости эмоций, относящихся к данному базовому допущению), Бион постулирует существование “протопсихического” феномена.

Это понятие выходит за рамки опыта переживания, однако Бион полагает, что оно является необходимым для ясного выражения его идей.

Протопсихическое состояние или активность можно охарактеризовать не только как не-психическое, но также и как не-физическое; его эволюция, скорее, вызывает психические или физические феномены. Это система, в которой эти аспекты остаются недифференцированными; это та матрица, из которой возникают явления.

Из этой матрицы (протопсихической системы) происходят базовые эмоции, относящиеся к базовому допущению, которое в данный момент цепко держит власть над психической жизнью группы. Бездействующие базовые допущения остаются, так сказать, в пределах протопсихической системы.

Эти протопсихические уровни являются источниками заболеваний группы.

Короче говоря, болезни группы должны усматриваться в: (1) отношении индивидуума к данному базовому допущению, как в случае поддержания им его, так и в случае борьбы с ним, и (2) в протопсихических стадиях других базовых допущений, бездействующих в данный момент.

Понятие протопсихической системы и теории базовых допущений могут использоваться при выработке нового угла зрения в отношении к психическим заболеваниям. Мы должны помнить, что протопсихические системы (pmD, pmF, pmP) составляют базис или матрицу для групп, которые в процессе эволюции будут выглядеть либо как психические явления, связанные с активным базовым допущением, либо как физические явления. Классификация физических заболеваний – также называемых психосоматическими болезнями – в соответствии с их источником в данной протопсихической системе, связывающей их с ассоциированными эмоциональными структурами, подразумевает развертывание перспективных исследований в области психосоматической медицины, которая превосходит современные представления о психосоматике и ведет к физическим болезням – еще не исследованному измерению группы.

Более того, сфера приложения понятия протопсихической системы может быть гипотетически расширена на область денег и их использования. Бион считает, что значение денег имеет не только коммерческий источник в смысле товара и необходимости обмена, но также имеет и групповой источник, связанный с данным базовым допущением, в эволюции протопсихической системы.

Согласно его представлениям, источник хождения денег лежит не только в необходимости обмена, но и наоборот, в потребности принимать ценности самой группой как, например, при “выкупе невесты”; хождение денег может быть также способом компенсировать группе потерю одного из ее членов.

То, что он имеет в виду не означает подчинения использованию валюты или ее отклонений в сторону какого-то конкретного базового допущения, хотя было бы возможно выделить определенные виды взаимоотношений, так как деньги имеют разный смысл в военной группе или в обществе, находящимся под влиянием базового допущения о борьбе-бегстве, и религиозном объединении. Если относящиеся к протопсихической системе понятия могут быть использованы для понимания психических и физических болезней, то они также могут рассматриваться в экономической науке как нарушения (болезни) механизма обмена.

Флюктуации размера валюты несомненно будут связываться с активным базовым допущением и будут зависеть от протопсихической системы.

Статья. Теория мышления У.Р. Биона и новые техники детского анализа

Год издания и номер журнала:
2008, №1
Автор:
О’Шонесси Э.
Комментарий: Данная статья была впервые опубликована в 1981-м году в «Journal of Child Psychotherapy», 7, 2: 181–9 под названием «Мемориальный очерк о теории мышления У. Р. Биона». Данный перевод выполнен по изданию: Melanie Klein Today: Vol. 2, London: Routledge (1988).
Перевод: З. Баблоян
Редакция: И.Ю. Романов

К моменту смерти У. Р. Биона в 1979-м году его деятельность успела — еще при жизни этого человека — изменить психоанализ. Сделанные им клинические открытия привели его к выработке новых понятий и теорий, охватывающих широкий спектр фундаментальных психоаналитических проблем. В качестве темы своего мемориального очерка я выбрала бионовское исследование мышления — поскольку оно тесно связано с новыми способами работы с пациентами.

Бион создал теорию истоков мышления. Он постулировал существование ранней, первой формы мышления, отличающейся от более поздних его разновидностей, но служащей основанием для их развития. Эта первая форма мышления направлена на познание психических качеств, и является результатом ранних эмоциональных событий, происходящих между матерью и младенцем и определяющих, образуется ли у младенца способность мыслить. Теория Биона приводит к любопытным выводам о том, что знание психологического предшествует знанию физического мира; она представляет собой новое понимание мышления как одной из фундаментальных связей между людьми – связи, обладающей также фундаментальным значением для формирования и функционирования нормальной психики. На всем протяжении свое работы Бион увязывал исследование мышления с аналитической техникой, что позволило достичь клинического прогресса с пациентами разных возрастов.

Передать редкостную оригинальность мысли Биона нелегко. Он выражался строгими предложениями, полными точного смысла. Они вознаграждают читателя многократно, так же, как нечастые шутки Биона, не теряющие комического эффекта — его средство развлечь аудиторию. Я планирую сначала кратко изложить основные аспекты бионовского исследования мышления, а затем дать клинические иллюстрации использования его концепции в детском анализе.

Что подразумевал Бион под «мышлением»? Отнюдь не абстрактный психический процесс. Его интересовало мышление как человеческая связь (human link) — стремление понять себя или другого, постичь их реальность, проникнуть в их природу и т. п. Мышление – это эмоциональный опыт попытки познать себя или другого. Бион обозначил этот фундаментальный тип мышления — мышления в смысле попытки познать — символом «К»1). Если xKy, то «х находится в состоянии познания у, а у — в состоянии познавания со стороны х».

Исследование Бионом мышления началось с ряда блестящих клинических докладов, прочитанных и опубликованных в 1950-х годах (Bion 1954, 1955, 1956, 1957, 1958a, 1958b, 1959). В этих докладах зафиксировано его изучение расстройств мышления у пациентов-психотиков, которые раскрыли перед ним природу нормального и анормального мышления. В 1962-м году он сформулировал эти открытия теоретически в статье под названием «Теория мышления» и опубликовал книгу «Научение из опыта», в которой дал своим идеям дальнейшее развитие, истолковывая их с помощью символа «К». Он не уставал подчеркивать свой долг перед Фрейдом и Мелани Кляйн, особенно выделяя значение статьи Фрейда «Положение о двух принципах психической деятельности» (1911) и теории Мелани Кляйн о ранних объектных отношениях и тревогах, а также введенного ею понятия проективной идентификации. Бион развил эти идеи и скомпоновал их по-новому, создав тем самым основание для собственных открытий.

В «Положении о двух принципах психической деятельности» Фрейд описывает цель принципа удовольствия как избегание неприятных напряжений и стимулов и их разрядку (Freud, 1911). В «Заметках о некоторых шизоидных механизмах» (Klein, 1946) Мелани Кляйн описывает нечто подобное принципу удовольствия с другой точки зрения: ранний механизм защиты, который она называет проективной идентификацией. По ее мнению, младенец защищает свое Эго от невыносимой тревоги, отщепляя и проецируя нежелательные импульсы, чувства и т. д. в свой объект. Так выглядит разрядка неприятных напряжений и стимулов с точки зрения объектных отношений. Изучая природу проективной идентификации, Мелани Кляйн отметила, как отличается степень ее использования у разных пациентов: пациенты с бoльшими нарушениями прибегали, по ее выражению, к «чрезмерному» использованию этого механизма. Бион, опираясь на свою работу с пациентами-психотиками, обнаружил, что здесь действует не только количественный фактор. Он пришел к выводу, что пациенты-психотики используют иной, анормальный тип проективной идентификации. Бион сделал и другое открытие.

Проективная идентификация, кроме того, что она является механизмом защиты, — это самый первый способ коммуникации между матерью и младенцем, исток мышления. Новорожденный передает свои чувства, страхи и т. д. матери, проецируя их в нее, чтобы она приняла и узнала их. В ходе психоанализа проективная идентификация как способ коммуникации — это важная и весьма определенная ситуация на сеансе. Например, девятилетняя девочка, быстро и систематически переходя от одного вида деятельности к другому, иногда проецировала в меня чувство изоляции. Я остро ощущала изоляцию в себе, т. е. я контейнировала ее проекцию и оказывалась мгновенно с ней идентифицированной. Подумав о том, что я принимала в себя, я интерпретировала это так, что она хотела, чтобы я узнала ее чувство изоляции. Подобное событие на сеансе — это примитивная передача от пациента аналитику, осуществляющаяся посредством проективной идентификации, переносная версия раннего события между матерью и ребенком той разновидности, которая формирует «К-связь» между ними и открывает путь развитию мышления.

Это очень важное открытие. Согласно Биону, младенец разряжает неудовольствие, отщепляя и проецируя вызывающие тревогу восприятия, ощущения, чувства и т. д. — как в нашем примере с чувством изоляции — в мать, чтобы она контейнировала их в том, что он называет «мечтанием» (‘reverie’). В этом заключается ее способность с любовью думать о своем младенце — уделять ему внимание, пытаться понять, то есть «К-ить» (to K). Ее мышление преобразует чувства ребенка в познанный и выносимый опыт. Если младенец не слишком одержим преследованием (persecuted) и не слишком завистлив, он интроецирует способную мыслить мать и идентифицируется с ней, а также интроецирует свои собственные модифицированные чувства.

Каждый такой проективно-интроективный цикл между младенцем и матерью является частью очень значимого процесса, который постепенно преобразуют всю психическую ситуацию младенца в целом. Вместо Эго удовольствия, эвакуирующего неудовольствие, медленно формируется новая структура: Эго реальности, бессознательно интернализовавшее в качестве своего ядра объект, способный мыслить, то есть познавать психические качества в себе и других. В таком Эго существует различие между сознательным и бессознательным, а также потенциальная способность различать между ви?дением, воображением, фантазированием, сновидением, бодрствованием и сном. Это нормальная психика, формирование которой зависит как от матери, так и от младенца.

Неспособность развить Эго реальности может объясняться неспособностью матери К-ить сообщения младенца, переданные при помощи его первого метода коммуникации — проективной идентификации. Если ей это не удается, она оставляет неудовлетворенной фундаментальную потребность младенца в отличном от него самого объекте, который не эвакуирует то, что причиняет неудовольствие, но удерживает это и размышляет над ним. Такой же провал может происходить из-за ненависти младенца к реальности или чрезмерной зависти к способности своей матери выдерживать то, что сам он выдерживать не может. Это приводит ребенка к продолжающейся и усиливающейся эвакуации — как уже модифицированных, более выносимых элементов, возвращенных ему матерью, так и самой контейнирующей матери, а в крайних случаях — к агрессивному нападению на собственные психические способности. Именно такое нападение и вызывает психоз.

По мнению Биона, психоз наступает при разрушении частей психики, потенциально способных к познанию. Его классическая статья «Различие психотических и непсихотических личностей» (Bion, 1957) характеризует, соответственно, расхождение между психотическим и нормальным психическим функционированием. «Отличие психотической личности от непсихотической заключается в расщеплении на мельчайшие фрагменты всей той части личности, которая стремится к пониманию внутренней и внешней реальности, и выталкивании этих фрагментов так, чтобы они вошли в свои объекты или поглотили их». Это – катастрофа для психической жизни, которая в подобном случае не приходит к нормальному способу функционирования. Вместо мышления, основанного на принципе реальности и символической коммуникации внутри самости и с другими объектами, происходит аномальное расширение Эго удовольствия, сопровождающееся чрезмерным использованием расщепления и проективной идентификации как конкретного способа отношений этого Эго с ненавидимыми и ненавидящими объектами. Всемогущество замещает собой мышление, а всезнание — научение из опыта в катастрофически спутанном, неразвитом и хрупком Эго. Бион описал печальный результат нападения психотика на собственную психику. Психотик чувствует, что «не может восстановить свой объект или свое Эго. В результате этих атак расщепления все те черты личности, которые однажды в будущем должны обеспечить основание для интуитивного понимания себя и других, изначально оказываются под угрозой» (p. 46). И далее: «в фантазии пациента исторгнутые частицы Эго ведут независимое неконтролируемое существование, либо содержа внешний объект, либо содержась в нем; они продолжают исполнять свою функцию, как если бы испытание, которому их подвергли, вызвало только увеличение их числа и спровоцировало враждебность к извергшей их психике. Вследствие этого пациент чувствует себя окруженным причудливыми (bizarre) объектами» (p. 47).

Психотик находится в отчаянии, он заточен в своей причудливой вселенной. В анализе пациенты-психотики открывают заградительный огонь из ужаса перед контактом с самим собой или с аналитиком, который воспринимается как смертоносно карающий объект. Плохое понимание ими в норме различных состояний бодрствования, сновидения, галлюцинирования, восприятия, фантазии и реальности вызывает спутанный, спутывающий и иногда бредовый перенос. Непрерывно используя проективную идентификацию, которая может настигать аналитика далеко за пределами терапевтического часа, они пытаются добиться от него соучастия или действия, но не К. Гипотезы Биона расходятся с теориями, рассматривающими мышление как всего лишь проявление созревания или как автономную функцию Эго. Согласно Биону, Эго младенца с большими усилиями выводит К из эмоциональных переживаний со вскармливающим объектом, функционирующим в норме на основании принципа реальности.

Но даже будучи достигнутым, К находится под угрозой: оно может стать «минус К» посредством лишения его значимости. Минус К — это понимание, настолько оголенное (denuded), что остается одно лишь неправильное понимание. Среди главных причин минус К — чрезмерная зависть и неадекватное воспитание. Чрезмерная зависть изменяет способ проецирования. Бион пишет: «… младенец отщепляет и проецирует свои чувства страха в грудь вместе с завистью и ненавистью к невозмутимой груди»; и далее в главе о минус К в книге «Научение из опыта» Бион описывает нарастающее оголение (denudation) психики младенца, которая становится пронизанной безымянным ужасом. С материнской стороны, неспособность принять проекции вынуждает младенца нападать на мать и проецировать все больше, и он ощущает, что она обирает (denude) его. Тогда он интернализует «жадную вагиноподобную “грудь”, срывающую хорошесть со всего, что младенец получает, оставляя лишь вырожденные объекты. Этот внутренний объект лишает своего хозяина всякого понимания» (‘A theory of thinking’, p. 115). Продолжающееся взаимное обирание и непонимание между матерью и младенцем оставляет между ними только минус К, жестокую, пустую, вырожденную связь превосходства/низшести.

Итак, я вкратце изложила рассмотрение Бионом трех феноменов: К, эмоционального переживания попыток познать самость и других; нет К, психотического состояния отсутствия психики, способной познавать самость или других: в психотической части своей души пациент существует в нереальной вселенной причудливых объектов, о которых он не может думать; и минус К, жестокой и обирающей связи неправильного понимания себя и других. Теперь я хочу проиллюстрировать их применение в понимании и интерпретации клинического материала в детском анализе.

Бион помещает способность к познанию в самый центр психической жизни. В его исследованиях принцип удовольствия и принцип реальности рассматриваются на одном уровне с инстинктом жизни и инстинктом смерти в качестве фундаментальных регуляторов психической жизни. На языке символов Биона К столь же фундаментально, как L (любовь) или H (ненависть). Он связывает данную теоретическую перегруппировку с клинической практикой. Согласно Биону, существует ключ к каждому сеансу. Этот ключ — К, L или H. Когда аналитик решает, что К, L или H должны стать темой его основных открывающих интерпретаций, он выбирает ключ сессии, что далее может «действовать как стандарт, с которым он может соотносить все прочие утверждения, которые намеревается сделать» (Научение из опыта, p. 45). Если Бион прав, К, или любая его разновидность — минус К или нет К — может так же, как и всякая разновидность L или H, стать опорным пунктом сеанса. Последствия в отношении клинической практики здесь таковы: мы зачастую должны работать с нашими пациентами над К, и наше внимание должно столь же свободно распространяться на К-связь в пациенте и между нами и пациентами, как и на L или Н-связи.

Это можно сформулировать следующим образом (хотя бионовскому подходу к аналитической работе чуждо ригидное приложение идей) — задайте относительно клинического материала следующий вопрос: «Проявляется ли материал этого сеанса как выражение L, Н или К, как связанные с одной из этих связей тревога, защита и т. д.?» (Далее я буду опускать L и Н, поскольку они не являются темой данной статьи и в любом случае лучше нам знакомы.) Если в материале наиболее актуально К, следующий вопрос таков: «Какая разновидность К? Это попытка ребенка познать, или же ребенок, скажем, слишком тревожен, чтобы думать о своем внутреннем или внешнем объекте?» В этих ситуациях ключом будет К. Можно ли предположить, в другом случае, что ребенок неправильно понимает или обирает свой опыт? Тогда ключом будет уже не К, но минус К. Или же ребенок выражает в своем материале психотическое состояние, в котором он существует, будучи неспособным думать? Тогда ключом будет нет К.

Предположим, девятилетняя девочка начинает сеанс, рисуя домик. Домик самый обычный: традиционная крыша, два окна с занавесками, дверь по центру. Аккуратный рисунок передает порядок и пустоту. Сообщает ли рисунок что-либо в отношении К, и если да, то что именно? Не пытается ли девочка своим рисунком домика сказать терапевту, что знает, что ее интернализованная мать в упорядоченном состоянии, но пуста? Не выражает ли она также свое ощущение и свой страх того, что терапевт, назначающий ей регулярные встречи, когда каждый сеанс похож на предыдущий и т. д. — тоже обладает таким свойством? Если да, то ключом к сеансу будет К. Ребенок думает о своем внутреннем объекте и стремится на этом сеансе, в отличие от других сеансов, познать также текущий и непосредственный внешний объект, терапевта в материнском переносе (это та самая девочка, которая проецировала чувства изоляции, мы вкратце упоминали о ней выше; тогда она была слишком тревожна, чтобы думать о природе своего объекта и вместо этого становилась им сама).

Но сообщение может быть и иным. Такой рисунок может выражать ощущение ребенка, что обычные отношения — и как раз эта другая девочка посещает сеансы регулярно и ведет себя с терапевтом самым обыкновенным образом — для нее лишены значения. Если все именно так (что подтверждается общим контекстом других ее сообщений и контрпереносными чувствами терапевта), то она сообщает, что сеанс для нее не имеет значения, она ничего из него не узнает, хотя присутствует на нем и действует и говорит «правильно». Ключ к этому сеансу — минус К, и тогда открывающая интерпретация может гласить, что она чувствует пребывание с терапевтом, как нарисованный домик, пустым и ничего для нее не значащим. Далее сеанс может развиваться по одному из многих возможных сценариев. Девочка может почувствовать облегчение от того, что ее понимают, и, вполне вероятно, проявится тревога относительно повсеместности таких тщетных (futile) объектных отношений дома и в школе, или страх того, что она не может испытывать других чувств. На сеансе почти точно снова возникнет минус К, теперь по отношению к новым К-событиям этого часа (со многими детьми это происходит сразу же по отношению к первой интерпретации), и можно будет ухватить процесс обирания непосредственно в его развертывании.

Но существует и третья возможная категория коммуникации в К. Рисунок домика может быть правильным, но пустым потому, что это просто безопасный предмет, который занимает терапевта, пока ребенок на самом деле занят чем-то другим. Один такой мальчик делал для меня совершенно заурядные рисунки и фигурки, а сам в это время наблюдал за враждебным «глазом», который следил за ним из затвора на окне — ужасающим причудливым объектом, по Биону. У этого третьего ребенка не было психического оснащения, что позволяло бы ему мыслить мысли о доме или рисовать символический дом, как в случае первой девочки — рисование домика для него было чем-то совершенно другим. Он всегда забирал с собой свои рисунки и фигурки в конце сеанса. Однажды, в начале анализа, он попытался оставить рисунок у меня. Через час я обнаружила, что он стоит у дверей игровой комнаты, охваченный паникой, не в состоянии уйти без рисунка, который казался ему частью его самого, которую он вытолкнул через карандаш на бумагу. Оставить рисунок означало искалечить себя. Меня он переживал как ужасающий объект, который нужно ублажать рисунками, фигурками и т. п., и от которого следовало скрывать свой причудливый мир. Об этом мире он не мог думать — и потому, что тот переполнил бы его ужасом, и потому, что у мальчика не было такой психики, с помощью которой можно было бы мыслить мысль. На этом сеансе нет К. Ключом к нему, несмотря на видимое спокойствие и откровенное правильное поведение пациента — рисование обыкновенного домика, было его состояние пребывания без К, вследствие чего он отчаянно жаждал помощи или же спасения от ненависти объектов, которыми чувствовал себя окруженным — ненависти смотрящего глаза в окне и ненависти терапевта.

Согласно Биону, «улыбка психотика значит нечто иное, чем улыбка не-психотика», и то же самое можно сказать о детской игре. В наших примерах (пусть немного стилизованных в целях наглядности), относящихся к трем анализам — и каждая из этих трех разновидностей анализа знакома детским психотерапевтам — рисунок домика значит нечто иное для каждого ребенка. Для первого это — это символическая коммуникация, выражающая К. Для второго — символический эквивалент (если воспользоваться определением Сигал (Segal, 1957)) пустотности и лишенности значения, т. е. минус К, и каждый следующий рисунок или игра другого типа для этой девочки значили столь же много или столь же мало, поскольку на этой стадии анализа одно переживание не отличалось от другого. Для третьего ребенка рисунок был конкретным выталкиванием части себя в форме домика, чтобы ублажить терапевта — без К в страхе перед Н.

Клинические прозрения Биона открыли совершенно новые способы работы с пациентами в каждой из трех областей: К, минус К и психотического состояния нет К. Рассмотрим, например, связь между К и расщеплением и интеграцией Эго. Когда К о матери вызывало слишком сильную тревогу у первой девочки, она отщепляла воспоминание и суждение о том, что ее мать упорядочена, но пуста. Она защищала себя от познания путем расщепления, а также — становясь объектом, быстро и систематически переходящим от одного типа деятельности к другому. Когда она стала меньше бояться К, то смогла рисовать, и нарисовала правильно упорядоченный, пустой дом, интегрируя свое знание об интернализованной матери и стремясь познать также своего терапевта/мать. Позднее на этом сеансе она сообщила интенсивное чувство изоляции — чувство, которое раньше проецировалось в аналитика в качестве обособленного события. Это был следующий шаг интеграции, несущий ей болезное эмоциональное понимание того, что чувство полной изоляции вызывала у нее правильно упорядоченная, но пустая мать. Я думаю, что важно анализировать как облегчение, которое дает интеграция, так и боль, которую приносит К.

В отношении минус К подход Биона позволяет нам понять, как области бреда сохраняются у детей, которые тем не менее «знают» реальность: дело здесь в том, что это знание — не К, но минус К. Вторая девочка знает (в смысле минус К), что она ходит к аналитику и что она нарисовала дом, так же, как она «знает», что у нее есть отец и мать. Но это для нее ничего не значит. Она страдает от бессмысленности и тщетности. Отщеплено, как нам помогает обнаружить исследование Биона, тревожащее всемогущество и превосходство над объектами, о которых она не знает, что это родители. В ее мире нет взрослых; только объекты, притязающие на старшинство, но понимающие так же неправильно, как и она сама. Между девочкой и ее объектом, как говорит Бион, «продолжается процесс обирания, пока не остается разве что пустое превосходство/низшесть, которое в свою очередь вырождается в ничтожество» (Научение из опыта, p. 97).

Наверное, самым оригинальным вкладом Биона в психоанализ стало исследование им ранее малоизученных процессов в психике психотика: конкретных переживаний вторжений и манипуляций в его голове, исторжений из всех органов, странных траекторий его проекций и причудливых объектов, которыми наполнены его внутренний и внешний миры. Понимание Бионом того, что значит существовать без К, чрезвычайно помогло аналитикам в их попытках достичь пациентов, подобных упомянутому выше мальчику, которые существуют — не будет преувеличением сказать — в комнате ужаса как внутри, так и снаружи. Работы Биона глубоко и точно характеризуют природу и сложность аналитической задачи для пациента-психотика и его аналитика.

Бион не только развил клиническое понимание К, минус К и нет К, но и показал взаимосвязи между ними. Понимание этих взаимосвязей способно помочь аналитику при двух ситуациях психического движения, возникающих в игровой комнате: движения от эмоционального понимания к утрате этого переживания, т. е. движения от К к минус К, и движения от вменяемости к психотичности или наоборот, т. е. колебания между К и нет К.

Возьмем первое движение, от эмоционального понимания к утрате этого переживания. Сдвиг от К к минус К в разных курсах анализа бывает и очень серьезной, и незначительной проблемой. Иногда вся проделанная работа обирается, и минус К, словно рак, распространяется на каждую связь между пациентом и аналитиком. Иногда же оголение К до степени минус К происходит только в отдельных областях. Исследования Биона показывают, что необходимо отслеживать судьбу значимых интерпретаций и наблюдать, сохраняют ли они свою жизненность и связь с аналитиком. Если сохранят, то они будут бессознательно развиты; но если они эту связь потеряют, то утратят свой смысл и умрут. Необходимо отслеживать особые процессы, обращающие достижение К, выясняя, исходят ли они, по мнению ребенка, от его объекта или от него самого, чем бы они ни были вызваны — тревогой, перверсивностью, болью или завистью.

Приведу небольшой пример, иллюстрирующий, что я имею в виду. В определенный период анализа сообразительной шестнадцатилетней девушки установленный с ней истинный контакт привел к очевидным облегчению и благодарности. Это был первоначальный отклик. Но через несколько сеансов последовало продолжение. Те самые интерпретации, которые вызвали у нее облегчение и благодарность к аналитику, теперь воспроизводились как ее собственная блестящая догадка без всякого знания о том, что она получила их от терапевта. Так в переносе проявился перверсивный процесс фаллического эксгибиционизма, меняющий К на минус К. Она осознала, что не удерживает, а утрачивает обретенное в анализе, когда на следующий день после необыкновенно волнующего сеанса пришла с большим опозданием. Она чувствовала себя, по ее словам, вялой и унылой. Почти в самом конце сеанса она вспомнила сон предыдущей ночи. Ей снилось, что она находится в доме матери, и мать умерла. Она думает о том, как бы избавиться от старой мебели. Пациентке моя помощь не понадобилась. Она сказала: «Вот оно что. Вчерашний сеанс — это старая мебель». Волнующие переживания предыдущего дня стали бесполезным минус К. Такие утраты в ходе лечения предвещают нестойкость терапевтических достижений по завершению анализа. В клинической практике, надеясь хоть в какой-то степени предупредить окончательную их потерю, важно, чтобы пациент и аналитик выяснили, почему умирает мать/аналитик и пациент остается с интерпретациями, которые оказываются всего лишь ненужной мебелью в его душе; в данном конкретном случае патологический процесс заключался в извращении знания эксгибиционизмом пациентки.

Теперь обсудим второе движение — колебание между вменяемым и психотическим состояниями. Некоторым детям оно знакомо и пугает их: они знают, что «меняются». Например, тринадцатилетний мальчик под угрозой исключения из школы начал вести себя дерзко и агрессивно по отношению к терапевту, практически до степени неуправляемости. Терапевт был испуган и чувствовал себя бессильным. Каждое пресеченное нападение сразу же возобновлялось без всякого признака страха — что в точности повторяло его обостряющуюся ситуацию в школе. Он кричал терапевту: «Я вас уничтожу». Это было не психотическое состояние; ребенок использовал примитивные защиты проективной идентификации и расщепления против сильных тревог. Он находился в состоянии проективной идентификации с пугающими взрослыми фигурами, например, с директором школы, угрожающим ему исключением и тем самым «уничтожением». В терапевта он спроецировал себя — ребенка, отданного на милость карающих старших. Необходимо было сфокусировать интерпретации на его ужасе перед враждебными старшими, вынуждающими его отщеплять [нечто] от себя и проецировать себя в них, со все возрастающими страхом и яростью. Ключом к сеансу было Н — прежде всего, ужас пациента перед Н объекта, его собственное Н, а также то, как Н устраняло все L между ним и его объектом.

Однако иногда он грубо ломал одну границу в выражении своего Н за другой, и его торжество и вместе с тем сексуальное возбуждение нарастали. Тогда он чувствовал, что изменился. Сильное непреодолимое возбуждение разрушало его способность мыслить, и у него не оставалось никакого К относительно того, кто он и где он на самом деле. Его пенис отвердевал — и он расстегивал брюки, чтобы продемонстрировать это терапевту. Он обрывал связь с реальностью, не мог мыслить и погружался в бред всемогущества. Тогда нет К становилось ключом к сеансу вместо Н, как было ранее. Теперь понимать и интерпретировать надлежало следующее: из-за сильного сексуального возбуждения он чувствует, что изменился; он не знает, что делает; он испытывает удовольствие и возбуждение измененного состояния, в котором не знает никакого страха, в том числе страха, что сходит с ума; всё его К его покинуло и существует теперь только в терапевте как предмет насмешек. Хотя в его возбужденные психотические состояния зачастую невозможно было проникнуть, иногда подобные интерпретации его достигали и позволяли ему вернуться к вменяемости; тогда он узнавал невыносимые отчаяние и страх, которые почти сокрушали его, и пытался с возвратившейся агрессией вызвать у себя сексуальное возбуждение, чтобы снова атаковать свою вменяемость и мышление.

Бион отстаивал два центральных утверждения. Чтобы развить нормальную психику, оснащенную чувством реальности, младенец должен учиться из опыта, т. е. он должен использовать свои эмоциональные переживания с объектом, пытаясь их познать. Это значит — замечать их, оценивать, понимать их природу, помнить их — иными словами, мыслить. Но также младенец нуждается в любви и познании со стороны воспитывающего объекта. О знании младенца о реальности его эмоциональной жизни Бион пишет следующее: «чувство реальности так же важно для индивидуума, как и еда, питье, воздух и выведение отходов [жизнедеятельности]. Неспособность правильно есть, пить или дышать приводит к катастрофическим для жизни последствиям. Неспособность использовать эмоциональный опыт порождает подобную же катастрофу в развитии личности; к числу таких катастроф я отношу психотические разрушения различных степеней, которые можно назвать смертью личности» (Научение из опыта, p. 42). О мечтании матери, в котором она познает реальность чувств младенца, Бион пишет: «Мечтание — это состояние души, открытой к принятию всякого “объекта” от любимого объекта и таким образом способной принять проективные идентификации младенца, независимо от того, ощущаются они хорошими или плохими» (p. 36).

Зачастую наши пациенты испытывают тревогу относительно своей способности учиться из опыта анализа. Это переносное проявление их тревоги относительно не-научения из опыта с их ранними объектами. Они настроены пессимистически, и беспокоятся о том, что их аналитик оптимистичен, не понимая. Сознательно или бессознательно они знают, что не думают о своих взаимоотношениях и не фиксируют их правдиво и по-настоящему. Поскольку боятся они самих себя, они боятся, что К может оказаться перверсивно искаженным, или обобранным до минус К, или даже полностью утраченным в результате нападения на их восприятия и воспоминания: в связи с этим больше всего они боятся собственной зависти. Зависть также приводит их к сокрытию информацию. Пациенты знают, что знание так же жизненно важно для аналитика, как и для них самих. Они знают, что, скрывая информацию о том, что происходит на сеансе или в их текущей жизни, могут добиться бесполезности аналитика. И точно так же, как отказ в К часто вызывается сильной завистливой ненавистью, дарование К зачастую выражает любовь и благодарность.

Таким же образом пациенты тревожатся относительно способности аналитика понимать их. В глубине это тревога в отношении способности аналитика к «мечтанию» в бионовском смысле. Пациент хочет понимания, основанного на реальных событиях эмоционального контейнирования, он хочет, чтобы аналитик был открыт к его первому способу мышления — а именно, к коммуникации посредством проективной идентификации. Способен ли аналитик принимать примитивные проецируемые состояния и познавать, что это такое? Дети исследуют способность аналитика к мечтанию и поставляют материал в целях проверки, может ли он мыслить, замечать, помнить, различать правду и ложь, и понимать эмоционально — а не вербально, механически, по книгам. Особенно глубоко не уверены в терапевте дети, чьи внутренние объекты не способны К-ить. Способен ли он познавать меня? И как он это делает? Исполненное тревоги исследование души аналитика, а не своей собственной, может оставаться средоточием анализа долгое время. Пациент знает — если аналитик не способен К-ить, положение для него, т. е. пациента полностью безнадежно.

У каждого пациента есть предел, за который он не распространяет свое К. Изучение анализа на предмет того, какое К присутствует, а какое отсутствует, поставляет обширные показания относительно уровня развития пациента. Целые области знания могут отсутствовать в анализе, поскольку ребенок эмоционально их не К-ит. Иногда центральным пунктом анализа становится несогласие пациента, который убежден, что лучше обходится без увеличения К, даже ценой разрушения или «смерти личности», чем следовать за аналитиком, который, как считает пациент, ратует за прибавление К. Пациент боится, что больше К принесет не пользу, но невыносимый конфликт или неконтролируемую эмоцию, психотические состояния преследования, мании, депрессии или даже полной дезинтеграции. В таком анализе страх пациента перед аналитиком и аналитической работой и противодействие им — это противодействие К.

Этот источник сопротивления и враждебности можно и не уловить, как я не уловила его у тринадцатилетней девочки. Девочка была угрюмой и мрачной, старшей из четырех детей в семье. Родители не обделяли детей заботой, но испытывали собственные значительные психологические затруднения. Отец пережил с момента рождения дочери два психотических эпизода, а мать драматизировала повседневные события и отношения одновременно глупо, пугающе и раздражающе. Пациентку привели на анализ вследствие ее угрюмости и замкнутости дома, плохой успеваемости в школе и плохого настроения. Несмотря на ее подозрительность и тревогу, в первой фазе анализа она общалась со мной отчетливо и не скудно, предоставляя мне возможность ее понять. Это было видно по ее отклику на сеансах и некоторому улучшению ее жизни.

Однако в срединной стадии анализа устанавливать с ней контакт стало все труднее и труднее. Ее угрюмая враждебность, было утихшая, вернулась с новой силой. Сеанс за сеансом она уныло и мрачно выстраивала из фигурок людей и животных деревенские сцены, которые молча отгораживала. Иногда она залепляла себе рот липкой лентой. Над сеансами сгустился мрак, и мне приходилось бороться со сном. Она не откликалась на предлагаемые интерпретации, ее игра не менялась, и я не могла с уверенностью определить свое место в переносе. Материал претерпевал лишь минимальные вариации, и меня охватило сильное беспокойство: не повторяется ли он оттого, что не понят. Грубо говоря, я сочла, что ключом к ее материалу является ненависть (Н). Я поняла ее замкнутость и молчание как враждебность, проявление Н к преследующему объекту, ко мне, от которой она себя отгораживала, и на оральном уровне — заклеивала себе рот, чтобы ничто от меня в нее не попало. Внес ясность подход Биона: ключом было не Н, но К.

Я рассмотрела материал под другим углом. Угрюмое сопротивление девочки, которое я принимала за враждебность, теперь я стала понимать как притупление и умерщвление ее души. Мрак, сгустившийся над сеансами, был умерщвлением понимания в нас обеих. Я попыталась показать ей, что она чувствует необходимость быть незнающей, чтобы мы обе не мыслили: она не должна знать меня, а я — ее. Через несколько сеансов пациентка прекратила играть в деревню и выдала новый материал. Заклеив рот липкой лентой, она нарисовала две бугристые деформированные фигуры и подписала их «старые пенсионеры». Затем подняла руку и на секунду отклеила липкую ленту от своего рта. И прежде, чем она снова его заклеила, я уловила проблеск зловещей искаженной улыбки. Эта улыбка была ее искаженным возбуждением в отношении своих родителей, родителей — старых пенсионеров, бугристых и психологически деформированных. Я думаю, она страшилась искаженного, неистового, маниакального состояния, которое охватило бы ее, если бы она позволила себе знать о дефектах ее объекта. Я думаю, что она также хотела уберечь свои объекты от боли знания о том, что она их знает. Притупление ею своих способностей и умерщвление всякой связи между нами служило тому, чтобы она не знала или чтобы было неизвестно, что она знает — теперь я пыталась ей это показать в анализе, который снова пришел в движение.

Со времен основания психоанализа Фрейд полагал, что К, знание, находится в центре терапевтического процесса. Например, он писал: «мы сформулировали свои врачебные задачи так: довести до сведения пациента существующие у него бессознательные, вытесненные импульсы, и с этой целью раскрыть сопротивления, что препятствуют такому расширению его знания о себе» (1917, p. 159, курсив мой). Исследования Биона возвращают нас к Фрейду, углубив наше понимание того, чем является это знание — как для пациента, так и для аналитика. Инсайт, обретаемый пациентом в анализе, основан на примитивных интроекциях — эмоциональных переживаниях психической реальности, связанных с аналитиком. Равно и понимание аналитика основывается на эмоциональных переживаниях познания своего пациента первоначальным и глубочайшим образом, т. е. посредством принятия, контейнирования и думания о проективной идентификации пациента. Бионовское понятие мышления, его изучение условий достижения К, отступления последнего в минус К и беспорядочного «мышления» психотика, у которого нет К, я уверена, еще долгие годы продолжат служить благодатным источником и мощным катализатором развития работы с пациентами.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1) От английского «to know» (знать, узнавать, познавать) и «knowledge» (знание). – Прим. ред.

Литература:
  1. Bion, W.R. (1954) ‘Notes on the theory of schizophrenia’, IJPA, 35: 113-18; also in Second Thoughts, London: Heinemann (1967), 23-5; reprinted in paperback, Maresfield Reprints, London: H. Karnac Books (1984).
  2. Bion, W.R. (1955) ‘Language and the schizophrenic’ in New Directions in Psycho-Analysis; reprinted in paperback, London: Tavistock Publications (1971) and by Maresfield reprints, London: H. Karnac (1985).
  3. Bion, W.R. (1956) ‘Developments of schizophrenic thought’, IJPA, 37: 344-6; also in Second Thoughts, 36-42.
  4. Bion, W.R. (1957) ‘Differentiations of the psychotic from the non-psychotic personalities’, IJPA, 38: 266-75; also in Second Thoughts, 43-64 and in Melanie Klein Today: Vol. 1, London: Routledge (1988).
  5. Bion, W.R. (1958a) ‘On hallucinations’, IJPA, 39: 341-9; also in Second Thoughts, 65-85.
  6. Bion, W.R. (1958b) ‘On arrogance’, IJPA, 39: 144-6; also in Second Thoughts, 86-92.
  7. Bion, W.R. (1959) ‘Attacks on linking’, IJPA, 40: 308-15; also in Second Thoughts, 93-109 and in Melanie Klein Today: Vol. 1, London: Routledge (1988).
  8. Bion, W.R. (1962a) ‘A theory of thinking’, IJPA, 43: 306-10; also in Second Thoughts, 110-19; and in Melanie Klein Today: Vol. 1, London: Routledge (1988).
  9. Bion, W.R. (1962b) Learning from Experience, London: Heinemann; reprinted in paperback, Maresfield Reprints, London: H. Karnac Books (1984).
  10. Freud, S. (1911) ‘Formulations on the two principles of mental functioning’, SE 12.
  11. Freud, S. (1917) ‘Lines of advance in psycho-analytic therapy’, SE 17.
  12. Klein, M. (1946) ‘Notes on some schizoid mechanisms’, in Development in Psycho-Analysis, London: Hogarth Press (1952); also in The Writings of Melanie Klein, vol. 3, London: Hogarth Press (1975), 1-24.
  13. Segal, H. (1957) ‘Notes on symbol formation’, IJPA, 38: 391-7; also in The Work of Hanna Segal, New York: Jason Aronson (1981), 49-65, and in Melanie Klein Today: Vol. 1, London: Routledge (1988).

Статья. Паоло Фонда. Контейнирование по Биону и Холдинг по Винникоту.

Перевод под ред. Д.Г.Залесского

Холдинг по Винникотту
Дональд Винникотт описал, со всей своей экстраординарной тонкостью восприятия и остротой наблюдения, деликатный сюжет ранних интеракций между матерью и ребенком, который формирует базисную структуру душевной жизни.
Холдинг это “ансамбль” внимания, которым ребенок окружен с рождения. Он состоит из суммы ментального и аффективного, сознательного и бессознательного в самой матери, а также в ее внешних проявлениях материнской заботы.
Родители не только пытаются защитить ребенка от травмирующих аспектов физической реальности (шум, температура, неадекватная еда и т.д.), но они также пытаются оградить его душевный мир от преждевременных встреч с чрезмерно сильным чувством беспомощности, которое может провоцировать у ребенка тревогу полного исчезновения.
Если постоянно возрастающие и усиливающиеся потребности ребенка (голод, жажда, потребность в прикосновении, в том, чтобы взяли на руки, в понимании) остаются неудовлетворенными, то происходит развитие внутреннего дефекта (disease), который заключается неспособности ребенка доверять самому себе (у Фрейда “Hilflosichkeit”). Следовательно, чем меньше ребенок, тем больше материнская озабоченность скорейшим определением этих потребностей и готовностью их удовлетворить. Она воспринимает (можно сказать, “в контрпереносе”) угрожающее чувство боли, которое маячит перед неудовлетворенным младенцем, и она стремиться помочь ему избежать этой боли. В связи с этим в конце беременности у матери развивается частичная регрессия, называемая первичной материнской озабоченностью (primary maternal preoccupation), которая является чем-то вроде естественного физиологического психоза, находясь в котором она становится способной настроиться на очень примитивные чувства младенца,
У младенца, то есть у маленького ребенка, который еще даже не говорит, возникает неопределенное напряжение, вызываемое неудовлетворенными потребностями, например, в питании. Повторяющееся и регулярное прикладывание к груди, именно в тот момент, когда ребенок испытывает в ней потребность, побуждает ребенка чувствовать соответствие между его внутренним желанием и восприятием предлагаемой ему груди. Соответствие такого рода позволяет ребенку достичь ощущения, что он сам создает грудь – свой первый субъективный объект,. Такой первичный опыт поддерживает в младенце иллюзию омнипотентного единства с матерью. Это позволяет ему “начать доверять реальности, как чему-то такому, из чего проистекают любые иллюзии” (Винникотт). Длительность материнской заботы, внимание и соответствие ритмам ребенка, тот факт, что достаточно хорошая мать не подгоняет развитие ребенка, изначально позволяя ему доминировать, создает надежность и такой тип базового доверия, который определяет возможность хороших взаимоотношений с реальностью.

Младенец, по крайней мере, частично, живет, окутанный защитной мантией иллюзии омнипотентного единства с матерью. Это защищает его от преждевременного осознания отдельности объекта реальностью, которые могут вызвать страхи исчезновения, и оказать дезинтегрирующее влияние на ранние элементы его Self.
Как говорил еще Фрейд, если потребность абсолютно совпадает с ответом, (немедленно удовлетворяется), не остается пространства для мысли, и может быть только сенсорное чувство удовлетворения, опыт всепоглощающей омнипотентности. Следовательно, в определенный момент, как говорит Винникотт, обязанностью матери является отнятие от груди, а это ведет к упразднению иллюзии ребенка.
Умеренная фрустрация (например, слегка отсроченное удовлетворение потребности) формирует то, что, мы называем оптимальной фрустрацией. Между матерью и ребенком происходят некоторые несовпадения, они являются источником первых, очевидных переживаний отдельности. Материнский объект, который обычно удовлетворяет, ощущается как находящийся на некотором, но не слишком большом, расстоянии от субъекта, ребенка.
В атмосфере надежности, которую мать уже доказала, ребенок может использовать “дорожки памяти” предыдущего удовлетворения, которое она же и обеспечивала, для заполнения временно зияющего пространства, отделяющего ребенка от нее – той, кто чуть раньше или чуть позже, но удовлетворит его. Таким образом, устанавливается потенциальное пространство. В этом пространстве возможно формирование репрезентации материнского объекта – символа, который может замещать реальную мать на определенное время, поскольку он является мостом репрезентаций, что связывают с ней ребенка. Это делает переносимой дистанцию и отсрочку удовлетворения, Мы можем сказать, очень схематично, что это путь, по которому начинается развитие символического мышления.
Во время отсутствия матери, все это, помогает ребенку избежать потери всякой связи с материнским объектом, и провалиться в пучину страха. Для ребенка, возможность воссоздания в этом пространстве образа “объекта – груди – матери”, усиливает его иллюзию омннопотенции, снижает его чувство болезненной беспомощности и делает отдельность более переносимой. Таким образом, создается образ хорошего объекта, который присутствует во внутреннем мире ребенка и является опорой для того, чтобы вынести (хотя бы частично) первый опыт существования как отдельного существа. Таким образом, мы наблюдаем процесс создания внутреннего объекта путем интроекции.
Для того чтобы функционировать, потенциальное пространство нуждается в двух основных условиях, а именно – в устоявшейся, достаточной надежности материнского объекта, и в том, чтобы была оптимальная степень фрустрации – не слишком много, но, тем не менее, достаточно. Следовательно, достаточно хорошая мать успешно справляется с тем, чтобы давать ребенку соответствующее удовлетворение, и в меру фрустрировать его, в соответствующее время. Она, также, должна быть хорошо настроена на ритм ребенка.
Потенциальное пространство создается тайным соглашением ребенка с матерью, которая инстинктивно заботится о его безопасности и развитии. Способность заполнять это пространство все более и более сложными символами-иллюзиями, позволяет человеческому существу выдерживать все большую дистанцию от удовлетворяющих объектов,
Это связано с развитием переходных феноменов, в которых встречаются и сосуществуют иллюзия и реальность. Плюшевый мишка – переходный объект – представляет для ребенка, в одно и то же время, и игрушку и маму. Этот парадокс никогда не будет полностью прояснен, как говорил Винникотт, излишне даже пытаться объяснить ребенку, что его плюшевый мишка, это только игрушка и ничего больше, или, что это действительно его мама.
Всегда есть сильное искушение заменить потенциальное пространство непосредственными и конкретными взаимоотношениями с объектом, сводя к нулю дистанцию с ним в пространстве и во времени. Следовательно, необходимы базисные запреты: запрет на прикосновение (Anzieu, 1985) и эдипальный запрет, для того, чтобы поддерживать развитие мышления и избежать коллапса потенциального пространства. Эти запреты, естественно, значимы и для взрослых, и для их взаимоотношений с детьми (и для аналитиков в их взаимоотношениях с пациентами), поскольку хорошо известно, как исчезает потенциальное пространство в случаях инцеста и сексуального использования.
По мнению Винникотта, основой душевного здоровья является процесс того, как ребенок постепенно расстается с иллюзией омниопотентного единства с матерью, и того, каким образом мать отказывается от своей роли посредника между младенцем и реальностью.
Контейнирование Биона
Вилфред Бион начинал как аналитик, базирующийся на теориях Мелани Кляйн, но со временем, он пошел достаточно оригинальным путем мышления. По мнению Мани-Керл, между Мелани Кляйн и Бионом существует такое же различие, как между Фрейдом и Медали Кляйн. Тексты и мысли Биона достаточно трудны для понимания, поэтому некоторые авторы, такие как Дональд Мельцер и Леон Гринберг совместно с Элизабет Табак де Бъаншеди (1991) написали книги, проясняющие размышления Биона. Я не очень глубоко знаком с размышлениями Биона, но я нахожу достаточно интересными его воззрения относительно зарождения функции мышления, и основных механизмов мышления человека, Я думаю, что они помогут нам лучше понять, что происходит, как между матерью и ребенком, так и между аналитиком и пациентом. Мой набросок концепции контейнирования будет, безусловно, несколько упрощенным, но я надеюсь, что он будет вам полезен в работе.
В 1959 году Бион писал: «Когда пациент пытался избавиться от тревог аннигиляции, которые ощущались чрезмерно деструктивными, чтобы удерживать их в себе, он отделял их от себя, и вкладывал их в меня, связывая их, с надеждой на то, что, если они пробудут внутри моей личности достаточно долго, они настолько модифицируются, что он будет способен повторно интроецировать их без всякой опасности». Далее, мы можем прочесть: «…если мать хочет понять, в чем нуждается ее младенец, то ей не стоит ограничивать себя пониманием его крика, лишь как требования простого присутствия. С точки зрения ребенка, она призвана взять его на руки, и принять тот страх, который есть у него внутри, а именно, страх умереть. Поскольку это то, что младенец не может держать внутри себя… Мать моего пациента была не способна переносить этот страх, реагировала на это, стремясь предотвратить его проникновение в нее. Если же это не удавалось, ощущала себя затопленной, после такой его интроекции».
Несколькими годами позже Бион разработал несколько новых теоретических концептов. Он описывает два базисных элемента, которые присутствуют в процессе мышления человека.
Элементы в являются просто сенсорными впечатлениями, необработанными, недостаточно дифференцированными примитивными эмоциональными переживаниями, неприспособленными для того, чтобы ими думали, мечтали или их запоминали. В них не существует различий между одушевленным и неодушевленным, между субъектом и объектом, между внутренним и внешним миром. Они могут быть только непосредственно воспроизведены, они формируют конкретное мышление и не могут быть ни символизированы, ни представлены абстрактно. Элементы, в переживаются как «мысли в себе», и часто проявляются на телесном уровне, соматизируются. Обычно они эвакуируются через проективную идентификацию. Они превалируют в психотическом уровне функционирования.
Элементы а – это элементы в, трансформированные в визуальные образы или эквивалентные образы из тактильных или аудиальных паттернов. Они приспособлены к воспроизведению в виде сновидений, бессознательных фантазий в период бодрствования и воспоминаний. Они являются обязательной составляющей зрелого, здорового психического функционирования.
Схема контейнер-содержимое является основой любых человеческих взаимоотношений. Содержимое -ребенок освобождается, через проективную идентификацию, от элементов в, которые не являются осмысливаемыми. Контейнер – мать, в свою очередь контейнирует – разрабатывает их. Благодаря своей способности мечтать она придает им значение, трансформируя их в элементы а, и возвращает их обратно ребенку, который в этой новой форме (а) будет способен думать ими. Это является основной схемой психологического контейнирования, при котором мать предоставляет свой аппарат для думания мыслями (apparatus for thinking thoughts) ребенку, который постепенно интериоризирует его, становясь, все более способным выполнять самостоятельно функцию контейнирования.
Кстати, в понимании Биона проективная идентификация является скорее рациональной, коммуникативной функцией, чем навязчивым механизмом, как это вначале было описано Мелани Кляйн.
Позвольте мне, теперь, по-другому объяснить теоретические механизмы, о которых мы только что упоминали.
Ребенок плачет, поскольку он голоден, а мамы рядом нет. Он ощущает ее отсутствие в себе, как конкретное, необработанное впечатление о плохой/отсутствующей груди, – элемент. в Беспокойство, вызываемое возрастающим присутствием в нем таких преследующих элементов в повышается, и, следовательно, он нуждается в их эвакуации. Когда приходит мать, она принимает то, что он эвакуирует через проективную идентификацию (в основном, посредством плача), и она трансформирует болезненные чувства ребенка (спокойно разговаривая с ним и кормя его) в утешение. Она трансформирует страх смерти в спокойствие, в легкий и переносимый страх. Таким образом, он может теперь повторно интроецировать (re-introject) свои эмоциональные переживания, модифицированные и смягченные. Внутри у него, сейчас имеется переносимая, мыслимая репрезентация отсутствующей груди – элемент а – мысль, которая помогает ему переносить, некоторое время, отсутствие реальной груди. (Винникотт добавил бы, что эта репрезентация не является еще достаточно стабильной, и ребенок, может нуждаться в переходном объекте – плюшевом медвежонке – чтобы подкрепить, конкретной поддержкой, существование этой, еще нестабильной, символической репрезентации). Так образуется функция мышления. Шаг за шагом ребенок интроецирует представление о хорошо налаженных отношениях между ним самим и его матерью и, вместе с этим, он интроецирует саму функцию контейнирования, путь превращения элементов в в элементы а, в мышление. Через отношения со своей матерью ребенок получает структуру своего собственного мыслительного аппарата, который позволит ему, быть все более и более независимым, так что он, со временем, приобретет способность осуществлять функцию контейнирования самостоятельно.
Но развитие может пойти и ложным путем. Если мать реагирует тревожно, говорит: «Я не понимаю, что случилось с этим ребенком!» – тем самым, она устанавливает слишком большую эмоциональную дистанцию между собой и плачущим ребенком. Таким способом, мать отвергает проективную идентификацию ребенка, которая возвращается, “отскакивает” к нему обратно, не модифицированной.
Еще хуже ситуация складывается в том случае, если мать, чрезмерно тревожная сама по себе, возвращает обратно ребенку, не только его не модифицированную тревогу, но и эвакуирует в него свою тревогу. Она использует его, как хранилище для своих, непереносимых душевных содержаний, или может пытаться поменяться с ним ролями, стремясь к тому, чтобы быть самой контейнированной ребенком вместо того, чтобы контейнировать его.
Что-то не то, может быть и с самим ребенком. Он, изначально, может иметь слабую толерантность к фрустрациям. Поэтому может стремиться эвакуировать слишком много, слишком сильных эмоций боли. Контейнировать, такую интенсивную эмиссию элементов в может быть для матери слишком трудной задачей. Если она не справится с этим, ребенок вынужден выстраивать гипертрофированный аппарат для проективной идентификации. В тяжелых случаях, вместо мыслительного аппарата развивается психотическая личность, основывающаяся на перманентной эвакуации, когда мозг функционирует, скорее, как мускул, который постоянно разряжается элементами в.
Мы можем подытожить, что, по мнению Биона, психическая деятельность человека, а можно сказать, что и душевное здоровье, в основном основано на взаимодополняющей встрече между внутренней толерантностью младенца к фрустрации и способности матери к контейнированию.
Необходимо подчеркнуть, что контейнирование не означает, в лишь “дезинтоксикацию” непереносимых чувств. Существует и другой базовый аспект. Контейнирующая мать также, вручает ребенку дар – способность к означиванию, осмыслению. Она помогает ему образовывать мыслительные представления, понимать свои эмоции и декодировать, таким образом, то, что происходит. Это позволяет ребенку быть толерантным к отсутствию кого-либо значимого и последовательно укрепляет его способность переносить фрустрацию, Такое понимание близко к понятию “холдинг” у Винникотта, через которое он показывает, что лицо матери, это зеркало эмоций, которое служит ребенку средством распознавания своего собственного внутреннего состояния. Но в концепте Биона есть еще нечто большее, – материнская функция контейнирования предполагает еще и материнскую интуицию о базовой потребности ребенка быть помысленым, присутствовать, таким образом, в голове матери. С этой точки зрения, зависимость ребенка от матери проистекает, скорее, не из его физической беспомощности, а, вследствие его первичной потребности мыслить. Плачущий ребенок пытается, в первую очередь, не столько установить взаимоотношения с другим человеческим существом, чтобы эвакуировать в него элементы в вызывающие в нем слишком много боли, но также и для того, чтобы ему помогли развить способность думать.
Плачущий ребенок нуждается в матери, которая способна различать, голоден ли он, испуган, зол, мерзнет ли, испытывает жажду, боль или что-то еще. Если она обеспечивает ему правильный уход, дает правильный ответ, она не только удовлетворяет его потребности, но также помогает ему дифференцировать свои чувства, лучше репрезентировать их в своей голове. Впрочем, нередко часто встречаются матери, которые не различают этого и отвечают на различные потребности ребенка всегда лишь кормлением.
Если душевные содержания имеют такой вид, что могут быть репрезентированы в мыслительном пространстве, мы тогда способны их распознать, мы можем лучше понять, чего мы желаем и чего мы не хотим. Мы можем яснее представить элементы наших конфликтов, их возможные решения, или формировать более зрелые защиты. Если в голове нет достаточных, репрезентативных содержаний, мы вынуждены отреагировать, чувствовать лишь телесно (соматизация) или эвакуировать наши эмоции и нашу боль в других (посредством проективной идентификации). Но эти механизмы являются наиболее неэффективными, они поддерживают компульсивное повторение и часто формируют симптомы. Хорошо функционирующий мыслительный аппарат является, следовательно, предпосылкой для успешного разрешении психических конфликтов.
Я представлю краткую клиническую виньетку. В ходе сессии взрослой пациентки, я обратил ее внимание на то, что в ней есть какой-то гнев, о котором ей трудно думать, и который ей трудно выражать. Она ответила, как обычно, что, возможно, это так и есть, но что для того, чтобы выразить его, ей нужно двигаться, пройтись по кабинету, сделать что-то. Казалось, ее гнев больше связан с телесными ощущениями, чем с мыслями и не может быть хорошо репрезентирован в ее голове и выражен словами. Эта трудность часто проявляется в сессиях, обычно прерывая поток ее размышлений, и не позволяя ей ни достаточно хорошо понимать, ни сделать так. чтобы поняли ее.
Несколько дней спустя она сказала: «Сегодня ночью я не спала, поскольку моя дочь болеет и постоянно просыпается. Утром я была не выспавшейся, уставшей и раздраженной, когда пришла моя мать и сказала: «Что я могу сделать? Давай я помою посуду?» Я вышла из себя и закричала; «Оставь свою манию что-то делать! Сядь и выслушай меня! Дай мне немного пожаловаться!» Это типично для моей матери: я чувствую себя плохо, а она берет в руки пылесос».
Я сказал с мягкой иронией: «О, теперь понятно где вы этому научились, когда вы говорите, что не можете говорить о том, что чувствуете, если не двигаетесь, или не действуете».

Ома продолжала; «В прошлом случалось, что я злилась, но часто не знала почему. Иногда я знала, чего я не хочу, но никогда не понимала, чего хочу, я не могла этого помыслить. Сегодня, с моей матерью, я поняла, чего я хочу – поговорить о том, что я чувствую! Я настояла на том, чтобы сказать об этом, она выслушала меня, и напряжение уменьшилось!»
В этой виньетке присутствует, безусловно, много элементов: перенос, трудности пациентки с ее дочерью, с ее собственной детской частью и т.д. Но на что мне хотелось бы обратить внимание, так это на то, что пациентка предъявила просьбу, чтобы ее мать контейнировала ее. В определенной степени, пациентка частично уже контейнировала себя сама, (когда она самостоятельно смогла трансформировать внутреннюю тревогу, в ясно представленную потребность и вербальное требование последующего контейнирования). Мы можем также сказать, что неясно, насколько мать реально контейнировала ее, и насколько она просто выслушала свою дочь, что могло бы быть поддержкой последующего самоконтейнирования дочери.
Несколько собственных замечаний
На мой взгляд, составить гипотетическую картину того, что происходит в ранних взаимоотношениях между матерью и младенцем, можно, связав определенным образом холдинг Винникотта и контейнирование Биона. Оба исходят, правда, с различных позиций, но едины в признании базисной важности качества взаимоотношений мать – дитя.
Мы можем примерно сказать, что в то время, как холдинг скорее описывает макроскопически контекст взаимоотношений, кантейнирование является микроскопическим механизмом работы такого контекста. Мы можем представить, что ребенок нуждается в том, чтобы мать позволяла ему использовать в контейнируюших взаимоотношениях, свой мыслительный аппарат до тех пор, пока он не сформирует свой собственный. Она может, и должна «вырвать» из иллюзорного омниопотентного единства, в котором оба частично слились, свой аппарат, шаг за шагом, в то время, как ребенок «создает дубликат» в себе самом. Каждое преждевременное «извлечение» оставит «черную дыру» в области Self, где доминируют элементы в и конкретное мышление, где не может происходить развития, где не могут быть разрешены возникающие конфликты.
Мы можем также думать, что мышление, отравленное слишком большим количеством тревоги или интенсивным возбуждением (в обоих случаях мы можем говорить о слишком большом количестве элементов 0), не может поддерживать функцию а, то есть функцию мышления и контейнирования. Мышление, в таком случае, нуждается в дальнейшем контейнированни. избегая слишком интенсивного отреагирования, соматизации или проективной идентификации и в переустановке мыслительной функции,
Процесс контейнирования осуществляется, если контейнер и содержимое (мать и младенец, аналитик и пациент) близки настолько, чтобы сообщение могло быть полностью принято, Но в то же самое время, необходима достаточная дистанция, которая позволяет матери (или аналитику), а затем и самому ребенку думать, различать, что относится к одному, а что к другому члену пары. Когда ребенок напуган, мать должна чувствовать страх, который он ощущает, и чтобы понять его, она должна поставить себя на его место. Но в то же самое время, она не должна чувствовать себя только лишь испуганным ребенком. Ей важно ощущать себя еще и отдельной личностью, взрослой матерью, которая наблюдает за тем, что происходит с некоторого расстояния, и способна думать и отвечать надлежащим образом. Обычно этого не происходит в патологических симбиотических взаимоотношениях.
«Схема луковицы”
Винникотт, порой, говорил следующее: «Я не знаю, что есть младенец, есть лишь взаимоотношения мать-младенец», – подчеркивая абсолютную потребность младенца в ком-то, кто заботится о нем. Это предложение можно было бы расширить, говоря, что ни одна пара мать-младенец, не может существовать изолированно от сообщества и культурной среды. Культура снабжает схемами воспитания, выживания, поведенческими кодами, языком и т.д. Как писал Фрейд (1921): «Каждый индивид является составляющим элементом больших масс и – через идентификацию -субъектом многосторонних связей…»
С этой точки зрения, мы можем рассматривать окружение ребенка как систему, состоящую из большого количества концентрических кругов, подобных листьям луковицы. В этой схеме ребенок находится в центре, вокруг него имеется первый лист – его мать, далее – лист-отец, и затем следует большая семья со всеми родственниками, и дальше друзьями, соседями, деревней и локальным сообществом, этнической, лингвистической группой, наконец, человечеством в целом
Каждый лист имеет много функций относительно внутренних листьев: сохранять и давать часть культурных кодов, работать как защитный щит, а также функционировать как контейнер, по терминологии Биона. Винникотт говорил: «Младенец не может быть представлен сообществу чрезмерно рано, без посредничества родителей». Но также, и семья не может быть представлена более широкому сообществу сама, без защиты и контейнирования своих ближайших листьев. Гладя на эту «луковицу», мы можем представить, как какие-то тревоги могут захлестнуть, переполнить один, или более листьев в обоих направлениях – к центру ли, или к внешнему краю.
В такой «луковице» существует утонченная система фильтров и контейнирующих зон переработки между внутренними и внешними листьями. Мы можем представить, какой вред могут нанести
такие социальные катастрофы, как войны, массовые миграции, травматические социальные изменения и т.д., нарушая эту «луковицу». Мы можем это сполна ощутить, глядя в глаза детей в лагерях беженцев и слушая их дезориентированных, изгнанных родителей.
Я хочу подчеркнуть, что страдающий ребенок может продуцировать так много боли и тревоги, что это может превысить способность матери к контейнированию, а также, эту же способность у отца. Мы наблюдаем, как часто это переполняет и учителей, и социальных работников, и других людей, вовлеченных в уход за ребенком. Это имеет отношение к сложному вопросу, на который так по-разному и потому неопределенно отвечают исследователи: как гармонизировать индивидуальную аналитическую терапию ребенка и влияние его окружения. Как строить взаимоотношения детскому терапевту с родителями, и с более широким окружением так, чтобы не нарушать терапевтический сеттинг.
Но что нас еще интересует еще больше, так это ситуация, когда детский аналитик сам переполнен тревогами своего пациента.. Как правило, аналитик обращается за супевизией, когда с определенным пациентом в какой-то момент он не чувствует себя свободно, поскольку пациент поднимает в нем слишком большую тревогу или слишком сильно нарушает его способность достаточно свободно думать. Аналитики, работающие с психотическими пациентами, особенно нуждаются в группе коллег, с которыми они могут обсуждать свою работу, а также быть контейнированными ими. Другой тип контейнирования мы находим, читая психоаналитическую литературу: оно может прояснить наши смутные чувства, объяснить чувства, связанные с определенной болью, которую мы несем в себе, для выражения которых мы не находим слов, и т.п. Таким образом, мы можем представить также параллельную луковицу, в которой листья расположены от центра к внешнему краю в таком порядке: аналитик, его или ее супервизор, аналитическая рабочая группа, аналитическое сообщество и IPA.
Но это не всегда хорошо работает, поскольку некоторые супервизоры, группы или сообщества не могут функционировать как хорошие контейнеры, поскольку они отбрасывают получаемую тревогу. Или, еще хуже, они могут настолько плохо функционировать и создавать такой дискомфорт, что все их внутреннее содержимое переполняется тревогой и беспокойством.

 

АВТОР Паоло Фонда

Клинический обзор идей Кляйн и Биона.

Первые шесть глав данной книги посвящены Мелани
Кляйн.
Основой для них, как и для глав, базирующихся на рабо-
тах Уилфреда Биона, стал цикл «Дни публичных лекций», кон-
ференций, проводимых в Институте психоанализа в Лондоне.
Первый «День Кляйн» был представлен лекциями Патрисии
Дэниэл, Роналда Бриттона и Майкла Фельдмана; во второй
день выступали Ирма Бренман Пик, Джон Стайнер и Элизабет
Ботт Спиллиус. В «День Биона» были включены лекции Эдны
О’Шонесси, Рут Ризенберг Малколм и Роналда Бриттона. Эти
открытые лекции предназначены для того, чтобы привлечь
к психоанализу внимание более широкой аудитории. В опуб-
ликованных здесь лекциях не ставились задачи дать всеобъ-
емлющее представление о работах Кляйн и Биона, они были
направлены на то, чтобы на живом клиническом материале
представить некоторые из наиболее интересных и важных
идей людям, мало знакомым с ними. Поэтому особое значение
уделялось тому, чтобы показать, как эти идеи и теории при-
меняются на практике работающими сегодня аналитиками.
В лекциях показано, что некоторые исходные идеи Кляйн ис-
пользуются сегодня почти так же, как применяла их она сама,
тогда как другие идеи развивались и изменялись, и это свиде-
тельствует о том, что психоанализ, как и положено, является
живой наукой и живым методом лечения. Поскольку предпо-
лагалось, что лекции будут посвящены непосредственно идеям
Кляйн и Биона, большинство авторов сборника не стремились
обсуждать взгляды других современных психоаналитиков.

Введение
Описание жизненного пути Мелани Кляйн можно найти
у Сигал (Segal, 1979) и Гросскурта (Grosskurth, 1986), общее
введение к изложению ее идей – у Сигал (Segal, 1973).
Словарь Хиншелвуда (Hinshelwood, 1989) охватывает все
понятия Кляйн; он особенно полезен для понимания ее ран-
них идей. Спиллиус (Spillius, 1988) сделала подборку и снаб-
дила комментариями серию статей, написанных британскими
последователями Кляйн между 1950 и 1988 годами, в кото-
рых отражены некоторые изменения и преемственность в ис-
пользовании ее идей. Работу Кляйн критиковали многие бри-
танские аналитики и американские эго-психологи; Кернберг
(Kernberg, 1969) резюмировал эту критику, а Йорк (Yorke, 1971)
и Гринсон (Greenson, 1974) впоследствии присоединили свои
критические замечания. Работа Кляйн постепенно обретает
большую известность, и различные авторы, например Грин-
берг и Митчел (Greenberg and Mitchell, 1983), Фрош (Frosh, 1987),
Хьюгес (Hughes, 1989), составили резюме и комментарии к ней.
Мелани Кляйн (урожденная Райзес) родилась в Вене
в 1882 году в семье небогатого врача. Большая часть ее детст-
ва прошла в Вене; и хотя у нее были определенные культурные
интересы, она никогда не встречалась там с Фрейдом, что, воз-
можно, показывает, как невелико было психоаналитическое
сообщество в начале ХХ века. Ей было за тридцать, когда она
открыла психоанализ. Она рано вышла замуж, похоже, по-
жертвовав ради замужества возможностью получить универ-
ситетское образование. Брак не был счастливым и не оправ-
дал надежд, тем более что по причине места работы мужа она
была вынуждена жить в очень маленьком провинциальном
городке, небогатом культурными событиями, где чувствова-
ла себя одинокой и лишенной той интеллектуальной жизни,
которая была у нее в Вене. В 1910 году она уехала в Будапешт,
в то время процветающий и влиятельный город в центре Авст-
ро-Венгерской империи, где имелась значительная психо-
аналитическая группа. Здесь она открыла для себя Фрейда:
она была очарована, прочитав его статью «О сновидениях».
Кляйн писала о том времени: «Это было то, к чему я стреми-
лась, по крайней мере, в те годы, когда я так хотела найти

то, что принесло бы мне интеллектуальное и эмоциональное
удовлетворение» (Grosskurth, 1986, р. 69). Она стала прохо-
дить анализ у Ференци отчасти из интереса, но и чувствуя
потребность в помощи. Она произвела впечатление на Ферен-
ци, и он поощрял ее, особенно ее работу с детьми, еще только
зарождавшуюся в то время. В 1921 году она переехала в Бер-
лин, где Абрахам, ее учитель и позднее аналитик, поддержи-
вал ее. Его самого очень интересовали ранние инфантиль-
ные процессы, обнаруженные им у пациентов. Работа Кляйн
с маленькими детьми подкрепляла и дополняла его идеи. Она
очень нуждалась в его поддержке, поскольку ее идеи уже тогда
вызывали серьезные разногласия в Берлине. После его смерти
в 1925 году ее положение еще более усложнилось. Проблема
отчасти была в том, что Берлинское общество смотрело на Ве-
ну как на первоисточник психоанализа и там работала с деть-
ми Анна Фрейд, используя абсолютно другой подход. Поэтому
Кляйн все более и более ощущала себя в изоляции, находясь
в Берлине. С другой стороны, Англия была более независима
от Вены, и там во всяком случае уже проявляли интерес к ее
работе. Джонс и другие специалисты изучали раннее разви-
тие ребенка и первичную психическую жизнь, а Аликс Стрэчи,
который встречался с Кляйн в Берлине (Meisel and Kendrick,
1986), способствовал тому, чтобы она прочитала лекции в Лон-
доне в 1925 году; они нашли там горячий прием, что привело
ее к решению поселиться в Лондоне.
Кляйн писала о том времени:
В 1925 году мне представилась замечательная возмож-
ность говорить перед заинтересованной и благодарной
аудиторией в Лондоне. Все члены присутствовали в до-
ме д-ра Стивена… Три недели, проведенные в Лондоне,
были одним из самых счастливых периодов моей жини.
Я встретила столько дружелюбия, гостеприимства и ин-
тереса и очень полюбила англичан. Это правда, что потом
не всегда все складывалось так удачно, но эти три недели
были очень важны для моего решения жить в Англии.
(Grosskurth, 1986, р. 157)

Она быстро вошла в Британское общество и продолжила ра-
боту над своими идеями о ранней психической жизни, уделяя
особое внимание работе с детьми. Вначале она во многом раз-
деляла взгляды Фрейда и Абрахама (см. главу 1), но к середине
1930-х годов начала развивать собственные уникальные идеи.
Вполне радикальные, содержащие вызов, эти идеи неизменно
вызывали разногласия в Британском обществе, что усилилось
с приездом венских аналитиков, особенно Анны Фрейд с от-
цом, бежавших, как и другие, от нацистского преследования.
(Информацию о полемике Фрейд–Кляйн в 1941–1945 гг. см.:
King and Steiner, 1990.)
Несмотря на разногласия, Британское общество сохрани-
ло единство, и Кляйн продолжала развивать свои идеи и разра-
батывать теоретические положения до конца жизни. Ее работа
о зависти была опубликована, когда ей было далеко за 70. Она
умерла в 1960 году, в один из дней, когда читала заключитель-
ную корректуру своей последней работы об анализе ребенка
«Ричарда», названной «Рассказ о детском анализе» (1960).
Главная особенность сделанного Кляйн вклада в психо-
анализ в том, что с самого начала это было изучение и лечение
детей. Она разработала игровую технику (Klein, 1955), которая
открыла новый мир эмпатийного понимания чувств и фан-
тазий маленьких детей. Вначале Кляйн была потрясена тем,
что некоторые фантазии этих детей содержали агрессивность
и насилие, так же как предыдущее поколение было шокиро-
вано тем, что Фрейд обнаружил детскую сексуальность. Под-
держка Абрахама, открытия и разработки концепций Фрейда,
особенно, возможно, «Я и Оно» (Freud, 1923а), способство-
вали тому, что она вскоре уверенно сделала открытие: даже
у очень маленьких детей имеется раннее и очень суровое Су-
пер-Эго, являющееся, по ее мнению, результатом проекции
их собственных жестоких импульсов в мать и отца, в «первич-
ные объекты» (Klein, 1927, 1928). Все большее внимание она
уделяла роли интроекции и проекции в психическом разви-
тии и разработала новые взгляды на процесс формирования
символа и на то, как тревога может тормозить этот процесс
(Klein, 1930).

Первая глава данной книги, «Детский анализ и понятие
бессознательной фантазии», написанная Патрисией Дэниэл,
начинается с краткого рассмотрения техники детского ана-
лиза Кляйн и того, каким образом этот новый метод давал ей
возможность опираться на работы Фрейда и других аналити-
ков, в особенности Абрахама. Пристальное внимание уделено
идеям интроекции и развитию понятия внутреннего мира,
создаваемого процессами проекции и интроекции. Дэниэл
описывает, каким образом Кляйн связывает это с первичны-
ми оральными и анальными фантазиями о материнском те-
ле, и подходит к подробному рассмотрению бессознательной
фантазии и символизма, лежащих в основе всех последующих
процессов развития, таких как эдипов комплекс (см. главу 3).
Дэниэл иллюстрирует эти идеи клиническими примерами
как из работ Кляйн, так и из собственной практики, исполь-
зуя в основном материал работы с детьми.
Кляйн считала, что ранние отношения с первичными
объектами, сформированные проекцией и интроекцией, со-
здают большую часть внутреннего мира индивида и что эти
ранние отношения проявляются во всех других отношениях
с людьми, особенно с аналитиком:
Временами отношение к психоаналитику даже у взрослых
отмечено чертами, присущими детям, такими как чрез-
мерная зависимость и потребность в руководстве и одно-
временно абсолютно иррациональное недоверие. Делать
выводы о прошлом на основании этих манифестаций есть
одна из составляющих психоаналитической техники.
(Klein, 1959, р. 243)
Во второй главе, «Возникновение ранних объектных отно-
шений в психоаналитическом сеттинге», Ирма Бренман Пик
показывает, как в различных аналитических ситуациях появ-
ляются ранние объектные отношения, порой скрытые и ед-
ва уловимые, порой напоминающие взрыв. Она исследует,
как пациенты относятся к своим объектам, то отстраняясь
от них, стараясь защитить себя, то открыто встречаясь с ни-
ми. Она обсуждает, каким образом особенность восприятия

пациентом аналитика способствует пониманию аналитиком
объектных отношений пациента. Главным для нее становится
вопрос: «Кем является аналитик для пациента в тот или иной
конкретный момент?». Примеры из ее практики – случаи
детей и взрослых – охватывают весь диапазон нарушений:
от бессловесного, умственно отсталого аутичного ребенка
до взрослых пациентов, во многом успешных, но в тонкостях
отношений к аналитику отчетливо обнаруживающих свои
первичные объектные отношения.
Выраженное новаторство ранней работы Кляйн заключа-
лось в том, что ее игровая техника с детьми открывала новые
виды материала; было очевидно, что она развивает собст-
венные идеи, такие как более раннее датирование Супер-Эго
и эдипова комплекса, но в период с 1919 по 1935 год ее базовая
теория, модель психики и психического развития, по сути, бы-
ли близки теориям Фрейда и Абрахама. В частности, она следо-
вала представлению Абрахама о фазах либидо (Abraham, 1924).
Однако в 1935 году она опубликовала статью под названием
«Вклад в психогенез маниакально-депрессивных состояний»,
показавшую, что ее идеи содержат новый элемент теории.
В этой статье она выдвинула следующую идею: младенец про-
ходит через процесс понимания того, что объекты, которые
он любит, и объекты, которые ненавидит, в действительнос-
ти – один и тот же человек; частичные объекты признаются
целыми (не только грудь, но вся мать); младенец осознает свое
беспокойство за объект, чувствует вину за психические атаки
на свой объект и страстно желает исправить причиненный
вред. Тревогу, связанную с повреждением и потерей, Кляйн
назвала «депрессивной тревогой» и в общих чертах намети-
ла специфические защиты от этой тревоги. Кляйн полагала,
что совокупность таких тревог, защит и объектных отношений
возникает во второй четверти первого года жизни; она назва-
ла этот процесс «депрессивной позицией», а не депрессивной
фазой, для того чтобы подчеркнуть то, в чем была убеждена:
индивид не просто проходит через эту фазу и оставляет ее по-
зади как точку фисации- на протяжении всей жизни осуществ-
ляется постоянное колебание то в сторону тревог и защит

депрессивной позиции, то в противоположную от них сторону
(Klein, 1935, 1940). С течением времени последователи Кляйн
смогли использовать ее понятие депрессивной позиции в пол-
ном объеме, хотя они меньше, чем Кляйн, озабочены установ-
лением точного момента возникновения ее во младенчестве.
В главе 3, «Эдипова ситуация и депрессивная позиция», Ро-
налд Бриттон берет фрейдовский «ядерный комплекс» – эдипов
комплекс – и показывает, как Кляйн связывает его со своим
понятием депрессивной позиции, которое порой считается
ее наиболее значительным вкладом в психоанализ. Затем он
описывает историю и развитие депрессивной позиции и эди-
пова комплекса и показывает их абсолютную зависимость друг
от друга. Способность отказаться от единоличного обладания
одним из родителей и признание реальности родительской па-
ры, другими словами, предпосылка для переработки эдипова
комплекса зависит от достижения задач депрессивной пози-
ции, а именно принятия отдельного существования объекта
и последующих чувств зависти и ревности, в которые это при-
нятие повергает. Принятие отдельности объекта подразуме-
вает принятие реальности других отношений объекта, в осо-
бенности отношений между родителями. Бриттон обсуждает
защиты от этого принятия. Он приводит ряд подробных кли-
нических примеров из своей работы со взрослыми и детьми.
После бури, которую вызвала концепция депрессивной
позиции, и дискуссии по противоречиям, имевшей место
в начале 1940-х годов, Кляйн в статье 1946 года «Заметки
о некоторых шизоидных механизмах» представила еще одну
совершенно новую идею. В этой статье она описывает «па-
раноидно-шизоидную позицию», отличающуюся тревогами
преследования, связанными с угрозой для индивида (в от-
личие от характерной для депрессивной позиции тревоги,
связанной с угрозой для объекта). Она описывает типичные
для параноидно-шизоидной позиции защиты, особенно рас-
щепление объекта на хороший и плохой и соответствующее
ему расщепление Эго на хорошее и плохое; они сопровожда-
ются фантазиями, вызванными проекцией в объект частей
Эго (и/или частей внутренних объектов); этим вызванным

проекцией фантазиям сопутствует идентификация внешнего
объекта со спроецированными в него частями Эго или вну-
треннего объекта (проективная идентификация); она пишет
и о других защитах: всемогуществе, идеализации и отрицании.
Она подчеркивает также, что фантазии, вызванные проекци-
ями и интроекциями, с самого начала жизни воздействуют
друг на друга и создают внутренний мир, в котором есть я
и объект. И снова она не рассматривает параноидно-шизоид-
ную позицию как фазу, хотя описывает ее как атрибут самого
раннего младенчества. По ее мнению, на протяжении всей
жизни происходит постоянное колебание между параноидно-
шизоидной и депрессивной позициями.
В главе 4, «Равновесие между параноидно-шизоидной
и депрессивной позициями», Джон Стайнер описывает обе эти
позиции и различные защиты от тревоги, которые существуют
в каждой из них. Затем он переходит к описанию равновесия
между двумя позициями, делая акцент на том, что выбором
термина «позиция» Кляйн отстраняется от понятий «стадия»
или «фаза» Фрейда и Абрахама. Для обозначения динамичес-
кой природы равновесия он использует химическую запись
Биона PS↔D*
. Стайнер высказывает идею о том, что в каждой
из позиций имеется дополнительное разделениие. Параноид-
но-шизоидная позиция представляет собой континуум между
нормальным расщеплением, необходимым для здорового раз-
вития, и патологической фрагментацией, ведущей к фомиро-
ванию «странных объектов» (Bion, 1957), с чем связаны более
серьезные нарушения в дальнейшей жизни. Внутри депрес-
сивной позиции есть состояние, управляемое страхом потери
объекта, которое может быть связано с отрицанием психи-
ческой реальности, и состояние, при котором возможно пере-
живание потери объекта, ведущее к обогащению личности.
Эти состояния внутри депрессивной позиции тесно связаны
с работой скорби, и Стайнер достаточно подробно, учитывая
работы Фрейда и Кляйн, обсуждает скорбь и ее отношение
к депрессивной позиции. Соответствующие клинические
* PS (paranoid-schizoid) – параноидно-шизоидная; D – depressive –
депрессивная. – Прим. пер.

иллюстрации позволяют увидеть эти разные типы психичес-
кой организации.
Как было сказано выше, Кляйн выдвинула идею проектив-
ной идентификации в ходе обсуждения параноидно-шизоид-
ной позиции. Для нее эта идея не являлась особо важной, но
о ней было сказано и написано больше, чем о любом другом
понятии, предложенном ею. В главе 5, «Клинические проявле-
ния проективной идентификации», Элизабет Ботт Спиллиус
описывает понятие проективной идентификации Кляйн и то,
как оно развивалось и совершенствовалось, особенно Бионом
и Джозеф. При этом она говорит о трех вариантах использо-
вания идеи проективной идентификации кляйнианскими
(и другими) аналитиками, особенно в Британии. В первона-
чальной трактовке Кляйн акцент делался на том, что проек-
тивная идентификация является бессознательной фантазией,
влияющей на то, как пациент воспринимает аналитика. Бион,
помимо этого, обращает внимание на то, каким образом дейст-
вия пациента могут иногда заставить аналитика испытывать
те чувства, которые пациент часто бессознательно ждет от не-
го . Джозеф, расширяя бионовский подход, исследует, каким
образом пациент постоянно, хотя бессознательно, «подтал-
кивает» аналитика к импульсивным действиям, соответст-
вующим внутренней ситуации пациента. Спиллиус делает
акцент на том, что в центре внимания этих более поздних
разработок находится постоянное, непрекращающееся вза-
имодействие между пациентом и аналитиком.
Она отмечает также, что видит мало клинической поль-
зы от попыток объявить какую-то из моделей «правильной»,
более того, от попыток провести различия между проекцией
и проективной идентификацией; она считает, что все три мо-
дели являются надежным способом понимания клинического
материала и что все три могут использоваться одним и тем же
аналитиком в разное время, иногда в одной и той же сессии.
Предмет обсуждения Майкла Фельдмана в главе 6, «Рас-
щепление и проективная идентификация», в значительной
мере совпадает с таковым в главе 5. (Эти лекции были прочи-
таны в разные дни.) Фельдман рассматривает кляйнианскую

теорию проективной идентификации и раннего расщепления,
делая особый акцент на сопровождающем эти процессы рас-
щеплении Эго, а также на расщеплении и проецировании вну-
тренних объектов. Проецируются не только свои плохие части.
Я может избавляться от хороших частей, но в случае чрезмер-
ности этого процесса может возникнуть сверхзависимость
от внешнего объекта. Чтобы объяснить процесс проективной
идентификации, Фельдман дает подробные клинические при-
меры и описывает фрагменты анализа трех пациентов. В пер-
вом показано, как пациент поспешно проецирует в аналитика
спутанную и униженную часть себя; в данном случае пациент
в ответ на интерпретцию смог вновь обрести эту часть. Второй
пациент обнаруживает другую важную и относительно недав-
но описанную сторону проективной идентификации – прово-
цирование аналитика на воспроизведение ранних объектных
отношений; но не повторение этих отношений, а их интерпре-
тация дает возможность изменить первоначальное состояние.
В третьем случае аналитика, как бы он ни поступал, при-
нуждали к действию. Таким образом, Фельдман показывает,
как теория проективной идентификации Мелани Кляйн, осо-
бенно в модификации Биона, Розенфельда и Джозеф, сегодня
широко используется в клинической работе.
Эти шесть глав убедительно показывают, что последова-
тели Кляйн, особенно Сигал, Бион, Розенфельд и Джозеф, раз-
вили и в некоторых случаях видоизменили первоначальные
формулировки Кляйн, но что эти формулировки остаются
для них основным источником вдохновения (Spillius, 1988).
Последней значительной работой Кляйн, снова вызвав-
шей серьезные разногласия, была книга 1957 года «Зависть
и благодарность», которую высоко оценили ее последователи,
особенно Бион, чья работа является предметом обсуждения
последних трех глав этой книги.
До сих пор нет полной биографии и/или обзора творчест-
ва Биона. Его автобиография «Долгие выходные» (1985) яв-
ляется в высшей степени уникальным повествованием о его
ранней жизни, школьных годах и травматическом и героичес-
ком опыте командира танка во время Первой мировой войны.

Частичные описания его работы есть у Мельтцера (1978), Грин-
берга и др. (1975), Вильямса (1983) и Гротштейна (1981б).
Бион родился в 1897 году в индийском городе Муттра,
где его отец был иженером и управляющим. Индия произве-
ла на него неизгладимое впечатление, и среди произведений,
на которые он часто ссылался в своей работе, была «Бхага-
вадгита». В возрасте 8 лет его разлучили с семьей, отправив
в Англию учиться в школе, что было печальным обычаем того
времени. Во время Первой мировой войны Бион вступил в Ко-
ролевский танковый корпус и был участником многих воен-
ных действий, получил две высокие награды за храбрость, хотя
потом в книге «Воспоминание о будущем» (1975) он поясняет,
что то, что происходит в хаосе и ужасе войны, очень спутанно
и непонятно, а впоследствии переиначивается и искажается
в попытке найти смысл там, где его нет. Очевидно, что эти
впечатления оказали сильное влияние на него, и можно на-
блюдать, как они постоянно отражаются в его психоанали-
тических произведениях, особенно касающихся психотичес-
ких состояний. Бион поступил в Оксфорд, где проявил себя
отличным спортсменом и защитил диплом по современной
истории. После недолгого периода преподавания, уже интере-
суясь психоанализом, он поступил в больницу при универси-
тетском колледже в Лондоне и стал изучать медицину, чтобы
профессионально заниматься психоанализом. Одно время
Бион работал у Уилфреда Троттера – хирурга, проявляющего
глубокий интерес к психологии, известного благодаря книге
о группах «Инстинкты толпы во время мира и войны», на ко-
торую Бион опирался при написании своей книги о группах.
Получив квалификацию, Бион стал заниматься психи-
атрией и уже вскоре работал в Тавистокской клинике, начав
анализ у Джона Рикмана. Его психоаналитическое обучение
было прервано Второй мирововй войной, во время которой
он активно применял и развивал свои идеи об использова-
нии групп в лечении психологических травм и при отборе
офицерского состава, и эта ранняя работа с группами стала
темой его первой статьи (Bion, 1943). После войны он завер-
шил свое психоаналитическое обучение в анализе с Мелани

Кляйн, который оказал сильное влияние на его развитие в ка-
честве аналитика.
В начале 1950-х годов работа с группами, которой он пре-
имущественно занимался во время войны и в Тавистокской
клинике (Bion, 1961), уступила место исключительно психо-
аналитическим исследованиям. Под влиянием статьи Мелани
Кляйн «Заметки о некоторых шизоидных механизмах» (1946)
Бион, наряду с другими кляйнианскими аналитиками того
времени, в особенности Гербертом Розенфельдом и Ханной
Сигал, анализировал многих психотических и пограничных
пациентов. Эта работа послужила основой для некоторых
важных статей, особенно таких как «Отличие психотичес-
ких личностей от непсихотических» (1957), «О высокомерии»
(1958), «Нападение на связь» (1959) и «Теория мышления»
(1962а). Бионовские идеи психоза трудно отнести к какой-ли-
бо из психоаналитических классификаций теории психоза;
одна из них известна как теория «защит» и теория «дефи-
цита» и подробно описана Лондоном (1973) как «унитарная»
(см.: Arlow and Brenner, 1969); а другая – как «специфическая»
теория (Katan, 1979; Frosch, 1983; Yorke, Wieseberg and Freeman,
1989; Grotstein, 1977). Подобно «унитарным» теорети-
кам, Бион пытается разработать общую модель мышления,
охватывающую как невроз, так и психоз; но он подчеркивает
также, что индивиды, которые, в силу конституциональных
особенностей или особенностей окружения, перманентно
не способны переносить фрустрацию, которые эвакуируют
фрустрацию и плохие переживания (что приводит к невоз-
можности развить элементарные мыслительные способности),
оказываются в силу этого в психическом состоянии, подобном
тому, что приверженцы «специфической» школы описывают
как базовое нарушение психической репрезентации.
В 1950-е и 1960-е годы Бион был известным членом Бри-
танского психоаналитического общества, а с 1962 по 1965
его президентом. В 1960-е он обобщил большую часть сво-
ей предыдущей работы, начав с книги «Обучение на опыте»
(1962b), за которой последовали «Элементы психоанализа»
(1963), «Трансформации» (1965) и «Внимание и интерпретация»

(1970); все эти книги развивали идеи, выдвинутые в работе
«Теория мышления». В 1968 году Бион отошел от активной
деятельности в Британском обществе и переехал в Лос-Анд-
желес, где продолжал писать, практиковать, обучать и разви-
вать идеи вплоть до возвращения в Англию незадолго до своей
внезапной болезни и смерти в конце 1979 года.
Работа Биона оказала серьезное влияние на клиническую
практику всех кляйнианских психоаналитиков Британского
психоаналитического общества, а также на многих из тех,
кто является членом Независимой группы и Современной
фрейдовской группы. Многие аналитики, которые не очень
хорошо знакомы с работой Биона, тем не менее используют
его идеи, как используют в своей практике идеи Кляйн. Тем,
кто не воспитан в этой аналитической традиции, часто труд-
но полностью понять то, о чем пишет Бион, и немаловажную
роль играет здесь то, что он пытается писать о таких эмоцио-
нальных состояниях, которые трудно поддаются словесному
описанию.
На значительную часть описанной в данной книге кли-
нической работы, как и на некоторые идеи в главах по Кляйн,
оказал влияние Бион. Так, использование записи PS↔D и то-
го, что она выражает динамический характер отношений
между параноидно-шизоидной и депрессивной позициями,
описанный Стайнером в главе 4, является результатом разви-
тия Бионом идей Кляйн. Описание Спиллиус призошедших
со времен Кляйн изменений в использовании термина «про-
ективная идентификация» и того, как часто при этом учиты-
вается контрперенос, проистекает из бионовского понятия
«контейнера» и «контейнируемого» (Bion, 1962b), подробно
обсуждаемого Бриттоном в главе 8. В задачи трех следующих
глав, посвященных Биону, не входит «охватить» всего Биона;
они, скорее, помогают читателям увидеть, как британские ана-
литики кляйнианского направления стараются клинически
использовать его идеи.
Как было сказано выше, на ранних этапах психоана-
литического формирования Бион работал с пограничными
и психотическими пациентами, и именно в этот период были

намечены его идеи о природе психотической личности, осо-
бенно в статье «Отличие психотических личностей от непси-
хотических». В главе 7, «Психоз: безмыслие странного мира»,
Эдна О’Шонесси пишет об этом и показывает, как фрейдовская
идея «принципа удовольствия» используется в структуре объ-
ектных отношений. Человек, стремящийся защититься от бо-
ли и фрустрации, мобилизует фантазию, согласно которой
не только неприятные переживания проецируются в объект –
он полагает, что избавляется и от той части психики, которая
может регистрировать эти переживания. Если продолжать
обращаться с переживаниями подобным образом, то психи-
ка не сможет создать аппарат – Эго, способный делать что-ли-
бо, кроме как избавлять себя от неприятных переживаний,
и следствием этого становится потеря ощущения реальности;
такое непрерывное проецирование плохих чувств ведет к со-
зданию психического мира пугающих преследующих объек-
тов, и тогда Я предпринимает все более и более решительные
меры для того, чтоб защититься от них. Эдна О’Шонесси пишет,
что Бион обращал особое внимание на существование фунда-
ментального различия между представлением о мире у психо-
тической и непсихотической личности либо у психотической
и непсихотической части личности, а именно: психотическое
функционирование находится во власти процессов фрагмента-
ции и изгнания средств познания реальности – чувств, созна-
ния, мышления, то есть именно того, что защищает психику
от психоза. Она говорит о предпосылках – конституциональ-
ных и созданных окружением, которые, как считал Бион, не-
отвратимо приводят к развитию психоза, и подчеркивает,
что даже лучшие из матерей, несмотря на то, что облегчают
состояние, могут одновременно провоцировать зависть своей
способностью устоять и таким образом все равно вести к из-
мененным и нарушенным отношениям. Вероятно, психотик
воспринимает первичный объект совсем не как кормящий;
для него это особого рода грудь – жадная, похожая на влага-
лище, которая лишает взаимодействие смысла. Поэтому оче-
видно, что лечение психотических пациентов – это огромная
и трудная работа, но О’Шонесси подчеркивает мнение Биона,
что, если такие пациенты находятся в терапии или в анали-
зе, они поддаются лечению, несмотря на то, что объективно
во многом отличаются от невротических пациентов. Анализ
представляет собой колебательные движения то в сторону
аномальной депрессивной позиции, то в сторону аномальной
параноидно-шизоидной позиции, но при этом идет постепен-
ное развитие способности к более гуманистическому контак-
ту с объектом. О’Шонесси иллюстрирует это материалом двух
пациентов с преобладанием психотических частей личности.
Изгнание средств познания реальности заметно контр-
астирует с другим стремлением, возникающим, как счита-
ет Бион, очень рано, со стремлением не только любить (L)*
или ненавидеть (H)†
объект, но также знать его и быть по-
знанным им (K)‡
. Именно это базисное человеческое стремле-
ние знать и стремление к тому, чтобы знали тебя, ведет к по-
пыткам переносить фрустрацию. Такая толерантность ведет
к тому, чтобы не использовать проективную идентификацию
для избавления от фрустрации, а напротив, к тому, чтобы вы-
держивать состояние «без груди» – как Бион часто называет
его, и это состояние является зачаточным «мышлением».
В главе 8, «Удержать в голове», Бриттон показывает, что,
согласно бионовской модели мышления, способность выдер-
жать отсутствующий объект, выдержать «без груди» может
возникнуть лишь, если младенец в самом начале ощущает
(и может выдерживать это ощущение), что объект способен
позволить проекцию; то есть объект, который можно нена-
видеть или как угодно провоцировать и который может до-
статочно долго выдерживать это и быть в состоянии отве-
тить таким образом, чтобы у младенца появилось ощущение,
что какие-то его плохие, спроецированные чувства были смяг-
чены матерью. Если мать может дать это и если младенец
способен почувствовать, что подобный опыт «контейнирует»
его, он со временем сможет интроецировать эту функцию,
* L (love) – любовь.
† H (hate) – ненависть.
‡ K (knowledge) – познание.
равно как и специфический материнский ответ. Именно это
Бион называет «альфа-функцией» – основной составляющей
зачаточного мышления. Бриттон отчетливо иллюстрирует,
что происходит, когда в младенчестве нет такого объекта.
Идеи Биона о контейнировании и отсутствии контейни-
рования способствуют большему пониманию аналитиком
того, что происходит на аналитической сессии, поскольку эти
идеи позволяют рассматривать проективную идентификацию
как примитивный, но вполне нормальный способ общения
между младенцем и матерью, а в анализе между анализандом
и аналитиком. В конце Бриттон рассматривает мнение Биона
о том, к чему может приводить неудачное контейнирование.
Подобно О’Шонесси, Бриттон отмечает, что Бион придавал
значение как генотипу, так и окружению. Что касается пси-
хотических пациентов, то здесь, он считает, почти наверня-
ка конституциональный фактор проявляется в виде завис-
ти к контейнирующим функциям матери, и заключает, что
во многих случаях у младенца был невосприимчивый объект,
неспособный чувствовать его проекции. Бриттон делится так-
же собственными идеями относительно влияния отца на то,
будет ли ситуация развиваться во благо или во вред.
Идея о том, что желание «знать» свой объект является
базовым импульсом, рассматривается далее Рут Ризенберг
Малколм в главе 9, «„Как будто“: феномен незнания», в центре
внимания которой находятся представления Биона о мыш-
лении и познании. Бион говорит о знании (К) как об опре-
деляющей связи между Я и объектом; и так же, как завист-
ливое отношение к объекту может поменять связь любовью
на связь ненавистью, завистливое отношение к объекту, ка-
сающееся знания, может превратить желание знать в жела-
ние не знать, сменить К на то, что Бион называет «минус К».
Первичный объект, в котором преобладает минус К, воспри-
нимается не как мать или грудь, которая хочет знать и пони-
мать психическое состояние младенца, а как объект, лиша-
ющий переживания младенца всякого смысла. Имея такой
психический мир, младенец, а при сохранении положения
и взрослый, не способен обучаться на опыте, что показывает
Ризенберг Малколм на клинических примерах нескольких
пациентов, вкладывающих всю силу в то, чтобы удерживать
анализ в неподвижном состоянии. В дополнение она вводит
и рассматривает разновидность защитного расщепления, на-
званного ею «разрезание», и проводит различия между ним
и фрагментацией.
Манера письма Биона находится под сильным влиянием
его идей о природе языка, и он пытается различными спосо-
бами модифицировать свое общение с читателем, что превра-
щает реальное чтение его работ в трудное и зачастую дезор-
ганизующее занятие. Частое использование алгебраических
записей: PS вместо параноидно-шизоидный», D вместо «де-
прессивный», К вместо «знание», «бета-элементы» вместо «хао-
тичные переживания», «альфа-функция» вместо «зачаточное
мышление» – предназначено, по его словам, для того, чтобы
избежать нежелательных ассоциаций и информации, выра-
жающей чувства. Можно поспорить, действительно ли это
полезно, но таков стиль его письма, и это то, с чем сталкива-
ются читатели, когда хотят понять его работу. Есть надежда,
что беглый взгляд на его идеи через клиническую работу трех
современных аналитиков поможет читателю, по крайней мере,
увидеть, что многие считают его открытия очень полезными
для своей практики.
В книге делается попытка дать представление о некото-
рых главных идеях Кляйн и Биона и показать, как они исполь-
зуются и развиваются некоторыми аналитиками в их повсе-
дневной клинической работе. Многие идеи Кляйн и Биона
не были рассмотрены, и многие современные разработки были
обойдены вниманием, но я надеюсь, что настоящая подборка
пробудит читательский интерес.

Подпишитесь на ежедневные обновления новостей - новые книги и видео, статьи, семинары, лекции, анонсы по теме психоанализа, психиатрии и психотерапии. Для подписки 1 на странице справа ввести в поле «подписаться на блог» ваш адрес почты 2 подтвердить подписку в полученном на почту письме


.