Мазин

Статья. Виктор Мазин 18 заметок в движении от биовампира к техновампиру Выступление на конференции «Инфернальные силы».

Музей сновидений Фрейда 25 ноября 2007
1. КАТАБАСИС ФРЕЙДА
Дорогие друзья! Наша конференция, как вы могли, думаю, заметить, происходит в Музее сновидений Фрейда. Музей же представляет собой ничто иное, как экранизацию книги «Толкование сновидений», одной из самых зага- дочных фраз которой является ее эпиграф:

«Если небесных богов не склоню — Ахеронт я подвигну».

Эти строки из «Энеиды» Вергилия Фрейд повторяет еще раз, да еще и в принципиальной для себя VII главе. Причем, и здесь место у этих слов совершенно уникальное, ведь сразу за ними следует, пожалуй, самая знаменитая формула всей так называемой Библии психоанализа: «Толкование сновидений — королевский путь к познанию бессознатель- ного в душевной жизни». На королевском пути Фрейд готов на любые подвиги, даже на то, чтобы подвигнуть Ахеронт.
Ахеронт в мифологической географии древних греков — одна из пяти рек в царстве мертвых, в подземном цар- стве Аида. Эта болотистая, медленно текущая «река плача» впадает в Стикс. Ахеронт — река скорби, по которой Харон переправляет души умерших в потусторонний мир. Её-то титан Фрейд и готов сдвинуть с места. Готов изменить ее течение, для чего и намерен спуститься на границу Преисподней.
Фрейд призывает в свидетели демонов. Кого же еще?! Ведь психоанализ — наука о призраках, да к людям и обращаться, в общем-то, не стоит. Через сто десять лет после спуска Фрейда на границу Преисподней мы можем об этом определенно свидетельствовать, даже если пока мы еще, похоже, тоже люди. Субъекты бессознательного.
Бессознательное, как говорит Лакан, это ни бытие, ни небытие, а несбывшееся. Это — обиталище нерож- денных душ, призраков, или в духе гностиков, можно ска- зать, — обитель сильфов, гномов и других промежуточных существ. Откуда, по Лакану, и эпиграф, который избирает к «Толкованию сновидений» Фрейд, повторим его еще раз — Flectere si nequeo superos Aheronta movebo —: «Не случайно Фрейду, когда он впервые собирался этот мир потрево- жить, пришла на память полная тяжелых предчувствий строка — строка, несущая с собой угрозу, о которой теперь шестьдесят лет спустя, похоже, напрочь забыли». Лакан точен: Фрейд не Тот мир тревожит, а Этот. Он спускается на границу миров, и в этом катабасисе «Толкования сно- видений» следует за Платоном с «Государством» и Данте с «Божественной комедией».
2

. ПРЕИСПОДНЯЯ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЙ ЛЮБВИ
В 1915 Фрейд пишет статью «Замечания о любви в пере- носе», в которой вновь взывает к духам преисподней:
«Требовать подавления влечения отказом от удовлет- ворения и сублимирования, когда пациентка созналась в своем любовном переносе, значило бы поступить не ана- литически, а бессмысленно. Это было бы то же самое, как если бы специальными заклинаниями старались вызвать из преисподней духа [einen Geist aus der Unterwelt] и затем, ни о чем его не спросив, отправили бы обратно. Ведь в таком случае довели бы вытесненное до сознания только для того, чтобы, испугавшись, снова его вытеснить».
Клиника психоанализа основана на вызывании из преис- подней бессознательного духов, призраков любви и смерти. Духи преисподней — вне закона. Неслучайно у немецкого
слова Unterwelt, помимо значения преисподней, ада, есть еще и значение деклассированных элементов общества, преступного мира.
Фрейд вызывает деклассированных призраков, чтобы их расспросить и, тем самым, обустроить их в символиче- ской сети. «Пациентка созналась». В чём? — «В любовном переносе», в связи с демонами любви, если не сказать, — в любовной связи с демонами, с духами преисподней. С этими инкубами и суккубами.
3. ВАМПИР — ПРИЗРАК
Призраки, Любовь, Смерть, призраки-любви-и-смерти — вот что является в психоанализе! И, говоря о призраках любви и смерти, нет фигуры более показательной, чем Вампир! Он приходит с заходом солнца и исчезает с восходом. Он — ночное существо, можно было бы даже ска зать, существо бессознательное, если бы бессознательное было существом. Вампир — Несбывшееся.
Несбывшееся, подобное самому желанию. Желанию желания. Смерти.
Между тем, в том самом 1897 году, когда Зигмунд Фрейд перевернул свою теорию раннего соблазнения и осмыслил психическую реальность как пространство желания и фан тазии, Брэм Стокер опубликовал «Дракулу». Медиатизация Вампира и Психоаналитическая Мысль пошли полным ходом. Шаг за шагом. За началом начало. За историей история.

  1. ПРОТОВАМПИР-1
    По ту сторону истории… Собственно вампир рожден европейской цивилизацией, логика его истории восходит к Древней Греции. Греки верили в таинственную связь крови с миром мертвых, однако ни о каких «собственно» вампирах речь еще не шла. Платон о вампирах молчит.
    К рождению вампира причастен неоплатонизм и еще в большей мере — христианство. Теоретики христиан- ства развили идею о жизни после смерти. Тело истлевает, а душа продолжает существовать в загробном мире в ожидании Страшного суда. Существо оказывается как бы уже не живым, но еще не мертвым. Непогребенные согласно христианскому ритуалу на кладбище — убийцы и самоу- бийцы, преступники и отлученные от Церкви представи- тели Unterwelt — оказываются ни в том, ни в этом мире. Это буквально — потерянные души. Души вне Закона. Им никак не упокоится. Никак не покинуть телесную оболочку после своей смерти.
    С XI века по Европе распространяются истории о покой- никах, не тронутые тлением тела которых находят за пределами могил. Не только душа, но и тело проклято. Неупокоенных прозвали «кровососущими трупами».
  2. ПРОТОВАМПИР-2
    Для формирования образа вампира предельно важным оказался XIV век с его эпидемиями, моментальным необъ- яснимым распространением заразы, уносящей тысячи человеческих жизней. Пик активности вампиров совпа- дает с эпидемиями чумы. Зараза распространяется с такой скоростью, что людей приходится хоронить, не удосто- верившись в их смерти. Похоронный ритуал Харона не совершить.
    Спустя какое-то время в семейном склепе находят пре- красно сохранившийся, перепачканный кровью труп. Объяснение одно — умерший был вампиром. Да и свиде- тели имеются, слышавшие, как мертвецы жуют в своих могилах.
    Здесь, похоже, идеологическая программа дает сбой. Жующие в могилах мертвецы — не вампиры. Что за иди- отизм?! Разве Герой Любви-и-Смерти может жевать?! Несколько капелек крови — вот что связывает его с Другим.
  3. ЛЕГИТИМАЦИЯ ВАМПИРА
    Для узаконивания существования вампиров принци- пиально важным стал 1484 год (в этом году, кстати, Владу Дракуле III по прозвищу Цепеш исполнилось 53 года). Именно в этом году папа Иннокентий VIII выдает разре- шение на публикацию труда двух монахов-доминиканцев
    Якоба Шпренгера и Генриха Крамера, в котором описыва- ется жизнь различных привидений. Разрешение на публи- кацию означает официальное признание Всемогущей Церковью существования вампиров.
    Через два года, кстати, эти монахи напишут один из самых популярных трактатов по демонологии и инструкцию по распознаванию ведьм, которая сохранит их имена до наших дней, — «Молот ведьм». С первого момента своего появления книга вызвала бесконечное мно- жество восторженных отзывов, и знаменитый нидерланд- ский юрист XVI века Иодокус Дамгудер в своей очень попу- лярной «Практике уголовных дел» заявил, что «книга эта имеет для мира силу закона».
    Unterwelt должен быть классифицирован и очищен от скверны. Для того и нужен Закон. Для того и легитимация Вампира.
  4. ПРОСВЕЩЕНИЕ — ЗОЛОТОЙ ВЕК ВАМПИРОВ
    Настоящим Золотым Веком узаконенных вампиров ста- новится эпоха Просвещения. Торжество разума оборачи- вается небывалой вспышкой вампиризма. Появляется и научное объяснение феномена. Виновник вспышек вам- пиризма — летучая мышь. Свой вклад в обвинение летучих мышей, в установление связи между ними и вампирами вносит прославленный ученый-естествоиспытатель Жорж Луи Леклерк Бюффон. В 1761 году он называет вампи- рами обитающих в Латинской Америке рукокрылых. Век Просвещения производит идентификацию вампира. Его отличают три черты. Во-первых, это — «призрак во плоти», а не бестелесный фантом или демон. Во-вторых, он выходит из могилы по ночам, чтобы пить кровь живых ради продол- жения своего посмертного существования. В-третьих, его жертвы после смерти также становятся вампирами.
    Учёный не только находит рациональное объяснение Вампиру, но зачастую сам этим Вампиром и оказывается. В кинофильме Фрэнка Стрейера «Летучая мышь Вампир» (1933) ученый, доктор Отто фон Ниманн, этот последова- тель Бюффона, клевещет на летучих мышей, а заодно и на слабоумного паренька по имени Герман Гляйб, скрывая свои разумные злодеяния. Понятно, что объединяет слабо- умие и летучих мышей: на взгляд просвещенного ученого, они — неразумны, безумны. Неслучайно Герман обожает летучих мышей. Отто фон Ниманн убивает людей ради научных экспериментов во благо Человечества! Он должен уничтожать жизнь, потому что ему необходима кровь для творения жизни — для поддерживания жизни в каком-то ошметке органической ткани, болтающемся в растворе. Отто фон Ниманн — Творец жизни! И в этом отношении он — настоящий ТехноУченый до появления технонауки! Во благо Человечества ему нужна кровь отдельно взятых
    людей, которые, конечно же, сами по себе ничего не стоят. Даже убийства он совершает научным образом, — не сам, а, гипнотизируя своего подопытного ассистента.
  5. РОМАНТИЗМ. ВАМПИРЫ ПРОТИВ ВАМПИРОВ
    В середине XVIII века интерес к вампирам подогрева- ется литературным воображением романтиков. Романтизм появляется как сопротивление натиску позитивизма эпохи Просвещения и промышленной революции. Именно у романтиков вампиризм становится метафорой смертельной страсти. Любовь и смерть встречаются в фигуре вампира. Вампир — романтическая фигура смертоносного наслаж- дения. В нем предел влечений жизни и смерти.
    Вот он, момент схождения вампирологии как раздела общей демонологии с психоанализом как наукой о при- зраках! Ведь литература немецкого романтизма это бессо- знательное психоанализа. Не столько Гельмгольц с Брюкке ведут к психоанализу, сколько Новалис с Гофманом.
    В том самом 1897 году, когда Фрейд отказывается от теории раннего соблазнения, когда он приходит к пони- манию значения призрачного мира психической реаль- ности, выходит в свет и роман Брэма Стокера «Дракула». Этот роман, как говорит Вернер Херцог, «буквально кишит техническими новинками, и в этом смысле Стокер про- явил недюжинную прозорливость, предвидя эпоху мас- совой коммуникации». Херцог подчеркивает, что «истории о вампирах всегда появляются в тревожные времена». Если телефон, телеграф, фонограф, пишущая машинка пробу- дили к жизни Дракулу раннего соблазнения, то как ему не появится в оцифрованном мире начала века XXI-го?!
    Раз уж мы заговорили о кино, как умолчать об экранных вампирах?!
  6. ЗАРАЗА РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ ПО ЭКРАНАМ
    Вампиры в кино появляются незамедлительно, в первое же десятилетие нового столетия. Еще бы им не появиться вместе с прочими призрачными существами. Встреча с призрачным вампиром неизбежна в сетях призрачного медиа. Ее устраивают Фридрих Вильгельм Мурнау и Карл Теодор Дрейер, Тод Броунинг и Роберт Сьодмак, Теренс Фишер и Джесс Франко, Роже Вадим и Роман Полански, Пол Морисси и Вес Крейвен, Фрэнсис Форд Коппола и Гай Маддин…
    Едва ли покажется странным то, что одним из лучших фильмов немого кино, да и всей истории кино вообще, стал именно фильм о вампире — «Носферату, симфония ужаса» Фридриха Вильгельма Мурнау. Этот Носферату в облике Максимилиана Шрека появился в 1922 году. Его изныва- ющий от невыразимой тоски двойник появляется уже после соблазнительных вампиров Белы Лугоши и Кристофера Ли в облачении Клауса Кински в 1979 году. Автор этого «Носферату», Вернер Херцог говорит, что фильмы о вам- пирах «подразумевают создание напряженной атмосферы, атмосферы сновидения. И вампирское кино в этом смысле жанр богатейший, в нем есть фантазии, иллюзии, мечты и кошмары, видения, страхи…». Поразительным образом именно «Носферату» становится связующим звеном между поколениями. Телепатически он связывает великое немецкое немое кино с новой волной, перебрасывая мост через годы нацистского запустения. Фильм Херцога, как он сам говорит, стал «заключительным этапом крайне важного процесса реабилитации немецкой культуры». Закончив фильм, режиссер подумал: «Наконец я добрался до другого берега, теперь я чувствую связь». Носферату — связной, помогающий перебраться на другой берег. Вампир — посредник, агент, теле-связной. Где Вампир, там теле- патия. С этого и начинается «Сын Дракулы» (1943) Роберта Сьодмака: Кэтрин уверена, граф приближается, и знает она это, по ее словам, благодаря такому средству коммуникации как телепатия, а не такому, как телефон.
    Вампир одинок и одиночество его — одиночество лишен- ного иллюзии субстанциональности агента. Одиночество Вампира медиально. Вновь слово Вернеру Херцогу: «Чем больше у человечества становится средств коммуни- кации — факс, телефон, электронная почта, Интернет или
    что-то еще, — тем сильнее одиночество. Как ни парадок- сально, но это факт. Эти устройства помогают нам избежать изоляции, но изоляция и одиночество — разные вещи… от изоляции вас спасет обычный сотовый телефон. Но одино- чество — проблема экзистенциальная».
    Медиальный, агентный, но не агентурный характер Вампира, Дракулы, Носферату, подчеркивается территори- альным пограничным состоянием: вся эта, прости Господи, «нечисть» является с окраин Западной Цивилизации. Они — угроза с границ. Этот момент чуть ли не впервые в истории синевампиризма стратегически показан в хоррор- балете Гая Маддина «Дракула: страницы дневника дев- ственницы» (2003). История начинается с карты, на которой стрелками показано движение Иммигрантов, Других, Идущих с Востока Кровопийц Евросоюза. Вытесненное воз- вращается! Вампир теперь настоящий восточный, и роль его исполнять китайскому танцору Чжан Вэй-Цян.
  7. ВАМПИР СОСЁТ. ВОЗВРАТ ВЫТЕСНЕННОГО
    Вампир сочетает Любовь и Смерть. Сочетание это не может быть концом: смерть это только начало! Сочетание это являет Призрака Великой Матери. На это указывает и еще одно странное чувство: вампир вызывает неизбывную тоску, вампир порождает невероятную ностальгию. Он уводит в доисторические времена, во времена до времен, во времена смерти, во времена бессмертия. По мысли Лакана: любая ностальгия — всегда уже ностальгия по материн- ской груди. Вернуться в несбывшийся рай, пасть, припасть и сосать, сосать, сосать!
    Вампир — образец орального желания. Его рот, его поцелуй, его укус требуют идти не до последней капли крови, но до капли первой, одной. Лакан, как всегда со ссылкой на Фрейда, говорит в XI семинаре, что один- единственный рот, целующий сам себя, мог бы послужить идеальной моделью аутоэротизма. Рот, замкнутый на себя представляет инстанцию орального влечения в чистом виде. Оральное влечение — не влечение вампира, но влечение-вампир. Как говорит Лакан, «оральное вле- чение — это заставить себя сосать, это вампир». Аутоэротический хаосмос — все сосут! Рот сосет грудь. Грудь сосет, она ведь тоже что-то наложенное. Сосет что? — Организм матери. Вампир — не мать, не дитя, не рот, не грудь, не шея, не палец, но ностальгия, страсть по не-сбывшемуся-не-бывшему.
  8. ЧАРЫ ЛЮБОВНОЙ ТЕЛЕПАТИИ
    Здесь нечто большее, чем просто тяга к крови. Здесь нечто большее, чем простое выживание. Это «нечто большее», то, что превосходит субъект, — любовь. Всегда уже призрачная. Носферату Мурнау как будто узнал кого-то давно забытого, взглянув на лик Эллен в медальоне Хуттера. Без вида и запаха крови превращается он в одер- жимого.
    Эллен чувствует его одержимость на расстоянии. Телепатия в действии. Эллен получает телепослания от Носферату. И не только от него, но от его оборотной сто- роны. Бессознательное предостерегает: «Опасайся его тени. Не дай ей проникнуть в твой сон».
    Любовь телепатически захватывает во сне. Проникает в спящую душу и подчиняет ее. Спящая душа не спит. Она подчиняется. Подчиняется как во время гипнотического сеанса. Влюбленная Эллен готова на всё. Она загипнотизи- рована на расстоянии. Она подчиняется вампирской теле- машине влияния.
    Она во сне, там, где нет расстояний, нет теле-. При гипнозе, как пишет Фрейд, «гипнотизер занимает место идеального я». Гипнотизер — в душе гипнотизируемого. Носферату — в душе Эллен. Какое уж тут теле-тело, когда любовь являет экстимность?!
  9. ТРАГИЧЕСКИЙ НАРЦИССИЗМ ВАМПИРА
    Иллюзорность заключается в том, что идеал-я, этот нар- циссический идеал — наследник зеркальной стадии. Иначе говоря, идеал этот — ничто иное, как свой собственный
    спроецированный вовне образ. При идеализации, продол- жает Фрейд, «с объектом обращаются как с собственным я», т.е. «при влюбленности большая часть нарциссиче- ского либидо перетекает на объект… [r]объект служит заменой никогда не достигнутого собственного идеала-я. Его любят за совершенства, которых хотелось достигнуть в собственном я и которые этим окольным путем хотят приобрести для удовлетворения собственного нарцис- сизма». Влюбленность заряжает нарциссическим либидо воображаемую фигуру, инстанцию идеал-я. Основное условие влюбленности, говоря словами Лакана, это «мак- симальная степень нарциссического раскрытия в вообра- жаемой плоскости».
    Положение Эллен осложнено тем, что она не просто под телепатическим гипнозом вампира. Она под перекрестным гипнотическим огнем, в поле действия двух сил. Она — между двумя гипнотизирующими флюидами: вампир с одной стороны и доктор — с другой. Это положение меж- гипнотизерами превращает Эллен в глазах Фридриха Киттлера в действующий на расстоянии приемник сиг- налов. Она — теле-аппарат. Эллен — «двойной агент между двумя гипнотизерами, воспринимающий и передающий шумы с далекого корабля; она является лишь сенсором, радиопередатчиком. Беспроволочная передача данных функционировала еще до того, как изобретение Маркони в 1896 году электрифицировало все военные корабли на планете. Гипноз, в том виде, в каком его мог вызвать ана- литический дискурс, на физиологическом уровне достиг того, что инженеры потом осуществили электротехни- ческими средствами». Киттлер напоминает о культурно- технических основаниях кризиса Эллен. Телепатические сигналы пролагают невидимый маршрут сигналам теле- графическим.
    Доктор вводит пациентку в транс, пытаясь установить причину ее недуга. Причина скрыта, она — на рассто- янии. Причина — в любви. Причина — вне Эллен, она — в Вампире. Так полагает ученый-вампиролог. Доктор Ван Хелсинг вводит Эллен в транс. Вот как Брэм Стокер описывает этот сеанс телесвязи:
    — Где вы?
    — Не знаю, — раздалось в ответ. — У меня нет места. — Где вы теперь? — ответ прозвучал как бы во сне, но
    в то же время осмысленно. Казалось, она пытается что-то уяснить себе. Я слышал раньше, как она тем же голосом читала свои стенографические записи.
    — Я не знаю. Все мне чуждо! — Что вы видите?
    — Я ничего не могу различить. Вокруг меня темно.
    — Что вы слышите?
    Я заметил некоторое напряжение в ее голосе.
    — Плеск воды; она журчит и волнуется, точно вздымая
    маленькие волны. Я слышу их снаружи. — Значит, вы находитесь на корабле? — О да!
    — Что вы еще слышите?
    — Шаги людей, бегающих над моей головою; кроме того, лязг цепей и грохот якоря.
    — Что вы делаете?
    — Я лежу спокойно, да, спокойно, будто я уже умерла! Действие обращается к золотому веку телепатии, гип-
    ноза, внушения, сомнамбулизма. Эллен встает с постели. Она готова идти на свидание: «Я должна с ним воссоеди- ниться». И она идет. Идет прямо во сне. Она сомнамбула. Наяву она ничего не будет помнить о том, что с ней при- ключилось. Когда-то давно, в XVIII веке из таких сомнам- булических прогулок заключили, что есть две памяти. Одна — как бы сознательная, вторая — как бы бессозна- тельная. Такое расщепление памяти, душевной жизни будет указывать доктору на истерию.
  10. ТЕЛЕ-СВЯЗЬ ИСТЕРИИ
    Истерия обращает к истории любовной жизни, к отно- шениям с Другим, с Дракулой. Истерия — подчинение Господину и отказ от служения ему. Истерия — бунт и вопрошание: кто я? Истерия — вопрос идентичности. Кто я для Него? Чего он хочет? Да и кто Он, этот Носферату? Откуда его безграничная Власть? Власть Любви и Смерти.
    Парадокс трагедии Вампира в том, что он становится смертным от любви. Смертоносная любовь губительна для него. Вампир, воплощение влечения смерти, гибнет от любви. От любви к своей смерти.
    В фильме Мурнау любовь вынуждает Вампира забыть о времени. Любовь делает его подверженным воздействию времени. Любовь рождает в зеркале отражение Носферату. Любовь рождает двойника. Двойник ведет к смерти.
  11. ПЕРЕНОС
    Профессор Ван Хелсинг становится главным героем кинофильма «Дочь Дракулы» (1936) Ламберта Хилльера. Профессор арестован агентами Скотленд Ярда на месте преступления, рядом с трупом Дракулы, в которого он вонзил свой кол. Ван Хелсинг утверждает, что сила вам- пиров как раз и заключается в том, что мы, смертные, в них не верим. В споре со своим учеником, психиатром- позитивистом профессор говорит:
    «Кто обозначит границу между вчерашними суевериями и научными фактами будущего?.. Сто лет назад гипноз счи- тался черной магией… Что стало бы сто лет назад с чело- веком, выдвинувшим теорию подсознания?… Осмелились бы вы причислить сто лет назад к черной магии… перенос?»
    Ван Хелсинг верит в существование Вампира. Что было бы с Вампиром без его веры?! Дело не в магии. Дело — в переносе!
  12. КАПИТАЛ-ВАМПИР
    История ведет нас к Карлу Марксу, который и заго- ворил о вампирском капитализме. Именно Маркс писал о корпорациях, деятельность которых «лишь немного уто- ляет жажду вампира, пьющего кровь трудового мира», и о том, что этот «вампир не успокоится, пока не дойдет до последней мышцы, сухожилия и последней капли крови».
    Так Капитал и Вампир повстречались. Так Вампир утратил свое обаяние. Так возник Капитал-Вампир. Так была вскрыта экономическая подноготная вампиризма, и дискурс капиталиста обрел свое мерзкое звучание.
    В связке с Вампиром Капитал оживает. Он «развивает мечты», он «желает», он «противостоит», у него «имеется мораль». Мишель Сюриа размышляет: «Такая, наверное, у Европы судьба — время от времени возвращаться к соб- ственным демонам. Но судьба капитала предоставила ей
    возможность обнаружить для себя новых демонов. И среди всех демонов, которых ей удалось в это время для себя обнаружить, выделяется сам капитал, ведь он приобрел такой размах, что судит самого себя; и чтобы его судить, существуют только его собственные ценности». Капитал- Вампир вне Закона, ибо он занял место Закона.
  13. ГОСПОДИН УМЕР!
    Он претендует на место Абсолютного Господина. Чуть ли не на место Смерти. Той Смерти, что правит балом жизни. На смену истеро-вампиру приходит паранойя-вампир. Истеро-вампир с его проблемами любви и смерти уходит в далекое прошлое. В приступе истины паранойяльного дели- риума преданный Носферату господин Кнок провозгла-
    шает конец «прекрасной эпохи»:
    Господин… умер!
    Вампир сегодня — порождение не истеризации, а пара- нойяльного расщепления. Параноидно-шизоидный сим- птом вампира XXI века — расщепление основных источ- ников питания, энергии и информации. Вампир сосет не кровь. Вампир сосет энергию и информацию. Плохая и хорошая информация, плохая и хорошая энергия — вот что нужно сегодняшнему техно-вампиру.
  14. ТЕЛЕ-ТЕХНО ДИСКУРС: ЭНЕРГИЯ И ИНФОРМАЦИЯ
    На смену кровососущему биовампиру приходит постин- дустриальные техновампиры. Вместо поцелуя Носферату Призрака Ночи техновампиры похищают информацию и энергию. Герои эпохи неопозитивизма — энерговам- пиры и ин

фовампиры. Они питаются не животно- магнетическими флюидами, не кровью, а энергией и инфор- мацией. Они питаются пищей постиндустриального общества. Символической матрице нужно отсасывать энергию человека-батарейки. Чело-батарейка — либидо-придаток идеологического Капитал-Вампира.
Неопозитивистский дискурс пропитывает дискурс неовампиризма. И Блэйд не боится дневного света. Он — между дневными батарейками и ночными вампирами.
18. МОБИЛЬНЫЕ ВАМПИРЫ
Недавно мне посчастливилось побывать на концерте Мэрилина Мэнсона. Между публикой и сценой долго висел занавес с вытянутыми готическими буквами ММ. Занавес создавал особое напряжение. Публика чувство- вала, — ее любовь, ее смерть там, за ним. Когда вдруг раз- далось хрипение Six a.m., Christmas morning, no shadows, no reflections here, занавес слетел вниз и воссоединившееся внутривнешнее пространство запульсировало мерцаю- щими красными рогами и осветилось лунными экранами мобильных телефонов. If I was your Vampire, — заревел скорбный голос Мэнсона. Началась же эта история с теле- фонного звонка, раздавшегося рождественским утром, в шесть часов. Мэнсону звонила Дита фон Тиз, и звонок этот поставил крест на их любви.
Lying cheek to cheek
In your cold embrace.
So soft and so tragic
As a slaughterhouse.
You press the knife
Against your heart.
And say that “I love you so much you must kill me now.”
Полыхал новый готический гимн, пришедший на смену “Bela Lugosi’s Dead” Bauhaus. Мэрилин Мэнсон изрыгал новый «готический гимн на все времена»:
If I was your vampire, Death waits for no one. Hold my hands
Across your face, Because I think
Our time has come.
Мобильные телефоны и инфернальные рога не изда- вали звуков, не передавали голоса, они излучали свет. Светоносный Люцифер леденил души Любовью (М.эрилин) и Смертью (М.энсона). Инфернальные теле- фоны и мобильные рога вторили I love you so much you must kill me now.
Телефон поддерживал безопасное расстояние. По теле- фону не укусить, не поцеловать. Так ли? Отчуждение? Похоже, Маршалл Маклюэн не уверен. С дрожью в голосе он говорит:
It is quite natural to kiss via phone.

 

информация с сайта

Статья. Виктор Мазин “Ни рыбы, ни мяса”

Материал взят с сайта Лаканалия

СНОВИДЕНИЕ «НЕУДАВШИЙСЯ УЖИН СУПРУГИ МЯСНИКА О РЫБЕ»

Интересно, почему Лакан 30 апреля 1958 года заговорил о «Сновидении супруги мясника»? Нет, то, почему он о нем заговорил, совершенно понятно, ведь оно обнаруживает парадоксальную диалектику желания своего-как-чужого. Что не совсем понятно, так это то, почему называет он это сновидение «Сновидением супруги мясника», ведь в содержании речь не идет ни мяснике, ни о мясе. О еде — да, говорится. О рыбе, о копченой лососине. О муже сновидицы — косвенно да. О том, что принципиальное значение имеет профессиональная, «мясная», деятельность этого добродушного толстяка — нет. Во фрейдовском корпусе это сновидение именуется либо как «Неудавшийся ужин», либо как «Копченая лососина», либо как «Копченая лососина на ужин». Ни тебе «Супруги», ни «Мясника».

УЖИНА НЕ БУДЕТ, ИЛИЖЕЛАНИЕ В СНОВИДЕНИИ НЕ ИСПОЛНЯЕТСЯ

Итак, это сновидение привлекает Лакана по той причине, что Фрейд в связи с ним «впервые заговорил о желании» [2:416]. Если быть точным, Фрейд о нем заговорил, потому что оно, по словам сновидицы, являет собой «контраргумент» его теории представления в сновидении исполненных желаний. «Копченая лососина», как говорит Фрейд, «доказывает, что мое желание не исполняется» [1:164;159]. Из лососины ужина не сделать, а точнее, — не из нее, а из-за нее.

ПОЧЕМУ ЖЕ УЖИНА НЕ БУДЕТ?

На то, по меньшей мере, три причины. Ответ на этот вопрос по сути дела и представляет содержание сновидения. Итак, когда «супруга мясника» хочет устроить для гостей ужин, то,во-первых, «ничего не заготовлено, кроме копченой лососины»;во-вторых, «воскресенье и все магазины закрыты»;в-третьих, невозможно позвонить поставщикам — «телефон не работает».До боли знакомая логика сновидения: во-первых, я ваш чайник не брал, во-вторых, когда вы его мне дали, он уже был сломан, и, в третьих, я вам его целым отдавал. Так или иначе, а «от желания устроить ужин приходится отказаться» [1:165]. В доме ничего, кроме лососины, магазины закрыты, телефон не работает.

СЛОМАННЫЙ ТЕЛЕФ

ОНО собенно обидно, что телефон не работает! Ладно, под рукой ничего, кроме лососины. Ладно, магазины закрыты, но, чтобы телефон сломался! Телефон — средство связи, передающее слова на рас-стояние, преодолевающее пространство. То, что он сломан, уже указывает если и не на слом коммуникации, то на ее преломление. Коммуникации с кем? В первую очередь — с супругом.

ПРИЧЕМ ЗДЕСЬ СУПРУГ-МЯСНИК, ИЛИПРИ КОМ ОН

Первым героем анализа становится муж умной, а точнее Остроумной Пациентки [witzige Patientin], «простодушный и трудолюбивый торговец мясом [biederer und tuechtiger Grossfleischhauer]». Кстати, разве торговец мясом — мясник [Fleischhauer; Fleischer]? И не странно ли, что в доме то ли трудолюбивого торговца мясом, то ли оптового поставщика мяса, то ли мясника нет ни кусочка мяса. Он подобен
сапожнику без сапог? Впрочем, на это ответ простой: не его это сон. Уж кусочек мяса у него бы точно нашелся. Даже, как скоро будет понятно, какой именно кусочек.Что еще мы о нем знаем, помимо того, что он «просто-душный и трудолюбивый»? Во-первых, то, что он — толстяк, который хочет похудеть. Он даже решил от ужинов отказаться. Так что, можно сказать, верная жена идет навстречу его желанию. Ее желание отказаться от ужина — его желание! Возможно, по этой причине он сам не держит дома ни кусочка мяса.

КУСОЧЕК ЗАДНИЦЫ ЮНОЙ КРАСАВИЦЫ В ОБМЕН НА ЛИЦО

Во-вторых, то, что он не равнодушен к девушкам, особенно к толстушкам. Художнику, который захотел написать его портрет, Мясник «в своей грубоватой манере ответил», что для портрета «часть задницы красивой молодой девушки художнику будет приятнее, чем все его лицо» [1:165;160]. Интересно, «все лицо» его целиком не стоит «части задницы красивой молодой девушки»! Вся его простодушная физиономия целиком [sein ganzes Gesicht] не стоит ее мизинца, нет, все же не мизинца и даже не зада, а кусочка задницы юной красавицы [ein Stueck vom Hintern eines schoenen jungen Maedchens]. В этом его мясницкий дискурс? Во всяком случае, Лакан указывает на то, что такова его тайна — его «маленькое желание», желание «зада девушки» [2:423]. Конечно, это его тайна, ведь зад, в отличие от лица, является не социальным фасадом, не тем, что в европейской культуре буквально показательно, а желанной оборотной стороной. Мясник тайно совершает переворот — предлагает сделать портрет девичьего зада! Портрет частичного объекта, объекта а, неуловимого и непредставимого. Причем, частицу зада в ее противопоставлении целому лицу Мясник готов отдать на откуп желанию Другого, Художника, и, тем самым, ее узаконить в качестве портрета, через который ее можно легально присвоить, а точнее — в гастрономическом режиме сновидения его супруги — по закону усвоить. Лакан, похоже, потому и называет это желание мясника «маленьким», чтобы под-черкнуть его характер объекта маленькой а.

ЛЮБИТЕЛЬНИЦА ИКРЫ ГОТОВА ОТ ЖЕЛАНИЯ ЭТОГО ОТКАЗАТЬСЯ, ДАБЫ ЕГО, ЖЕЛАНИЕ ЭТО ПОДДЕРЖАТЬ

Даже Фрейду, а не только «мяснику» известно, что сновидица любит икру и желает ее есть каждое утро. Но она решает от этого желания отказаться по, казалось бы, странной причине: «чтобы впредь иметь возможность этим его [мужа] поддразнивать» [1:165]. Странно не столько то, что она от своего желания отказывается, сколько то, что она этим отказом не себя, а другого дразнит.Фрейда такое объяснение не устраивает. Он вообще замечает, что Остроумная Пациентка не только во сне, но и наяву создает себе неисполненные желания. Итак, по-прежнему открытым остается принципиальный вопрос: «зачем ей нужно неисполненное желание» [1:166]? Вопрос этот ведет к новому действующему лицу.

ПОДРУГА ОСТРОУМНОЙ

Этот вопрос в ходе свободных ассоциаций Остроумной Пациентки выводит на аналитическую сцену ее Подругу. Ее появление достраивает своеобразный треугольник желания. Подруга эта нравится любителю частицы девичьего зада, то есть Мяснику, который только и делает, что ее расхваливает. На счастье Остроумной Пациентки, Подруга — «худая и тощая», «а ее муж — любитель пышных форм». Понятно, что частица все же должна быть не такой уж и маленькой.Как бы в согласии с его желанием, Подруга хотела бы поправиться. Вот она и напрашивается в гости, поскольку в доме Мясника «всегда так хорошо кормят»! С точки зрения Остроумной Пациентки это просто-таки наглое желание: обретать за счет ее лососины и других яств пышные формы прямо на глазах ее страждущего супруга!

ПОДРУГА ОТКРЫВАЕТ СМЫСЛ

Фрейду остается воскликнуть: «Теперь смысл сновидения ясен!» [1:166]. Вот она, бессознательная мысль Остроумной Пациентки:«Ну уж, конечно, буду я тебя приглашать — чтобы ты у меня наелась, поправилась и смогла еще больше понравиться моему мужу! Лучше я вообще не буду больше устраивать ужинов!»Интересно, что ужин устроить не удается, но при этом в доме кое-что есть. Кое-что — отнюдь не просто кое-что, а копченая лососина. Но ведь именно это и есть любимое блюдо подруги! Разумеется, это хорошо известно Супруге Мясника. И Фрейд тому свидетель: «Случайно я тоже знаком с этой дамой и могу подтвердить, что она столь же мало позволяет себе есть лососину, как моя пациентка икру» [1:166].Таковы подруги: я отказываюсь от своей любимой икры, а ты — не получишь моей копченой лососины! С чем мы здесь сталкиваемся? Во-первых, с откровенным поддразниванием: твоя любимая лососина у меня есть, но ты, подруга, ее не получишь! Вот она лососина, уже заготовлена, но ужин не состоится, и рыбки ты не получишь! Во-вторых, в поддразнивании параллельны желания икры и лососины: я не удовлетворю твое желание также, как не удовлетворяю я свое. Очень Остроумная Пациентка!Здесь на ум приходит хорошо известная всем история о ревности и зависти. Вот она в пересказе Жижека: словенскому крестьянину добрая волшебница предлагает на выбор две возможности улучшить его судьбу. Либо она даст ему корову, а его соседу две. Либо она отнимет у него одну корову, а у соседа — две. Крестьянин, не задумываясь, выбирает второй вариант. Со ссылкой на Ницше и Фрейда, Жижек напоминает: «справедливость как равенство основана на зависти к Другому, обладающему тем, чего у нас нет, наслаждающемуся тем, чего у нас нет» [3:89]. Принципиальным здесь, конечно, является не объект, а само наслаждение.Остроумная Пациентка совершает тот же выбор, что и словенский крестьянин. Фрейд приходит к выводу: желание Остроумной Пациентки заключается в том, чтобы не осуществилось желание Подруги! Как такое желание технически возможно? Отвечая на этот вопрос, Фрейд переходит от темы желания к теме желания другого и/в идентификации.

ИДЕНТИФИКАЦИЯ

Следующий абзац анализа сновидения «Копченая лососина» Фрейд посвящает истерии, идентификации, истерической идентификации. Заканчивает он его принципиально важными словами: «идентификация — это не просто имитация, а уподобление на почве сходных этиологических условий; она выражает “подобие” и относится к тому общему, что сохраняется в бессознательном» [1:168]. Такова «одна из первых и очень четких фрейдовских формулировок, касающихся значения истерической идентификации» [2:419]. Так что формула такова, что без моей желанной икры и быть не может твоей вожделенной лососины. Рыба, как известно, рождается из икры. А икра — из рыбы. Желание рождается у Другого. И Другой — из желания. Слово Лакану: «Желание, которое фигурирует у субъекта во сне, — это желание, свойственное ее подруге, желание лососины, и лососина — единственное, что имеется-таки у нее в доме, когда она понимает, что ужина ей дать не удается. Лососина эта указывает здесь как на желание Другого, так и на возможность удовлетворения этого желания, но удовлетворения, доступного Другому: «В любом случае, не бойтесь — копченая лососина у меня найдется» [2:423]. Важно, что речь не идет о том, что это желание как желание Другого — желание больной истерией: «именно истерическая структура является в отношениях между человеком и означающим изначальной» [2:423]. Именно отчужденная структура желания порождает вопрос субъекта о самом себе. Кто я? Чего я хочу? Чего от меня хотят? Что я для (желания) Другого? Где та черта означающего желания, идентификация с которой позволит себя найти?Следующий абзац Фрейда как раз и сообщает о том, что основанием для идентификации при истерии как правило служит «сексуальная общность»: «истеричная женщина идентифицируется в симптомах своей болезни с такими людьми, с которыми она состояла в половой связи или которые имеют половые отношения с женщинами, похожими на нее» [1:168].Остроумная Пациентка «следует правилам истерических процессов мышления, когда проявляет ревность к подруге, ставя себя в сновидении на ее место и посредством созданного симптома (отвергнутого желания) идентифи-цируя себя с ней» [1:168]. Истерическая идентификация с симптомом уже предполагает отказ от желания, что и представляет сновидение. Правда, теперь не совсем ясно, чье оно, это сновидение.Пожалуй, Лакан прав, называя его «Сновидением Супруги Мясника» в том отношении, что супруг оказывается в центре этой истории, он поддерживает желание между Супругой и Подругой. Супруга — супруга Мясника.«Чего требует эта женщина, которая без ума от своего мужа? — Она требует любви. Истерические больные, как и все мы, требуют любви, только у них это принимает более тяжелые формы. А чего она желает? — Она желает икры, чтобы понять это, достаточно уметь читать. Чего же она хочет? — Она хочет, чтобы ей икры не давали.Вопрос в том, почему для поддержания удовлетворяющих ее любовных отношений больной истерией необходимо, во-первых, желать чего-то другого, роль кото-рого здесь явно и играет икра, и, во-вторых, сделать так, чтобы ей этой икры не давали, ибо только при этом условии и может что-то другое выполнять функцию, которую оно в данном случае выполнять призвано. Ее муж и рад бы купить ей икры, но тогда, воображает она, он, чего доброго, успокоится. А хочет она, по словам Фрейда, как раз того, чтобы муж ей икры не давал и они смогли бы тогда любить друг друга безумно, то есть бесконечно друг друга подначивать, не давать друг другу спокойной жизни» [2:421]. Вот где обретают свой смысл такие глаголы, как «подначивать» и «поддразнивать»: — поддерживать и распалять желание! Желание — всегда уже неудовлетворенное желание. Желание — всегда уже желание Другого. Причем, желание Другого — трижды желание Другого: и как желание Другого (я хочу его, Другого), и как желание Другого (я хочу не его, а того, чего хочет он, Другой), и желание Другого (я хочу, чтобы он хотел меня). Впрочем, и это еще не все, ведь желание Другого это еще и желание того, чтобы он признал мое желание как мое право (его) желать.Пока Мясник поддерживает свое желание «части задницы красивой молодой девушки» через Художника, Супруга Мясника поддерживает свое через него, не дающего ей икру, и через Подругу.«Если субъекту необходимо создать себе неосущест-вленное желание, то лишь потому, что это единственное условие, при котором может возникнуть для него Другой действительно реальный, то есть Другой, который не был бы всецело имманентен удовлетворению взаимных требований, полному растворению желания субъекта в речи Другого. Желание, о котором идет речь, является по самой природе своей желанием Другого — вот урок, который преподносит нам диалектика сновидения…» [2:422].Итак, желание сновидения — это желание неудовлетворенного желания. Итак, желание сновидения Остроумной Пациентки — желание Подруги.Итак, это сновидение настолько же сновидение Остроумной Пациентки, насколько и сновидение ее Подруги.

Статья. Смулянский “Не-жертва, или паранойя как успешное начинание”

Материал взят с сайт ЛАКАНАЛИЯ

Рецензия на издание: Виктор Мазин. «Паранойя. Шребер-фрейд-лакан». СПб.: Изд. «Скифия-принт», 2009

Случай Шребера до сих пор сладострастно щекочет восприятие читателей. Как и раньше, аналитическая традиция не в силах от него оторваться.Чем подкупает этот судья? По всей видимости тем, чем только и может подкупать свободно демонстрирующий то, в обладании чем другие субъекты не склонны сознаваться. О том, что это такое, можно ответить, рассмотрев расположение, в котором субъектная структура сегодня находится.Привлекает внимание то, что современный субъект, внешне отказываясь от прошлого наивно-метафизического настояния на собственной аутентичности, тем не менее по прежнему ревностно блюдет свою активную расположенность. Противометафизическая коррекция, которую здесь произвели, мало что изменила. Признание невозможности для «я» удерживать однозначную позицию по сути не произвело никаких существенных следствий. Глубинное постоянство установки выдает сама критическая поза — когда на новых основаниях опять выясняется, что гипотеза активного субъекта действительно нуждается в правке, то правку эту совершают в режиме недвусмысленной требовательности, настаивая, что ее результаты должен учесть сам же субъект — как будто это не о нем шла речь. От того, кто как будто субъектом лишь прикидывался, именно как от субъекта требуют в этом факте отчета. Единый центр трансцендентального волеизъявления странным образом заново востребован там, где от него во имя истины требуют отказаться.Дальше всех основания этой ситуации сумел проследить Славой Жижек, описав их в своем известном заявлении, что у европейского субъекта — сколь бы самокритичным в отношении собственной инициативы он ни был — остается пассивным всегда кто-то другой. Именно эта установка, сохраняясь после всех изменений, которым подвергся канон описания субъектности, сохраняет глубинную, настаивающую на себе суть происходящего. Если пассивность и существует, то она должна быть вытеснена и вручена другому. А это означает, что современный субъект, даже поступившись некоторыми характеристиками собственной однозначности, тем не менее призван продолжать проводить настояние так, как будто ничего не случилось. На переописание структуры субъектной активности идут лишь затем, чтобы потребовать от субъекта активности другого рода. Ему вменяют в обязанность разрабатывать стратегии сопротивления, производить подрывную политику, удерживать трезвость сомнения в отно-шении насильственного заступания на территорию его свобод — и все это он должен совершать абсолютно сознательно и в полную силу. Если пассивность и попадает в поле внимания, то лишь как то, в чем субъекта уличают, стыдя за рабскую покорность и требуя, чтобы он немед-ленно этот изъян исправил. Так в среде субъективности повелось — пассивность является тем, что должно быть за рамки ее позиции изгнано.Деликатная тонкость случая Шребера состоит в том, что этот порядок подрывается в нем в самой основе. Субъект Шребера выходит за рамки интриги самоосвобождающегося субъ-екта. Его положение способно указать на то, в чем эта затея сама себя обманывает. Как правило, по поводу «случая Шребера» искушаются указанием на непосредственное участие случая шреберовского бреда в панораме борьбы против насильственной властной логики, которой необходимо решительно воспротивиться. Но сама история эмансипирующей борьбы в ее типическом виде шреберовскому случаю не подходит. Более того, уроки, которые этот случай дает, могут, если их учесть, кое-что в этой истории подправить.Потому сегодня действительно необходимо исследование, в котором случай Шребера получит описание, заинтересованное только в его особенности и превозмогающее все тенденциозные сравнения. Сегодня, когда тема власти и ее все утоньшающегося репрессивного характера сама становится предметом новой паранойи субъекта, следует указать, что «подлинный параноик», Шребер, в данном случае держит себя как раз с исключительным достоинством. Можно проследить все перипетии его взаимодействия с постоянно домогающимися его бре-довыми — а, значит, пришедшими из самого Реального — сущностями, чтобы убедиться: ни о каком прямом и слепом протесте в его случае и речи нет. Все, что Шребер предпринимает в отношении подавляющей его воли — все его реакции и решения — отмечены признаками полного самообладания и даже хитроумия. Так, Шребер в предосновной стадии болезни, в период своего пребывания перед контролирующим его Богом и одновременно перед его психиатрическим представителем, никогда не выра-жает протеста напрямую, но всегда умеет поста-вить дело так, что подавляющий агент сам окажется в комической ситуации. Тот, кто рассчитывал распорядиться Шребером (распря, про-изошедшая в великолепном инциденте со ср…ньем) выказывает свою полную неприспособленность для управления живым телом. Все заходы, предпринимаемые против Шребера как жертвы, встречаются последним с обдумывающей иронией, которая следует вместо бессильного и задыхающегося возмущения. Так, на бесконечные вопросы со стороны насильственной инстанции, о чем он сейчас думает и если думает о «правильном», то почему не произносит этого вслух, следует ответ «Потому что я тупой». Шребер полагает, что ответ дает не он сам — за него, всегда с ответом опаздывающего, говорят некие «лучи», также подвластные богу. Но не так ли обстоит дело, что говорит это именно он — да и кто кроме него мог бы так сказать? При встрече с чужой капризно-требовательной волей незаметно ироническое самоумаление является самым наилучшим выходом. Потому при взаимодействии с ней Шребер без труда добивается эффекта того, что много позже, не без косвенного участия его случая назовут синтомом. Последний же можно было бы определить как эффект обращения уязвляющей нехватки в преимущество. Симптом запускает механизм однообразного притязания на некоторые возможности, и потому он позво-ляет Другому столь же однообразно фрустрировать требующего, показывая, что все его усилия тщетны. Синтом же, напротив, обезоруживает Другого, потому что заключается в том, чтобы играть не на возможностях, но самими невозможностями как таковыми. Трюк этот, несомненно, носит юридический характер — только на этом поле из бессилия, которое во всех других случаях было бы признано банальным провалом, можно сделать средство. И совершается это в процессе тяжбы одной только игрой на позициях означающих, которые станут позициями тех, кто в отношение к ним себя поставит, вручив им долю собственной активности и таким образом поручив им обустройство своих дел.
Тонкость авторской постановки вопроса, несомненно, состоит в том, что ему удалось эту синтоматичность позиции Шребера передать. Соблазнительность случая Шребера — а соблазнительность эта у него не единственная — состоит прежде всего в возможности легко героизировать Шребера на основании его протестной позиции в отношении властного контроля со стороны Другого. Но автору удается эту позицию придержать и развернуть в ином направлении. Он показывает, как то, что Шребером предпринимается вопреки чужой требовательной воле совершается посредством предуготовления себя к исполнению миссии представление о которой только в общении с Богом у него и образовалось представление. Потому популярное разведение «собственного личного проекта» и «насилия со стороны манипулирующего Другого» в этом случае ока-зывается абсолютно невозможным. Шребер не борется против насилия, но эксплуатирует саму направленную на него эксплуатацию. Если ему и удается настоять на своем, то лишь в связи с полученным вызовом — все ресурсы, к которым он прибегает, получены им оттуда, откуда надвигается власть. Пассивности, которая образуется посредством подобного рода экономики, он и не думает скрывать — напротив, она является его рабочим состоянием. Именно это и не может быть понято интерпретаторами, требующими в случае Шребера анализа сцены восстания и про-теста. Как было указано, причина упорствования современного индивида не в том, что предположение о самотождественной субъектности все еще не преодолено им до конца. Само оно оказывается лишь производным отказа признаваться в наслаждении, происходящем из возможности принять пассивную роль. Автор обращает внимание: «В борьбе с машинами производства психиатрического субъекта судья Шребер переживает не только жуткие муки, но и сексуальное наслаждение, которое достигает своего предела во время превращения в женщину…» (С. 109). А для этого ему следует овладеть ресурсом пас-сивности в совершенстве. Далее замечается, что «душегуб амбивалентен» (С. 150). Но это положение требует прояснения. Как можно увидеть, амбивалентность его не только в том, что он вызывает одновременно с ненавистью и любовь. Речь идет вовсе не о мазохизме, как здесь можно наскоро решить, приведя тем самым вопрос в полную эвристическую ничтожность. Душегуб не является амбивалентным изначально, а становится им, и делается таковым именно потому, что ответная политика в его отношении при-несла свои плоды. Шребер не только не путается в своем интеллектуально-сложном бреде, но, напротив сам запутывает населяющих его инквизиторов. В итоге «не Шребер превращается в женщину, а Бог» (С. 137). Невозможно различить, кто приобретает пассивную сущность. Упорство в отношении «желания другого» этого другого совершенно обезоруживает.Все эти обстоятельства неохотно учитыва-ются критикой, которая предпочитает пользо-ваться Шребером с пропагандистскими целями. Следует указать на то, что и эту возможность Шребер предоставляет критикам исключи-тельно по собственной кротости, которая стилистически перешла в его личный нарратив, а также нарратив того, кто стал его первым популяризатором, попечителем и доверителем, аналитиком при этом так и не став. Беззащитность Шребера состоит не в болезни, которой он отвечает на взбесившееся в его случае Имя-Отца. Напротив, нигде она не выказывает себя более, чем в терпимости, с которой его случай пере-носит все предприятия, затеваемые коммента-торами на его основе. Случай этот изначально размягчен, непристрастен в отношении любых заходов на его счет. Здесь открыты пути любым (зло) употреблениям. Притом зло относится лишь к самому безудержному разгону судящих использований — последние же полагают, что, напротив, служат одному только благу. Благом же в первую очередь представляется возможность использовать случай для извлечения недвусмысленного урока того или иного рода — например, видеть в нем универсальное сред-ство вскрытия логики властных манипуляций или обоснование необходимости с эмансипирующими целями практиковать массовую психотическую трансгрессию. Но аналитик — позицию которого сам автор работы занимает не только профессионально, но и структурно — подобными заходами не пользуется. Его дело, как показывает Лакан, состоит совершенно в другом. Аналитик вовсе не обязан сказать все до конца во что бы то ни стало, но, напротив, он не рискует итожащей сказанностью без повода. Потому аналитик не желает судить; напротив, именно там где суд становится воз-можен — то есть в области блага — аналитику пристало отмалчиваться. Структура его участия такова, что в отношении блага он ничего обещать не может. Именно для аналитика очевидно, что безза-щитен не Шребер, который более чем успешно прошел через все его постигшее, но сам записанный им текст. Но также именно ана-литик знает: Шребер со своей саморепрезентацией не просто попал в некое, предположительно неловкое, положение — скорее, напротив, он всех в него поставил. Иронический ресурс этого положения безграничен — он угрожает поглотить не только тех, кого опо-знают политическими персонажами шреберовского бреда, но и тех, кто слишком откровенно уверен, какого рода критиче-ским потенциалом этот случай обладает и исчерпывается. Данная ситуация ставит перед комментаторами и исследователями препят-ствия совершенно особого рода — они не могут принять однозначно гуманистическую или революционно-воззвательную позу. Есть вещи — и описанная тонкость, несомненно, к ним при-надлежит — которые можно показать только специфическим способом сказывания, определенным лукаво-уклончивым тоном, удержанием сочувственной, но неаффектированной позиции. Именно такой интонацией, не принуждая ее, но позволив ей самой овладеть его письмом, и пользуется Виктор Мазин в данной работе.

Статья. Виктор Мазин “Шребер и технонаука”

Материал взят с сайта Лаканалия

«Бред сегодня — наука завтра»Влавий Сакрус1.

ТЕХНОНАУЧНЫЙ ОККУЛЬТИЗМ И ДИСКУРС КАПИТАЛИСТА

Научный дискурс занимает сегодня место дискурса религиозного. Во всяком случае, он вызы-вает у подавляющего большинства людей безу-словное доверие. Начало фразы «ученые доказали, что…» уже свидетельствует о достоверности следующего далее высказывания. Это начало взывает к вере, превосходящей всякое знание, к вере, структурирующей сегодня социальные связи. Это начало обращено к религиозной вере в позитивное знание и действует как магическое заклинание. Именно через такое заклинание в интернете распространяются любые соображения, немедленно обретающие статус «подлинно научного факта». Достоверность такого рода факта принимается, не оставляя пространства для каких-либо, даже малейших сомнений. «Ученые доказали» – последний легитимирующий достоверность аргумент любой полемики. О чем тут спорить, раз ученые уже доказали! <…> Доказательства ученых тем более убедительны, что принадлежат не просто некой описательной, абстрактной, теоретической науке, а технонауке, которая меняет и жизнь, и представления о ней. Технонаука непосредственно вторгается в жизнь. Телетехнонаучный дискурс насквозь пронизывает все масс-медиальное пространство обитания человеческого индивида. Вера в технонауку легко укореняется в идеологическом пространстве, ведь капитализм, как сказал чуть ли не сто лет назад Вальтер Беньямин, – уже религия, причем, как уточнил Славой Жижек, «непристойная религия “немертвой” призрачной жизни, торжествующей на черной мессе фондовых бирж» [16:118]. Религия телетехномедийной экономики парадоксальна: чем рациональнее телетехнонаучная машина, тем больше она производит призраков. «Именно во имя научности науки заклинают призраков, проклинают обскурантизм, спи-ритизм, короче, все то, что говорит о преследовании и призраках» [14:133]; но, вопреки этим научным заклятиям призраки настойчиво воз-вращаются из интернета, сходят с телеэкрана, странствуют по телефонному эфиру. Призраки вызваны виртуализацией всей технонаучной, медиальной среды, в которую погружен априори виртуальный субъект. Технонаука действует как спектральный конвейер, с которого незаметно сходят мириады призраков.Так проявляется парадокс неразрывной связи науки и оккультизма, который не снился Фрейду. В статье «Психоанализ и телепатия» он дает сле-дующий прогноз на будущее: «Совсем не оче-видно, что усиление интереса к оккультизму означает опасность для психоанализа. Наоборот, можно надеяться, что они будут симпатизировать друг другу. Их объединяет то, что официальная наука относилась к ним презрительно и высокомерно» [59:131]. Фрейд понимает, что враждебное отношение объединяет. Он верит в возможный союз психоаналитиков и оккультистов в противостоянии «авторитету точных наук». Впрочем, после заявления о перспективах такого союза, Фрейд напоминает о том, что в отличие от оккультистов, которыми движет «либо старая религиозная вера, которую в ходе развития человечества потеснила наука, либо та вера, которая совсем недалеко ушла от преодоленных утверж-дений первобытных людей», психоаналитики «не могут отрицать своего происхождения из точных наук и своей принадлежности к числу их представителей» [59:132]. Так в очередной раз Фрейд отводит психоанализу промежуточное место, на сей раз – между точной наукой и оккультизмом. Так он возводит психоанализ к точным наукам, хотя в другом месте указывает на его несводимость ни к каким известным наукам. Так или иначе, а в треугольнике наука – психоанализ – оккультизм – ему трудно представить именно союз ученых и оккультистов. <…>На первый взгляд, не удивительно, что Фрейд ошибся в своем прогнозе, и союз ученых и оккультистов оказался очень даже возможным. Об этом напрямую свидетельствуют некоторые из приведенных выше формул «науки магии», в которых религиозные доказательства обретают эмпирическое звучание мира позитивных фактов. Об этом же говорит и столь распространенный сегодня дискурс идеологии нью-эйджа, и появление гибридов науки и религии типа сциентологии. Удивление в неверном прогнозе Фрейда возникает в первую очередь в связи с хорошо известным ему случаем Шребера, который завещал свое тело науке и религии. Разве нефункционирующее бессознательное судьи не представляет хитросплетений научной неврологии с оккультизмом? Разве не являет собой Шребер дух «немецкого научного спиритизма»? Разве не подобный призрак преследует технонауку сегодня?

Сегодняшний научный спиритизм очевиден все в той же шреберовской комбинации невро-логии с оккультизмом. Например, в содер-жании и прямо в названии научно-популярного фильма: «Магический мир. Химия любви» (2008; на телеэкраны, впрочем, он вышел под чисто научным названием «Химия любви»). Априори прописанная идеология этого фильма позволяет увидеть особенности сегодняшнего технонауч-ного дискурса. Вот некоторые вопросы, сформулированные научными консультантами теле-фильма о любви, ее магии и химии: (1) «Какие области мозга отвечают за любовь? Профессор Фишер обнаружила, что, когда люди смотрят на фотографии своих любимых, центр удовольствия в мозгу автоматически становится активным. Это связано в первую очередь с гормоном допамином. И когда мозг понимает, что удовольствие откладывается, то он продолжает активизировать основанную на допамине систему, усиливая чувство любви». Нейрогуморальная регуляция исключает мыслительный процесс, а точнее сводит его к про-стой когнитивной регистрации компьютерного толка: восприятие фотографии ведет к выделению допамина, который стимулирует центр удовольствия в мозгу, и «мозг понимает, что удо-вольствие откладывается». Подобное короткое замыкание между стимулом/восприятием и реакцией/чувством и было описано Шребером как «убийство души». Где в этой рефлекторной цепи (глаз – допамин – мозг) душа? Психическое вообще из процессов исключено; понимает мозг, работающий как hardware. Если Шребер благо-даря существованию нервов наслаждения переживает чувство как субъект, то «в когнитивизме мышление самого человека начало моделироваться по образцу компьютера, так что сам разрыв между пониманием (переживанием значения, открытости мира) и “немой” работой машины потенциально исчезает» [17:140]. Когнитивный человек – компьютер. Но не только компьютер; он еще и животное, выделяющее в ответ на нейронную стимуляцию гормоны. Поведенческий человек – не искусственный ком-пьютер, а естественное животное. В несколько упрощенном виде генетическая формула пара-дигматичной биомашины начала XXI века: «русская собака + американский компьютер = человек» [1:45]. Для объективного научного под-хода важна органика нейронных связей и хими-ческих процессов. Когнитивно-поведенческая человек-машина управляется нейрогуморальной регуляцией. <…> (5) «Существует ли лебединая верность? Профессор Эдинбургского университета Гарет Лэнг доказал, что гормон окситоцин играет важную роль в поддержании устойчивых отношений между влюбленными. Он, в частности, вырабатывается в больших количествах в мозгу человека во время родов и оргазма. У окситоцина есть еще одна функция – он заставляет любящих заботиться друг о друге. Повышенное содер-жание этого гормона обнаружено в крови собак, лошадей и некоторых других животных. Таким образом, выражения “собачья” или “лебединая верность” получили научное обоснование». Итак, приворотная магия имеет нейрогуморальную природу. Технонаука не просто делает открытия, она не просто готова изменить чело-века, его жизнь, его представления, его аффекты, но нацелена на продажу этих самых изменений. Например, для приворота животного-человека достаточно купить извлеченный из крови собак и лошадей гормон окситоцин. Таким образом, технонаучно-оккультный дискурс являет собой вариант дискурса капиталистического.В ходе своего семинара 1969-1970 годов Лакан, как известно, выстраивает теорию четырех дис-курсов – господского, университетского, истерического и психоаналитического. Через два года во время выступления в Миланском университете он говорит еще об одном типе дискурса – капиталистическом. Записывает формулу этого пятого дискурса Лакан следующим образом:В позиции агента находится расщепленный субъект ($), так же, как и в истерическом дис-курсе; под ним в позиции истины оказывается господское означающее (S1). Обращается же расщепленный субъект к знанию (S2), знанию технонауки, обещающей восполнить нехватку, овладеть объектом причиной желания (а). Телетехномейдиная наука готова на магический акт устранения субъектных неполадок. Иначе говоря, расщепленный субъект ($) в позиции агента обращен к другому, обладающему техно-научным знанием (S2), а точнее, – информацией, нацеленной на производство объекта наслаж-дения (а). Другой, технонаука, якобы обладает таким знанием, которое позволяет совладать с нехваткой, восполнить ее постоянно воспроиз-водимым объектом, занимающим место объекта причины желания, объекта а. Дискурс капита-листа работает «лучше некуда, однако на деле все кружится слишком быстро, все потребляется [se consomme], потребляется настолько хорошо, что пожирается [se consume]» [34:49]. Лакан под-черкивает замкнутый на себе, стремительно возвращающийся к себе дискурс капиталиста. Так Шребер заглатывает свою собственную гортань. Так объект потребления занимает место субъекта, исчезающего в череде товаров потребления. <…>Так обещанная программами human engineering’a полнота счастья может обернуться паранойей расстроенного нарциссизма. Так призыв к наслаждению может привести к нехватке-без-субъекта. Никак не собираемым вместе частичкам собственного я может не хватить Другого, «наспех сделанным людям» – истории. Зачем биокомпьютеру история? О каком диахроническом измерении у когнитивного животного может идти речь? Дезысторизация индустриального бессознательного масс-медиальной поведенческой машины не пред-полагает ни места исключения, ни Другого, ни субъекта. <…>

2. ИНЖЕНЕР – БОГ ЧЕЛОВЕКА

Устами Шребера, а точнее его нервами говорил неврологически-теологический дискурс. Шребер чувствовал себя марионеткой, заложником вли-яния лучей на нервы, влияния, производящего основной язык. На смену управляемому божественными лучами Шреберу пришли марионетки когнитивно-поведенческого дискурса. На смену фрейдовскому субъекту XX века пришло неврологическое тело. Именно о пришествии этого тела свидетельствует Шребер. Именно это оккультно-позитивистское тело психотического коллапса воцарилось в масс-медиальной реальности XXI века.<…> Картированное локальностями неврологическое тело наносит оче-редной удар по человеческому нарциссизму, но удар этот поразительным образом не воспринимается в качестве такового. Об этом четвертом (после Коперника, Дарвина и Фрейда) ударе пишет Лиотар: современная технонаука показывает, что «нет монополии духа» [36:54]; духа нет, материя разворачивается на самое себя, производя эффект короткого замыкания. Этот эффект и порождает призраков, наспех сделанных людей, заменой которых на новую расу одержим Шребер. Впрочем, технонаучный удар не такой болезненный, как удар фрейдовский: «Вовсе не становясь устаревшим в сравнении с децентрированием более поздних наук о мозге, фрейдовское децентрирование оказывается куда более серьезным и радикальным: науки о мозге ограничиваются простой натурализацией, Фрейд же открывает новую область жутких «асубъективных феноменов», явлений без субъекта, которому они могут являться, – здесь субъект «перестает быть хозяином в своем собственном доме» – доме самих своих (само)явлений» [17:150].Производимая когнитивными науками нату-рализация субъекта, его объективация, казалось бы, должны были привести к исчезно-вению у «испытуемых душ» страха. Объективные когнитивно-поведенческие машины просто обязаны быть не только абсолютно счастливыми переносчиками генетического материала Природы, но и совершенно бесстрашными. Дело не в том, что некого бояться, а в том, что некому бояться. Во-первых, страх оказывается по ту сторону субъекта. Его страх – индустриальный аффект масс-медиальных программ. Во-вторых, именно полностью предопределенное существование этих человеческих машин, этих нейронных марионеток приближает их к пропасти свободы. Именно объективация подводит к экзистенциальной черте. Полная предписанность существования показывает возможность утраты. «Наспех сделанные люди» Шребера подобны репликантам из кинофильма «Бегущий по лезвию бритвы» (1982, режиссер Ридли Скотт), разве что они не ищут своего творца-кукловода. Репликанты не столько сделаны наспех, сколько недоделаны. Их творец – настоящий господин, ведь он и инженер, и глава корпорации. <…>Откуда взялся этот новый бог, инженер человеческих душ? Каково его происхождение? Когда-то так называли людей, управлявших военными машинами, и только в XVI веке в Голландии это понятие стало использоваться применительно к строителям мостов и дорог. Первые учебные заведения для подготовки инженеров появились в XVII веке. Инженер челове-ческих душ XXI века создает не столько души, сколько управляемые когнитивно-поведенческие машины. Между соматическим и психическим в этих машинах не остается зазора.<…>. Господин инженер продолжает работать в направлении индустриализации бессознательного. При этом на руках у него две карты – мозга и генотипа. Эти две карты и конструируют – даже если и не при-нимают ее во внимание – ту символическую все-ленную, которая как некий software, необходима для исправной работы hardware. <…>

3. ПАРАНОЙЯ И КОГНИТИВНО-ПОВЕДЕНЧЕСКИЕ МАШИНЫ

Дискурс сегодняшней когнитивно-поведенческой парадигмы важно понимать не только как симптом технопозитивистской иде-ологии, как ее яркое проявление, но и как опосре-дованное описание условий формирования пара-нойи. Посмотрим на эту парадигму и на это опи-сание сквозь призму когнитивно-поведенческой терапии. Первое, что бросается в глаза: это уже не психотерапия, а просто терапия, когнитивно-поведеченская. Психическое из ее названия изъято. В техническом отношении, впрочем, речь все же идет о воздействии терапевта на мысли и убеждения пациента, а не на мозг и якобы не
связанное с символическим порядком поведение. В ходе терапии пациента обучают, как распознавать и модифицировать неадекватные мысли и убеждения. <…>Когнитивно-поведенческая позиция предписывает врачу вместе с пациентом обдумывать те аспекты бредовых переживаний, которые следует изменить в ходе лечения. Главное для врача – эмпатия, сочувствие, сотрудничество. Терапевт – в отличие от психиатра XIX века – развивает и совершенствует обоснование диагноза в альянсе с пациентом. Если терапевту удастся убедить пациента в правильности поставленного им диагноза, тогда можно будет не только его переубедить, то есть вылечить, приспособив к истинным убеждениям, но и утвердить себя в позиции терапевта. Терапевт остается при своих убеждениях, пациент же меняет свои ложные убеждения на истинные. Благодаря принятию истинных убеждений терапевта пациент становится нормальным, то есть адаптиро-ванным к социуму. Репликант подлежит обучению, животное поддается дрессировке: про-грамма поведения переписывается. Пациент обретает силы не только благодаря истинным убеждениям обучающего правильному поведению психотерапевта, но и своими собственными средствами. Параноику рекомендовано стать беспристрастным наблюдателем своих страхов; ему следует разобраться в причинах своей подозрительности; ему необходимо не просто принимать интерпретации параноидного бреда, но анализировать их; он должен меньше времени сосредоточиваться на своих параноидных мыслях. Судя по всему, с этими рекомен-дациями у когнитивно-поведенческого пара-ноика проблем нет, а это означает, что он про-зрачен для самого себя, что ни о каком бессо-знательном в его случае и речи быть не может. Когнитивно-поведенческий параноик – хозяин в собственном доме. Ему не страшен даже конец света. <…>

4. КРИЗИС КОНЦА СВЕТА

Один из симптомов сегодняшнего идеологического кризиса – постоянное ожидание конца света. Подобным симптомом отметил кризис своей эпохи Даниэль Пауль Шребер. Наступлению конца даются научные объяснения – от уничтожения нашествием инопланетных чужих до потопа в результате глобального потепления. Астероиды, цунами, озоновые дыры – возможные рационализации на тему конца света. Согласно русской «Википедии» со ссылкой на ученых, «конец света произойдет ориентировочно в октябре 2008 года вслед-ствие запуска Большого адронного коллайдера. В этой связи наиболее часто упоминается теоре-тическая возможность появления в коллайдере микроскопических черных дыр, а также теоретическая возможность образования сгустков антиматерии и магнитных монополей с после-дующей цепной реакцией захвата окружающей материи». Интересно не только то, что идея конца света структурируется физическими понятиями и активно распространяется раз-личными медиа, но и называется при этом долгожданной. Конец света глобально опосредован, опутан сетями масс-медиа предвкушений. Все время что-то случается. Должно случиться нечто большее, нечто еще более реальное. Это уже не бред одного судьи Шребера. Это долгожданное медиа-зрелище, которое так хочется пережить. Желание пережить конец света парадоксальным образом указывает на то, что конец света – еще не конец, ведь иначе его не пережить, не выжить, иначе о нем не свидетельствовать. <…>Почему во времена господства технонауки призрак конца света не только не исчезает, но переживается с необычайной интенсивностью? Сама технонаука усиливает эффект конца света в приближении к той точке сингулярности, за которой говорить о субъекте в сегодняшнем понимании уже совершенно невозможно. Впрочем, если эта точка еще впереди, то другая точка, похоже, уже позади: название знаменитой книги Френсиса Фукуямы 1992 года говорит само за себя – «Конец истории и последний человек». Является ли этот конец истории просто одним из политических воплощений идеологии «эндизма», или он представляет собой возврат к модернизму, к новому Большому Рассказу Победившего Либерализма? Этот возврат происходит вместе со стремлением искоренить гетерогенность постсовременной парадигмы. Тотализирующее движение техно-науки, впрочем, не способно совершить окончательное замыкание, а точнее в терминах Лакана произвести окончательную форклюзию субъекта, его насильственное исключение, лишение прав на существование. Большой Рассказ Технонауки оказывается в символическом кризисе, подобном описанному Шребером. Конец истории, объяв-ленный Фукуямой, производит эффект очередного конца света. Когнитивно-поведенческая машина по имени «человек» продолжает порождать призраки эффекта субъективности, в том числе и призрак конца света как (конца) эффекта субъективности. <…>

Статья. Ellen Markules “Феномен самопожертвования в рамках психоаналитического дискурса”

Материал был взят с сайта http://www.lacan.ru/

Положение вещей в современном мире можно охарактеризовать как полный распад и освобождение в какой бы то ни было сфере. Освобождения политического и сексуального, освобождения сил производительных и разрушающих. «Мы живем в эпоху неустанного воспроизведения идеалов, фантазмов, образов, мечтаний, которые уже присутствуют рядом с нами и которые нам необходимо возрождать снова и снова»1. В эпоху постмодерна — эпоху беспристрастного воспроизведения подобий, а затем обмена этих подобий на капитал, человеческий субъект выступает в роли существа, которое более не повинуется коду ценности и размножается подобно раковым клеткам или одноклеточным организмам, путем простого деления одного и того же вещества и отклонением от существующего кода. Современные технологически оснащенные существа — машины, результат клонирования, биохимические про-тезы — тяготеют именно к такому типу воспроизводства и постепенно внушают его людям, некоторые из которых до сих пор отчаянно цепляются за собственную субъективность.Теперь наука занимает место некоего гаранта, вызывающего безусловное доверие людей, людей заблудившихся в сегодняшнем дне как в лабиринте непрерывных наполнений и опустошений.
Наука — это необъятная мощь, которая посредством своих доказательств может гарантировать устойчивость такого неустойчивого мира. Подобное безоговорочное уверование в техно-науку можно сравнить лишь с религиознстью, то есть в обеих ситуациях ключевым моментом является вера. Доказательства науки крайне притягательны и убедительны, потому что это не абстрактный конструкт, не теоретический мате-риал для изучения которого необходимо прикладывать усилия, а конкретный «инструментарий», который можно удачно применить, сделав себя еще более «счастливым», а свою жизнь еще более устойчивой. Но на оборотной стороне этой медали мы видим все более нарастающую зави-симость от искусственных протезов.Отныне человеческое тело — это не «мета-фора души», а вместилище механического, органного развития всех процессов, это место где реализуется программирование установок на «успешное будущее» — счастливое будущее и естественно речь уже не идет о возвышенных целях. Теперь обыденный мир человека играет меньшую роль в его жизни нежели модель, созданная масс-медиальной культурой. Подобное состояние вещей Бодрийяр уподобляет шизофрении: «слишком велика близость всего и вся, это конец внутреннего и интимного, выпячивание и прозрачность мира, который пересекает его без всяких преград. Он [шизофреник] более не способен проводить границу своего собственного существования, не способен разыгрывать пьесу себя самого, не способен творить себя как зеркало. Отныне он лишь чистый экран, переключающийся центр для всех сетей влияния»2. Так чем же так притягательна технонаука?.. Возможно тем, что она буквально «кричит» сквозь масс-медиа о своей магической возможности устранения субъектных неполадок, о простом решении всех проблем и противоречий. Технонаучный дискурс представляет вариант капиталистического дискурса, введенного Лаканом через два года после выстроенной им теории четырех дискурсов (господского, университетского, истерического и психоаналитического). Согласно с ним технонаука якобы обла-дает знанием, посредством которого можно справиться с нехваткой, восполнить ее постоянно воспроизводимым объектом, занимающим место объекта причины желания, объекта а. Пропаганда господствующего сегодня капиталистического дискурса — это пропаганда субъекта без нехватки, субъекта которому присуща полнота и неограниченное счастье, запредельные возможности и вечная молодость. Парадокс в том, что это обещание содержит в себе возможность субъекта, лишенного желания, субъекта неживого. Пытаясь присвоить идеальный образ, человек пускается в хаотичную череду наполнений и опустошений. Непрерывно наполняясь чужими фантазмами, фантазмами сконструированными виртуальным пространством, человек пытается залатать ту самую нехватку, которая подобно пустому месту в пазле позволяет игре длиться, пока длится игра, человек жив, имеется ввиду не его биохимический каркас, но психическая реальность, которая имеет возможность таким образом не замкнуться на себе самой, подобно сломанной грампластинке. Другой достоин любви и уважения, он вобрал в себя то, чего не достает мне. Мне же всегда чего то не хватает. В другом — единство, владение собой, свобода движения и мысли. Мой идеал — вне меня, он улыбается мне с обложки глянцевого журнала и говорит о том, что нужно приобрести, чтобы стать чуть идеальнее. Другой видит мою острую психическую недостаточность, он знает что мне нужно.Сконструированная подобным образом реальность обладает определенными «критериями», позволяющими установить грань между без-умием и нормой, нормой как некой удачной формой адаптации. Неудачная форма адаптации переживается как нечто странное, запредельное, то что необходимо наградить метой безумия, а затем дифференцировать в лучших традициях позитивистской науки, научной психологии и психиатрии.Таким образом цепь наших рассуждений достигла ключевых вопросов: «Имеет ли право потребительское общество, навязывать свое видение «нормального»? И где пролегает грань, отделяющая безумие от допустимого?». Современная психология и наука наделяют себя правом задавать то «удачное русло», которое якобы способствует беспрепятственному вхождению субъекта в социальную среду, в культуру. Невольно задаешься вопросом: «Кого и к чему мы адаптируем? И где та конечная инстанция, которая обладает такой великой властью, наделяющей позитивистскую науку абсолютной уверенностью в своей правоте?». Вопросов слишком много и все они, как может выразиться скептик, риторические… И тем не менее сквозь эту вязкую пелену к нам прорываются отголоски иного видения реальности и себя в ней: исламский терроризм, секты, верность квазирелигиозным концепциям, само-пожертвование во имя идеалов, ценностей, блага другого.Данная статья является продолжением поисков относительно причин, делающих акт самопожертвования неотъемлемой частью все-ленной субъекта. Вселенной, в которой желание субъекта полностью в поле другого.ВОПРОС ЖЕЛАНИЯ«Человек — это самосознание. Человек осознает себя в тот миг, когда — «впервые» —говорит: «Я». Понять человека, поняв его «происхождение» — значит понять, откуда берется это раскрывшееся в слове Я»3.Человеческое желание — это не то, что существует «на манер вещи налично данной», тождественной самой себе . Это не то, что животное желание, равное самому себе, человеческое желание, взятое до удовлетворения подобно внезапно открывшейся пустоте, зиянию. Только такое Желание, предмет которого — другое Желание, взятое как таковое творит Я. Мир Фрейда — это мир желания. Следуя за диалектикой Гегеля и Кожева, Лакан приходит к выводу, что желание обретается как желание
другого, причем не столько потому, что другой владеет ключом к желаемому объекту, сколько потому, что главный его объект — это признание со стороны другого. Желание — это мотор, запускающий бес-конечную череду поисков и жизни. Здесь разворачивается борьба за признание, борьба за желание в отношении с другим. Диалектика раба и господина, о которой пишет Гегель, заключается в том, что господин лишает раба удовольствия, завладевает объектом желания как объектом желания раба, получает признание от раба, но сам теряет свою независимость. Признавая своего господина, раб завоевывает свое при-знание. Раб постоянно активен, он воспринимает себя посредством творений, произведенных на свет им же самим. Подобно рабу человек, совершающий акт самопожертвования, обретает себя в поле тех поступков, которые он совершает во имя блага другого. Господин же существует лишь тогда, когда есть рабы, признающие его величие, а значит господин зависим, в то время как раб готовит себя к независимости.Говоря о желании, необходимо сказать, что появление его утверждает нехватку, существующую у человека. Потому как хотеть чего-то можно только тогда, когда чего-то не хватает. «Другой всегда задает форму моего желания, я хочу то, что хочет другой»4.«Функция полезности» желания состоит не только в том, что оно не должно реализовать свою цель, находить полное удовлетворение, но и в том, чтобы воспроизводить себя как желание. А комплекс фантазматических черт, в свою очередь, при столкновении с реальным объектом гарантирует нам то, что мы этот объект будем желать. Диалектика раба и господина является одним из ключей, открывающих дверцу к разгадке феномена самопожертвования. Какое желание стоит за этой бесконечной чередой актов, казалось бы отказа, от своего желания. Но это не отказ, это поиск его, поиск того главного желания. Это желание быть желанным. Желание желания другого. Что дает это при-знание? Оно подтверждает существование. Ведь быть любимым — быть признанным значит существовать. Борьба за признание, борьба за желание другого отчуждает его от объектов желания. Желание не может быть удовлетворено. Таким образом Я не является собственностью субъекта, а образ сконструирован вне себя. Я отчуждено от себя. Является ли акт самопожертвования, то есть жертвование своим благом во благо другого актом болезненным, актом лишенным всякой подоплеки наслаждения?.. Или же речь идет о том, как наслаждаться посредством другого?.. Ответ можно дать на уровне простого психологического наблюдения, вспомнив удовлетворение отца, получаемое от осознания того, что их ребенок испытывает удовольствие от какого-либо приятного занятия будь то спорт, живопись или rock-n-roll. Получается любящий родитель буквально наслаждается посредством наслаждения Другого. Раз уж рассуждения вывели нас на эту тропу, то ничего не остается как предположить, что в ситуации самопожертвования действует аналогичный механизм. То есть принося себя в жертву, человек обретает свое наслаждение за счет признание его Другим. Но это возможно лишь в случае, если Другой здесь выступает в качестве Другого, как радикально иного, от меня отличного, не присваемого. Другой с большой буквы это и другой субъект и тот порядок символического, который выступает посредником в отношениях с другим субъектом. Другой — место, в котором конституируется речь. Объяснение удовлетворения и освободительной возможности наслаждения посредством Другого заключается в признании того, что само по себе удовольствие не бывает спонтанным, внезапным, а опорой ему служит императив Сверх-Я. Как подчеркивал Лакан: «Основное содержание приказа Сверх-Я звучит так «наслаждайся!»5В случае интерпассивности человек пассивен посредством Другого, он уступает Другому пас-сивный аспект наслаждения, тогда как сам остается активным, совершающим акт само-пожертвования, жертвования во имя Другого. Наивысшим примером интерпассивности является «абсолютный пример» самого Иисуса Христа, взявшего на себя страдания всего человечества. Христос искупил все грехи человечества не действием, а принятием бремени максимально пассивного опыта. Другим при-мером интерпассивности является главная героиня фильма «Догвилль», снятого режис-сером Ларсом фон Триером, Грейс, решившая водрузить на свои плечи всю скорбь и горесть маленького городка. Но ведь возможен и другой путь самопожертвования, который будет про-диктован нарциссизмом. Так Нарцисс влю-бился в свой собственный образ, приняв себя за другого. Фрейд пишет, что агрессия, направленная на человека одного с собой пола, может легко трансформироваться в любовь и любовь
эта будет носить нарциссический характер. Переведение таким образом агрессии в любовь служит защитным механизмом, позволяющим справиться с собственными агрессивными чувствами. Нарциссический выбор объекта предполагает любовь к другому как к самому себе. В своей работе 1924 года «Экономическая про-блема мазохизма» Фрейд пишет об идее самонаказания, как об искупающей чувство вины бес-сознательной потребности наказания и о том, что эта потребность может вуалировать гомосексуальное желание. Каким бы фантастичным не казалось это предположение относительно нашей темы, мы должны рассмотреть и его. Таким образом мы видим, что если человек имеет какие-то агрессивные желания, направ-ленные на своих родных и близких, то вполне возможно, что акт самопожертвования с его стороны можно рассматривать как искупающее чувство вины наказание. СТРУКТУРА НЕВРОЗА И ПСИХОЗА, СТАНОВЛЕНИЕ СУБЪЕКТАПрояснение таких нозологических единиц как невроз и психоз помогут нам понять при-чины становления субъекта для которого само-пожертвование становится неотъемлемой частью его жизни. Фрейд в своей работе «Я и Оно» описал множественные проявления зависимости Я, его про-межуточное положение между внешним миром и Оно. Описал это как «усилия Я одновременно быть в услужении у всех господ»6. В статье «Невроз и психоз» он представляет простую формулу, касающуюся самого главного отличия
между неврозом и психозом: «Невроз является завершением конфликта между Я и Оно, а психоз является аналогичным исходом для подобной пертурбации в отношениях между Я и внешним миром». Лакан выделял три нозологические единицы — это невроз, психоз и перверсия и речь здесь идет о клинической структуре психики. В психологии существуют определенные эмпирические методы с помощью которых можно про-вести четкую грань между «нормой», то есть здоровой психикой и отклонением от этой нормы. Таким образом мы видим, что любое откло-нение от этой адаптивной нормы уже квалифицируется в психологии (психология употребляется в контексте классической позитивист-ской науки) как патология. Лакан же в свою очередь утверждал в противовес заявлению науки о том, что нет психической структуры, которую можно квалифицировать как «психически здо-ровую». «Нормальность — это верх психопатологии, поскольку она неизлечима» — вот заявление Лакана. Изучая картину невроза, Фрейд говорит о том, что они возникают из-за того, что инстанция Я отказывается воспринимать влечение, господствующее в Оно и пытается защититься от этого влечения при помощи вытеснения. А вытеснение в свою очередь противится такой судьбе и выбирает пути, которые не находятся под властью Я, принимая вид, который навязывается Я путем некоего компромисса — симптома. И теперь уже Я отстаивает свое единство в борьбе против симптома. Находясь на службе у Сверх-Я и реальности, Я вступает в конфликт с Оно и это характеризует все неврозы переноса. Резкому проявлению невроза свойственна фрустрация, обусловленная неисполнением одного из детских желаний, которые не были подавлены и глубоко укоренились в психической организации человека. Эта фрустрация всегда внешнего происхождения. Иногда она исходит из компонента в Сверх-Я, который представляет требования реальности. Опасный момент заключается в том, что при таком напряженном — конфликтном состоянии Я остается верным своей зависимости от внешнего мира и пытается заставить Оно молчать, либо оно дает Оно подчинить себя и таким образом оторвать от реальности. Но возникает осложнение, связанное с существованием Сверх-Я, которое объединяет влияния Оно и влияния внешнего мира и представляет собой идеальную модель того, к чему направлены все усилия Я.Анализируя случаи меланхолии в контексте конфликта между Я и сверх-Я, Фрейд приходит к таким расстройствам как «нарциссические психоневрозы». Это заявление Фрейда можно использовать как подтверждение приведенной выше гипотезы, утверждающей, что акт само-пожертвования может рассматриваться в кон-тексте нарциссической конструкции. То есть как результат отношений с другим, в которых любовь к другому — это любовь к самому себе, а акт самопожертвования рассматривается как искупающий чувство вины акт.Для упрощения дальнейших рассуждений введем следующую формулу: Невроз пере-носа соответствует конфликту между Я и Оно, нарциссический невроз — конфликту между Я и Сверх-Я, психоз — конфликту между Я и внешним миром.Психотическая структура субъекта определяется Лаканом через механизм психической защиты, который Фрейд назвал отвержением. При возникновении психоза отмечается два момента, первый отрывает Я от реальности, а второй момент в психозе стремится к воз-награждению за утрату реальности, но не за счет ограничения Оно, а другим независимым путем: созданием новой реальности, в которой причин, содержавшихся в покинутой реаль-ности. Ключевым моментом оказывается то, что поражение, нанесенное желанию реальностью, болезненное и невыносимое, является причиной этого разрыва с внешним миром.Следовательно, как невроз, так и психоз являются выражением возмущения Оно против внешнего мира, выражением его недовольства или, его неспособности приспособиться к необходимости в реальности. Переработка реальности при психозе происходит на основе существовавших до настоящего времени отношений к реальности, то есть на основе воспоминаний, представлений и суждений, которые были до настоящего времени получены от нее и при помощи которых она была представлена в душевной жизни. ИТАК..Пытаясь объяснить феномен самопожертвования конфликтом между инстанциями Я и Сверх-Я, мы пришли к выводу, что в данном случае удачней будет говорить о «нарциссическом неврозе», но удачней не потому что такое объяснение является конечным верным ответом, а потому как пока что эта гипотеза на фоне других предположений вырисовывается более четко. Проработка же других гипотез требует более тщательного исследования.Ellen Markules

Подпишитесь на ежедневные обновления новостей - новые книги и видео, статьи, семинары, лекции, анонсы по теме психоанализа, психиатрии и психотерапии. Для подписки 1 на странице справа ввести в поле «подписаться на блог» ваш адрес почты 2 подтвердить подписку в полученном на почту письме


.