эго

Отто Кернберг “Эго,Я, Аффекты и Влечения.”

 

Эго и Я

Вопросы терминологии

Обзор психоаналитической литературы, касающейся теорий Эго и концепций Я, показывает, что в этой сфере существует нечеткость терминологии. Так, термины Эго (ego) и Я (self) иногда могут заменять друг друга, иногда же четко отграничиваются один от другого, а порой обладают двойным смыслом. Возможно, это связано с тем, как пользовался этими словами Фрейд, с тем, как Стрейчи перевел их на английский, а также с последующей историей применения этих терминов.

В своих работах Фрейд использовал немецкое Ich, “Я”, для обозначения Эго — и как психической структуры, и как психической действующей силы, а также для обозначения более личного, субъективного Я, связанного с переживаниями. Другими словами, Фрейд никогда не отделял представление о том, что мы понимаем как действующую силу, то есть представление о системном Эго, от представления о переживающем Я. Использование слова Ich лишало термин ясности и четкости, но оставляло его значение открытым.

Как я полагаю, именно эта двусмысленность слова Ich заставила Стрейчи пойти на компромисс, в результате оно было переведено как “Эго”, безличное слово, соответствующее структурной теории Фрейда (1923), но малопригодное для обозначения личного, субъективного Я.

Можно привести бесчисленные примеры из работ, написанных до 1923 года, в которых Ich обозначает субъективные переживания и самооценку, — что Рапапорт мог бы скептически назвать “антропоморфизацией” концепции Эго. Эта особенность (и я в этом вижу скорее ее сильную сторону, чем недостаток) концепции Ich у Фрейда сохраняется во всех его работах. Наиболее ярким примером, полагаю, является его высказывание в книге “Неудовлетворенность культурой” (1930a), которое в “Standart Edition”, верном немецкому оригиналу, переводится так: “В обычных условиях нет ничего, в чем мы были бы столь же уверены, как в ощущении своего Я, нашего собственного Эго”. В немецкой версии сказано: (1930b): “Normaler­weise ist uns nichts gesicherter als das Gefühl unseres Selbst, unseres eigenen Ichs”. Тут открыто ставится знак равенства между Я и Эго!

Я полагаю, что использование Стрейчи слова “Эго” для перевода Ich повлияло на наше понимание мыслей Фрейда. Я согласен с Лапланшем и Понталисом (Laplanche et Pontalis, 1973), которые считают, что Фрейд всегда сохранял двойной смысл, внутреннее напряжение своей концепции Ich, чтобы выразить этим как системное качество Эго, так и тот факт, что, являясь частью системы, Эго представляет собой средоточие сознания и, значит, осознания самого себя, своего личного Я.

Другой род сложностей при употреблении Я возникает тогда, когда это слово используют, чтобы описать взаимодействие одного человека с другим или с “объектом”. Вот как делал это Гартман (Hartmann) в 1950 году:

“На самом деле, когда мы употребляем термин “нарциссизм”, мы как бы соединяем две противоположности. Одна из них имеет отношение к Я (к собственной личности человека), которое противостоит объекту, другая — к Эго (как психической системе), которое противостоит другим подструктурам личности. Тем не менее, объектному катексису противоположен не Эго-катексис, но катексис к своей собственной личности, то есть Я-катексис. Говоря о Я-катексисе, мы не уточ­няем, относится ли он к Ид, Эго или Супер-Эго. Такая формулировка предполагает, что “нарциссизм” на самом деле присущ всем трем психическим системам; но в любом случае он противоположен объектному катексису. Так что для большей ясности следовало бы определить нарциссизм как либидинальный катексис не к Эго, но к Я. (Было бы также ценно рассматривать термин Я-репрезентация как противоположность объект-репрезентации.)”

Гартман обозначил различия некоторых понятий, что, как мы увидим, способствовало развитию идей Якобсон (Jacobson, 1964), оказавших огромное влияние на Эго-психологию: отличие Я как личности от интрапсихических репрезентаций личности или Я-репрезентаций — и это третий термин, нуждающийся в уточнении.

Якобсон (1964), размышляя над проблемами терминологической путаницы, писала: “Они связаны с двусмысленностью в использовании термина Эго, то есть с тем, что нет четкого разграничения между Эго, представляющим структурную психическую систему; Я, определение которому дано мною выше; и Я-репрезентациями. Гартман (1950)… предлагает обозначать последним термином (по аналогии с объект-репрезентацией) бессознательные, предсознательные и сознательные эндопсихические репрезентации телесного и психического Я в системе Эго. Я многие годы пользовалась этой концепцией, поскольку она незаменима при исследовании психотических расстройств”. Якобсон, в согласии с Гартманом, определяет Я как то, что “относится ко всей личности человека в целом, включая в себя тело и части тела, а также психическую организацию и ее части… “Я” есть добавочный термин, описывающий личность как субъект, в отличие от окружающего мира объектов” (1964).

Мне кажется, что Гартман, пытаясь спасти термин Эго от вложенной в него Фрейдом двусмысленности, обеднил его. Как и Стрейчи, он хотел сделать концепцию Эго последовательной. И определив “Я” как то, что противоположно объекту, Гартман, таким образом, устранил “Я” из метапсихологии. Определение Я в “Словаре психоаналитических терминов и понятий” (Moore and Fine, 1968) подтверждает эту мысль. Вот как там определяют Я: “Вся личность человека в реальности, включая его тело и психическую организацию; “собственная личность”, противоположная “другим личностям” и объектам, находящимся вне Я. “Я” есть понятие здравого смысла; его клинические и метапсихологические аспекты называют словами “Я-образ”, “Я-репрезентация” и т.д. См. также Эго, идентичность, нарциссизм”. Называя Я понятием “здравого смысла”, его успешно устраняют из психоаналитического мышления.

Как я полагаю, произведенное Гартманом фатальное отделение концепции Эго от Я, а также отделение Я от Я-репрезентации создало проблему в историческом развитии психоаналитической теории; это искусственное разделение структурного, субъективного и описательного аспектов функций Эго. Такое разграничение создало лишние сложности для понимания взаимосвязей между “безличными” функциями Эго, субъективными переживаниями и структурой характера. Так, например, попытки Якобсон (1964) создать метапсихологию переживаний Я осложнялись тем, что она на каждом шагу ощущала необходимость обозначать различия между функциями Эго и функциями Я, между аффективными Я- и объект-репрезентациями — и диффузной активацией аффектов.

В связи с этим я намереваюсь отказаться в данном обсуждении от использования концепции Я как понятия, противоположного объекту. Такая концепция Я ведет к “психосоциальному” или межличностному взгляду, в котором психоанализ смешивается с социологией, последнее можно найти, например, в некоторых работах Эриксона.

Замена топографической модели психики структурной моделью привела Фрейда к поиску корней Эго в Ид, из которого Эго образовалось, и заставило разрабатывать идею о том, что Эго зависит от аппаратов восприятия и сознания. Эго стало аппаратом регуляции и адаптации к реальности, параллельно выполняющим защитные функции и ищущим компромиссные решения для конфликтов Ид, Супер-Эго и внешней реальности. Глядя на Эго со структурной точки зрения, Фрейд стал меньше внимания уделять таким функциям Эго, как самоосознание, самоощущение и регуляция самооценки. Возможно, он на время стал представлять себе эти функции большей частью в понятиях межсистемных конфликтов.

Тем не менее в концепции происхождения Эго Фрейд сохранил неясность, и не случайно и теории объектных отношений, и современная Эго-психология первоначально возникли из его идей о структуре Эго. Часто цитируемое высказывание из “Я и Оно” (1923) все еще актуально:

“Если мы нуждаемся в сексуальном объекте и нам приходится отказаться от него, наступает нередко изменение Я (Эго), которое, как и в случае меланхолии, следует описать как внедрение объекта в Я (Эго); ближайшие подробности этого замещения нам еще неизвестны. Может быть, с помощью такой интроекции (вкладывания), которая является как бы регрессией к механизму оральной фазы, Я (Эго) облегчает и делает возможным отказ от объекта. Может быть, это отождествление есть вообще условие, при котором Оно (Ид) отказывается от своих объектов. Во всяком случае, процесс этот, особенно в ранних стадиях развития, наблюдается очень часто; он дает нам возможность предположить, что характер Я (Эго) является осадком отвергнутых привязанностей к объекту, что он содержит историю этих выборов объекта”.

Эти мысли находятся в соответствии со статьей Фрейда “О нарциссизме” (1914) и его представлениями о том, что Супер-Эго также происходит из интернализации родительских объектов.

Якобсон ради сохранения концепции “Я” разработала концепцию Я-репрезентаций. Ей эта концепция кажется необходимой для понимания психозов, я же нахожу, что она необходима для понимания невротической, пограничной и нарциссической патологии, а также процессов нормального развития.

Когда Я, связанное с личностью, понимается как психосоциальное единство, единство поведения и взаимодействия, я предлагаю заменить слово “Я” словом “характер”. Характер есть проявление различных конфигураций нормальных и ненормальных структур Эго, выражающееся в повторяющихся паттернах поведения. Конечно, защиты характера включают в себя символическое выражение Я- и объект-репрезентаций, и потому они связаны также и с Я-репрезентациями, но, по моему мнению, термины защита характера, образование характера и структура характера более точны и более ценны с клинической точки зрения, чем термин Я, когда мы относим их к личности.

Я бы предложил оставить слово Я для обозначения общей совокупности Я-репрезентаций, тесно связанных с общей совокупностью объект-репрезентаций. Другими словами, я предлагаю понимать под Я интрапсихическую структуру, которая происходит из Эго и неотъемлемо связана с Эго. Такая концепция Я близка к представлениям Фрейда, косвенно подчеркивавшего, что Я и Эго взаимосвязаны и их невозможно разделить. Либидинальные инвестиции Я, определенные таким образом, связаны с либидинально-инвестированными репрезентациями значимых других, а либидинальное отношение к своей личности соответствует либидинальному отношению к другим (внешним объектам). Все эти отношения взаимосвязаны и усиливают друг друга.

Вопросы развития

На мой взгляд, структурная теория, отраженная, в частности, в работах Якобсон (1964) и Малер (Mahler, 1979), содержит разностороннюю и интеллектуально разработанную концепцию Я в развитии, продолжающую идеи Фрейда о двойственности Ich.

Две точки зрения Фрейда (1923) на происхождение Эго разрабатывались последователями и постепенно вошли в современные психоаналитические представления о раннем развитии. Первая — это идея о том, что Эго отделяется от Ид, или же от недифференцированной Эго-Ид матрицы, кристаллизуясь вокруг системы восприятия-осознания. Вторая — его предположение, что Эго образуется в результате интернализации репрезентаций инвестированных инстинктами объектов. Что восприятие и сознание ребенка должны активизироваться особенно сильно при взаимодействии с матерью и что развивающиеся, инвестированные инстинктами связи с ней оставляют следы на детском поле сознания Эго, — с такими достаточно широкими утверждениями согласятся представители самых полярных школ психоанализа. Различия между разными психоаналитическими подходами начинаются с нескольких вопросов, непосредственно связанных с представлениями о происхождении Я (новое определение Я дано мною выше).

Во-первых, можем ли мы представить себе, что ребенок способен с самого начала своей жизни отличать себя от матери? Мелани Кляйн (1964) и ее последователь Сегал (Segal, 1979), так же как и Фэйрбейрн (Fairbairn, 1954) из Британской Средней Группы, явно отвечают на этот вопрос положительно, в то время как Якобсон, Малер, я и Винникотт (1958, 1965) в этом сомневаются, предполагая существование начальной стадии развития ребенка, на которой тот не дифференцирует себя от матери.

Если предположить, что изначально ребенок какое-то время не дифференцирует себя от матери, то присущи ли такому состоянию “чисто нарциссические” первичные, окрашенные всемогуществом Я-репрезентации или же недифференцированные Я-объект-репрезентации? Этот на первый взгляд чисто теоретический вопрос является критически важным, с моей точки зрения, для создания современных представлений о метапсихологии нарциссизма.

Якобсон (1964) предлагала сузить смысл термина первичный нарциссизм и относить его лишь к недифференцированной стадии развития; по ее представлениям, это стадия недифференцированного катексиса влечений “первичного психофизиологического Я”, которому свойственны лишь колебания то усиливающегося, то спадающего напряжения. В то же время для нее психофизиологическое Я было чисто описательным предметом, не связанным с метапсихологическими представлениями.

По мнению Якобсон, происхождение Эго тесно связано с изначально смешанными Я-образами и образами объектов — что я называю первоначально недифференцированной Я-объект-репрезентацией. Она полагала, что это связано с “вторичным нарциссизмом” (согласно терминологии Фрейда). Мне думается, ее ответ на этот вопрос совпадает с ответом современной Эго-психологии: инстинкт, в частности либидо, изначально направляется на (инвестируется в) недифференцированную Я-объект-репрезентацию. Лишь позднее постепенное отделение Я от объекта приводит к тому, что дифференцируется и направление (инвестиция) либидо (и агрессии). Когда устанавливается дифференциация Я-репрезентаций и репрезентаций объекта, тогда дифференцируются и либидинальные инвестиции Я- и объект-репрезентаций.

Когда происходит дифференциация Я и объекта, отношение к (инвестиция в) внешнему объекту воспринимается как продолжение отношения к его более ранней недифференцированной версии. Теперь и объект-репрезентации, и внешние объекты инвестируются и одновременно усиливают друг друга. Такие представления, отличающиеся от прежних представлений психоанализа, согласно которым младенец достаточно долго живет в психологической изоляции от человеческого окружения, поддерживаются наблюдениями за поведением младенцев и тем фактом, что у них на удивление рано появляются дифференцированные реакции на те стимулы среды, в которых проявляется взаимодействие с ними матери.

Теории Якобсон решают, как я полагаю, вопрос о происхождении инвестиций инстинкта, направленного на Я и на объекты, — вопрос о том, предшествует ли нарциссизм объектным отношениям или же то и другое появляется одновременно. Кроме того, в ее представлениях структурная организация внутри Эго связана с интернализацией репрезентаций Я и объекта, которые становятся первичными организующими подструктурами. С этой точки зрения можно описать метаморфозы Я- и объект-репрезентаций: множественные, противоречивые, изначально неинтегрированные репрезентации постепенно соединяются в цельную Я-концепцию и в концепции объектов.

Якобсон создала теоретическую платформу, с которой понятнее становятся взгляды Малер (1979) на аутистический и симбиотический психозы детства и на нормальную и ненормальную стадию сепарации-индивидуации. Малер приводит как непосредственные наблюдения, так и психоаналитические данные, на основе которых можно проследить стадии развития, постулированные Якобсон.

Тем не менее Якобсон отнесла стадию “первичного нарциссизма” к ранней гипотетической фазе диффузной разрядки, направленной на “психофизиологическое Я”, и это оставляет в тени вопрос о происхождении и развитии влечений, направленных на Я-репрезентацию и объект-репрезентации. Представления Якобсон о влечениях, направленных на Я и объект, основаны на предпосылке, что либидо и агрессия имеют различную природу.

Есть еще один вопрос, касающийся развития Эго и Я: происходит ли Я единственно из блаженного состояния смешения с матерью и соответствующих этому состоянию недифференцированных Я-объект-репрезентаций или же оно происходит из интеграции таких состояний с другими, в которых Я- и объект-репрезентации смешиваются под влиянием мучительных, пугающих, фрустрирующих или даже катастрофических переживаний? Этот вопрос чрезвычайно важен, потому что разные ответы на него задают совершенно разные схемы развития.

Возможно, все психоаналитики, занимавшиеся этим вопросом, согласятся с тем утверждением, что удовлетворяющие блаженные состояния образуют сердцевину самоощущения Эго или ощущения своего Я. Некоторые теоретики доходят до утверждения, что вся интегрированная Я-концепция целиком строится на основе этих ранних переживаний единства, создающих завершенное, интегрированное, нормальное Я.

Согласно такой точке зрения, нормальное Я есть отражение блаженного смешения Я-объект-репрезентации. Следовательно, фрустрации и порождаемая ими агрессия представляют собой не часть первоначального Я, но часть переживаний “не-Я”, внешнюю угрозу для Я, не связанную с Я как нечто внутренне ему присущее. Хотя Кохут не описывает свои концепции раннего развития, его теория (Kohut, 1971, 1972, 1977) представляет именно такую точку зрения. В метапсихологии такой взгляд позволяет исключить агрессию из теории развития Эго и Я.

Альтернативная концепция утверждает, что Я развивается также и в моменты фрустрации, при боли или травматических переживаниях. Такие переживания предопределяют создание смешанных Я-объект-репрезентаций под знаком фрустрации и боли. Эти психические репрезентации инвестированы агрессией. Позднее они станут пугающими, агрессивными и обесценивающими переживаниями Я и пугающими, агрессивными и садистическими объект-репрезентациями. Такой ход развития приводит к появлению различных противоречивых репрезентаций Я и объекта, которые предъявляют большие требования к ребенку на стадии сепарации-индивидуации. Эти психические репрезентации объясняют появляющуюся в процессе развития патологическую фиксацию на подфазе “раппрошмент” (Mahler, 1971), когда дифференцированные, но еще не интегрированные Я-репрезентации и противоречивые репрезентации значимых объектов проявляются в синдроме диффузной идентичности. Нормальная же интеграция противоречивых Я- и объект-репрезентаций характеризует переход от стадии сепарации-индивидуации к “постоянству объекта”.

Такая концепция развития Я с его либидо и агрессией объединяет Якобсон, Малер и меня, а также Фэйрбейрна и Кляйн; модель развития Винникотта в этом отношении представляется неясной. Поскольку в кляйнианском подходе проблема дифференциации Я и объекта остается практически неисследованной (за исключением частичного углубления в этот вопрос в статье Бика [Bick, 1968]), трудно установить соответствие между идеями Якобсон, Малер и моими собственными — и концепциями развития Кляйн и ее последователей. Гипотеза Фэйрбейрна (1954) о существовании от рождения “первоначального” Эго создает новые проблемы, касающиеся хронологии развития.

Концепция происхождения Я-репрезентаций и ощущения своего Я под влиянием инвестированных как либидо, так и агрессией, состояний смешения, приводит нас к концепции Я, развивающегося вследствие интеграции этих противоречивых Я-репрезентаций и интеграции соответствующих им производных либидо и агрессии. Моя модель рассматривает Я как инвестированное либидинальными и агрессивными производными влечений, интегрированных в контексте интеграции отдельных Я-репрезентаций. Такая модель разрешает вопрос о том, как соотносятся образование психической структуры, развитие Я и развитие инстинкта. Она также объясняет концепцию нейтрализации влечений (Hartmann, 1955).

Таким образом, Я есть структура Эго, происходящая из Я-репрезентаций, закладывающихся на недифференцированной симбиотической фазе в контексте взаимоотношений младенца и матери под влиянием переживаний как удовлетворения, так и фрустрации. Одновременно с этим система восприятия и осознания включается в функции Эго, такие как развитие контроля над восприятием, произвольные движения, создание аффективных воспоминаний и система предсознательного. Я как психическая структура происходит из Я-репрезентаций, инвестированных как либидо, так и агрессией. Кратко говоря, Я есть функция и структура Эго, которая постепенно возникает из интеграции отдельных Я-репрезентаций и становится надструктурой, вбирающей в себя другие функции Эго — такие как память и когнитивные структуры. Таким образом, оно приобретает двойственные характерные черты концепции Ich Фрейда.

Мотивационные силы: влечения, аффекты и объектные отношения

Я думаю, не случайно противоречия концепции Я в психоанализе тесно связаны с противоречиями в теории инстинктов, особенно в вопросах о природе агрессии и ее роли в раннем развитии. Как открытие Фрейдом детской сексуальности некогда принесло психоанализу репутацию дисциплины с нездоровым и чрезмерным интересом к сексуальности, так и дуалистическая теория инстинкта Фрейда порождает сильную культурную реакцию, направленную против концепции агрессии как одного из основных инстинктов. Считается, что у “ортодоксального” психоаналитика суровый, жесткий и агрессивный взгляд на жизнь и трудности пациента. Модель развития Кохута (1971, 1977) с ее акцентом на едином Я (силы, мотивирующие Я, не определены, можно лишь косвенно догадаться, что это внутреннее влечение к росту) представляет собой одну из многих психологических и культурных психоаналитических теорий, которые прямо или косвенно отвергают теорию инстинкта, особенно все, что касается агрессии, и биологические основы человеческого развития.

Возможно, неудачи попыток пересмотреть теорию инстинкта (особенно вопрос о взаимоотношении аффектов и влечений) в свете новых данных нейропсихологии и наблюдения за детьми повлиял на то, что в представлениях о силах мотивации в раннем развитии существует такая неопределенность. И вопрос этот отнюдь не чисто теоретический, он имеет прямое отношение к вопросу о происхождении и развитии Я и, следовательно, к нарциссизму. Это вытекает из того, что я писал в предыдущих разделах о развитии в раннем детстве Я- и объект-репрезентаций в контексте отношений с матерью. А сейчас попытаемся включить новые данные, полученные при исследовании аффектов с точки зрения нейропсихологии и при наблюдении за развитием младенцев, в обновленную картину дуалистической теории инстинкта.

Аффективное поведение сильно влияет на объектные отношения с самого рождения (Izard, 1978; Izard and Buechler, 1979). Главная биологическая функция врожденных аффективных паттернов, выражающихся в поведении, общении и на уровне психофизиологии, — передать сообщение о нуждах ребенка окружающей среде (тому, кто исполняет роль матери) и, таким образом, установить общение между младенцем и матерью, с чего и начинается интра­психическая жизнь (Emde et al., 1978). Недавние исследования удивили нас, показав, что в общении младенца с матерью существует высокий уровень дифференциации и что проявляется это очень рано (Hoffman, 1978). Согласно современным нейропсихологическим представлениям, аффективная память локализуется в лимбической коре, которая, как показали эксперименты с прямой стимуляцией головного мозга, может активизировать как когнитивный, так и аффективный аспекты переживания прошлого, в частности субъективную эмоциональную окраску переживания (Arnold, 1970). Аффекты, действующие как самая ранняя система мотивации, тесно связаны, таким образом, с фиксацией в памяти интернализованного мира объектных отношений (Kernberg, 1976).

Предположим, что отражающие взаимоотношения младенца с матерью и окрашенные удовольствием структуры аффективной памяти, в которых репрезентации Я и объекта все еще недифференцированы, создаются отдельно от неприятных аффективных структур памяти, в которых репрезентации Я и объекта также недифференцированы. Тогда возникают следующие вопросы: является ли биологически детерминированная активизация аффектов проявлением активизации либидинального и агрессивного (или же недифференцированного) влечений или же сами аффекты, а не влечения, суть основные силы мотивации? Или же аффективные структуры скорее связывают поведение с интрапсихической регистрацией взаимодействия младенца с матерью, так что первичная система мотивации состоит скорее из интернализованных объектных отношений, чем из аффектов или влечений?

Я полагаю, что именно аффекты являются первичной системой мотивации, в том смысле, что они находятся в центре бесконечного количества приятных или фрустрирующих событий, переживаемых младенцем в окружающей его среде. Аффекты связывают серии недифференцированных Я-объект-репрезентаций, так что постепенно создается сложный мир интернализованных объектных отношений, окрашенных удовольствием или неприятных.

Но даже если аффекты создают два параллельных ряда, связывая одни интернализованные объектные отношения с опытом удовлетворения, другие — с переживаниями фрустрации, сами “хорошие” или “плохие” интернализованные объектные отношения меняются. Преобладающий аффект любви или ненависти двух рядов интернализованных объектных отношений обогащается, видоизменяется и становится все сложнее.

В конечном итоге внутреннее отношение младенца к матери, называемое словом “любовь”, есть нечто большее, чем просто сово­купность некоторого количества аффективных состояний любви. То же самое верно и в отношении ненависти. Так любовь и ненависть становятся стабильными структурами психики, сохраняющими генетическую преемственность через различные стадии развития; проходя эту последовательность, они становятся либидо и агрессией. Либидо и агрессия, в свою очередь, становятся иерархически расположенными системами мотивации, проявляющимися во множестве различных аффективных состояний при разных обстоятельствах. То есть аффекты являются “кирпичиками”, составляющими влечение; в конечном итоге аффекты берут на себя функцию сигнала, активизирующего влечение.

В то же время достаточно “сырые”, недифференцированные ранние аффективные реакции преобразуются в дифференцированные аффекты с разнообразными субъективными компонентами, когнитивным измерением и поведенческими особенностями. Есть различные феноменологические классификации аффектов (Plutchik, 1980). Изменчивая природа аффективных реакций на один и тот же внешний объект и на его внутреннюю репрезентацию сама по себе не позволяет установить непрерывность в развитии бессознательных интрапсихических конфликтов посредством “первичных” аффектов.

Либидо и агрессия, тем не менее, в клинике проявляются в разнообразных аффективных установках и состояниях. Таким образом, мы можем связать множество аффективных состояний и соответствующих им объектных отношений с агрессией и либидо, или — на более ранних стадиях развития — с этими двумя влечениями, находящимися в смешанном состоянии. Кроме того, отношение к одному объекту меняется под влиянием биологической активизации новых аффективных состояний, появляющихся в процессе развития и качественно изменяющих влечение. Так, например, доэдипово либидинальное стремление к матери меняется под воздействием сексуально окрашенных аффективных состояний, появляющихся на эдиповой стадии. Эти аффекты организуются в генитальное влечение, действующее в преемственности по отношению к более ранним формам проявления либидо. Но субъективное качество и мотивационные приложения — другие. Подобным образом, агрессия, направленная на тот же объект, на который направлено либидо, также проявляющаяся в разнообразных агрессивных аффективных состояниях, превосходит каждое отдельное конкретное состояние и — особенно после соединения и интеграции агрессии и либидо — строит более сложные объектные отношения и новые формы более сложных, находящихся на высшем уровне, интегрированных аффективных состояний (таких, как печаль, нежность, вина или желание).

Должны ли мы сохранять термин влечение (drive) для обозначения этих иерархически расположенных мотивационных систем агрессии и либидо? Путаницу в этот вопрос, к сожалению, вносит результат перевода на английский слов Trieb и Instinkt, используемых Фрейдом. Фрейд предпочитал слово Trieb, которое лучше перевести как влечение, поскольку он представлял себе влечения как относительно последовательные системы мотивации психики, находящиеся на границе между телесным и психическим, в отличие от инстинктов, под которыми он понимал лишенные последовательности жесткие врожденные установки поведения.

К сожалению, “Стандартное издание” переводит Trieb чаще всего, если не всегда, как “инстинкт” (instinct). В свете современных концепций инстинкта в биологии (Tinbergen, 1951; Lorenz, 1963; Wilson, 1975), термин инстинкт приложим к врожденным паттернам восприятия, поведения, общения, психофизиологических реакций и субъективных переживаний (то есть аффектов), но к ним не подходит термин влечение, относящийся к мотивационным системам либидо и агрессии. Так представления Фрейда о психологических влечениях, отличающихся от биологических инстинктов, замечательно согласуются с современным биологическим мышлением (Kernberg, 1976).

Объяснив, как я понимаю взаимоотношения между влечениями и аффектами, я должен добавить, что влечения проявляются не просто через аффекты, но через активацию конкретного объектного отношения, включающего в себя аффект, в котором влечение представлено как конкретное желание. Бессознательная фантазия — а самые важные из фантазий имеют эдипов характер — включает в себя конкретное желание, направленное на объект. Желание есть производная влечения, оно более точно, чем аффективное состояние, и это добавочная причина, почему не аффекты, а влечения должны стоять на вершине иерархической системы мотивации.

По той же самой причине, коль скоро влечения в клинике представлены как конкретные желания, направленные на объекты, и поскольку влечения возникают в аффективно окрашенных переживаниях, относящихся к объектам раннего детства, — то не лучше ли представлять себе первоначальную систему мотивации как интернализованные объектные отношения? Не является ли поиск объекта первоначальной системой мотивации? Так считал Фэйрбейрн, и поскольку Кохут (1977) отказывается рассматривать влечения как систему мотивации на доэдиповом уровне развития, то, похоже, он тоже склоняется к такому мнению. У меня есть серьезные причины с этим не соглашаться.

Во-первых, организация внутренней реальности вокруг любви и ненависти более важна для нашего понимания преемственности интрапсихического развития, для понимания бессознательного конфликта и самих объектных отношений, чем тот факт, что эти противоречивые состояния первоначально направлены на один объект — на мать — или что на эдиповой стадии основные нужды и желания ребенка направлены на мужской и женский объекты. Взаимоотношения между либидо и агрессией, а также между догенитальными и генитальными желаниями позволяют нам объяснить противоречия в отношении к одному и тому же объекту.

Во-вторых, по самой своей природе агрессия проявляется в борьбе против интеграции объектных отношений, поскольку ее цель — устранить фрустрирующий, опасный или соревнующийся объект. Вот почему в разных теориях объектных отношений, в которых роль первичной мотивирующей системы отводится самим объектным отношениям, можно найти одну типичную особенность: недооценка важности агрессии и, следовательно, бессознательного интрапсихического конфликта.

В-третьих, фундаментальное изменение качества либидо на эдиповой стадии развития, о чем мы говорили выше, другими словами, основополагающее значение генитальной инфантильной сексуальности, есть также тема, находящаяся в пренебрежении в тех теориях, которые ставят отношение к объекту иерархически на более высокое место, чем влечения.

Возвращаясь к вопросу о силах мотивации, которые предопределяют возникновение Эго и Я, хочу заметить, что предложенная мной новая версия дуалистической теории инстинктов позволяет ответить на нерешенные Якобсон вопросы о созревании и развитии либидо и агрессии. Она также дает психоаналитическую модель раннего развития, которая отводит должное место роли аффектов в активизации ранних взаимоотношений младенца с матерью. Следовательно, она объясняет связь аффектов с интернализацией и развитием Я- и объект-репрезентаций. Я думаю, моя точка зрения сопоставима со взглядами Спитца (Spitz, 1965, 1972) на процессы организации Эго младенца и также с исследованиями Малер. Наконец, она является мостом между теорией Фрейда о происхождении Эго из системы восприятия и осознания, с одной стороны, и с его же теорией о происхождении Эго из объектных отношений — с другой. Моя теория соответствует представлениям о ранней дифференциации младенцев.

Литература

Arnold, M. B. (1970). Brain function in emotion: A phenomenological analysis. In Physiological Correlates of Emotion, ed. P. Black. New York: Academic Press, pp. 261-285.

Bick, E. (1968). The experience of the skin in early object-relations. International J. Psycho-Analysis, 49:484-486.

Emde, R., Kligman, D. H., Reich, J. H., and Wade, T. D. (1978). Emotional expression in infancy. I: Initial studies of social signaling and an emergent model. In The Development of Affect, ed. M. Lewis and L. Rosenblum. New York: Plenum Press, pp. 125-148.

Fairbairn, W. (1954). An Object-Relations Theory of the Personality. New York: Basic Books.

Freud, S. (1914). On narcissism. Standard Edition, 14:69-102. London: Hogarth Press, 1957.

Freud, S. (1923). The ego and the id. Standard Edition, 19:3-66. London: Hogarth Press, 1961.

Freud, S. (1930a). Civilization and its discontents. Standard Edition, 21:59-145. London: Hogarth Press, 1930.

Freud, S. (1930b). Das Unbehagen in der Kultur. Gesammelte Werke, 14:421-506. London: Imago, 1948.

Hartmann, H. (1950). Comments on the psychoanalytic theory of the ego. In Essays on Ego Psychology. New York: International Universities Press, 1964, pp. 113-141.

Hartmann, H. (1955). Notes on the theory of sublimation. In Essays on Ego Psychology. New York: International Universities Press, 1964, pp. 227-240.

Hoffman, M. (1978). Toward a theory of empathic arousal and development. In The Development of Affect, ed. M. Lewis and L. Rosenblum. New York: Plenum Press, pp. 227-256.

Izard, C. (1978). On the ontogenesis of emotions and emotion-cognition relationships in infancy. In The Development of Affect, ed. M. Lewis and L. Rosenblum. New York: Plenum Press, pp. 389-413.

Izard, E., and Buechler, S. (1979). Emotion expressions and personality integration in infancy. In Emotions in Personality and Psychopathology, ed. C. Izard. New York: Plenum Press, pp. 447-472.

Jacobson, E. (1964). The Self and the Object World. New York: International Universities Press.

Kernberg, O. (1976). Object Relations Theory and Clinical Psychoanalysis. New York: Jason Aronson.

Klein, M. (1963). Our Adult World. New York: Basic Books.

Kohut, H. (1971). The Analysis of the Self. New York: International Universities Press.

Kohut, H. (1972). Thoughts on narcissism and narcissistic rage. Psychoanalytic Study of the Child, 27:360-400. New York/Chicago: Quadrangle Books.

Kohut, H. (1977). The Restoration of the Self. New York: International Universities Press.

Laplanche, J., and Pontalis, J.-B. (1973). The Language of Psychoanalysis. New York: Norton.

Lorenz, K. (1963). On Aggression. New York: Bantam Books.

Mahler, M. (1971). A study of the separation-individuation process and its possible application to borderline phenomena in the psychoanalytic situation. Psychoanalytic Study of the Child, 26:403-424. New York/Chicago: Quadrangle Books.

Mahler, M. (1979). Selected Papers of Margaret S. Mahler. New York: Jason Aronson.

Moore, В., and Fine, B. (1968). A Glossary of Psychoanalytic Terms and Concepts. New York: American Psychoanalytic Association.

Segal, H. (1979). Klein. Glasgow: Collins.

Spitz, R. (1965). The First Year of Life. New York: International Universities Press.

Spitz, R. (1972). Bridges: On anticipation, duration, and meaning. American Psychoanalytic Association, 20:721-735.

Tinbergen, N. (1951). An attempt at synthesis. In The Study of Instinct. New York: Oxford University Press, pp. 101-127.

Wilson, E. O. (1975). Sociobiology: The New Synthesis. Cambridge: Harvard University Press.

Winnicott, D. (1958). Collected Papers: Through Paediatrics to Psycho-Analysis. New York: Basic Books.

Winnicott, D. (1965). The Maturational Processes and the Facilitating Environment. New York: International Universities Press.

Подпишитесь на ежедневные обновления новостей - новые книги и видео, статьи, семинары, лекции, анонсы по теме психоанализа, психиатрии и психотерапии. Для подписки 1 на странице справа ввести в поле «подписаться на блог» ваш адрес почты 2 подтвердить подписку в полученном на почту письме


.